Проза

...папироса и дым и пустая моя голова

как под куполом древним и гулким пустые вопросы

пробежал – и примялась вода, как сухая трава,

и полезли один за другим корабли паруса и матросы



эти рифмы торчат между волн как язык между губ

чуть сильнее напор – и откусишь точеное слово

замечталась об ангелах цыпа да рухнула в суп

и теперь только булькать в кипящем бульоне готова...

20.4.****. Щупино.

Здесь, в этом железо-бетонном коконе, где я укрылся от чужих мыслей и голосов, наедине с тенями прошлых жильцов, ощущая живое шевелящееся нечто, которому нет ни предела, ни объяснения, на самой окраине супердеревенского куста, здесь, завернувшись в ночь, как в одеяло беспамятства, всматриваясь в диковинные пределы иных миров, некоторые из которых похожи на наш и населены внешне такими же людьми, а другие напоминают бесконечные полки с заспиртованными уродцами, здесь, в однокомнатной квартире с вечно протекающим туалетом и соседями, которые то и дело буравят мое терпение своими злосверлящими дрелями, здесь, где дрожат и рвутся нервы, как пузырьки в кипящем сосуде (странное дело, вода в нем как будто ледяная), где слабеет мой дух, и воля теряет направление в тишайшем до рези в ушах хранилище образов и мудрых жестокостей, подобных то книгам в обложках из человечьей кожи, то спортивным играм, когда проигравших приносят в жертву, вырывая сердце на кривом алтаре, здесь, в этом двенадцатиэтажном бело-голубом доме, где иногда по утрам дрожат стекла от пролетающих прямо над крышей тяжелых бомбардировщиков (неподалеку Щупинское аэрополе), а по вечерам со двора доносится лай собак и мятежные пьяные вопли, именно здесь, где я сам себе кажусь уже каким-то древним призраком, вызванным по ошибке, потерявшим хозяина и слоняющимся в четырех стенах, не в силах пройти их насквозь и вернуться на Ту Сторону, именно здесь, где я придумываю свою историю, а моя история происходит со мной, именно здесь я понял: хоть смейся, хоть плачь, а с прошлым не расстанешься, это оно расстается с нами, выталкивая из себя, извергая в наше настоящее, настолько настоящее, что порою хочется, чтобы оно было немного искусственным, вроде той гэдээровской железной дороги с домиками, деревьями, маленькими пластмассовыми машинками и приклеенными человечками, как это было установлено в начале 80-х в магазине «Лейпциг», куда многие из нас ездили, чтобы нажать на кнопку и привести в действие восхитительный макет. Но даже там нельзя было перевести стрелки.

25.4.****. Щупино.

Проигрыш с выигрышем одновременно – в «Цербере» вышла статья, в
«Аргусе» – нет. А в голове вертится неизданная книга, как
пропеллер, вдавленный в Карлсона... Надо выстраивать стратегию, но
реальную, действовать осознанно, а не наобум. Имеется
несколько векторов, но надо правильно распределять время. Пусть
не стопроцентно, а приблизительно, но нужно ощущать: в это
утро есть задача сделать то-то – и выполнять. Тогда добьемся
успеха, который есть независимость, в том числе финансовая.
Это будет длиться не один год. Нужно спокойствие, сила,
сосредоточенность. И не лезть поперек собственной тени. Драйв –
он есть: смело смотреть навстречу собственной смерти, но и не
сторониться жизни. Расставим приоритеты по порядку, как
поучал Крамник Карпова и Каспарова. Финансовый вопрос (П.З.?) –
подготовка к печати + печать (Хмыкин?) – состав текстов (я,
конечно, я!) – художник (Чапурко?). Обязательно позвонить
П.З., у него были какие-то бандиты с деньгами... Опять же –
спокойствие, только спокойствие. Будь спокойным, чтобы не
превратиться в покойника. В Одессе жил один человек,
американо-итальянец Юджин Споккони, а на самом деле – временный
репатриант Женя Спокойный... Нет, все-таки трудно выстраивать
математику. Я бог, я царь, я потный энергетик, который в рай
стрельнул билетик.

28-29.****. Щупино.

Вечером, пока гулял со своим спаниэлем Гельби, придумал проект.
Комната. На стенах висят идиотические коллажи, сделанные из
обрезков глянцевых журналов. Рядом – стихи, написанные от руки.
Какие? Например, такие, про наркодилера:

Ночью, холодной ночью, 
Днем, сумасшедшим днем 
Самая скорая помощь – 
Здесь, под моим крылом. 

Выгляжу я прилично: 
Шапка, усы, пальто. 
Но ты меня знаешь лично 
И отличишь легко. 

Время меня не лечит, 
Танк убыстряет ход. 
Привычное место встречи, 
Криво изогнут рот. 

Работаю не по приколу, 
С женщинами не сплю. 
Мне нравится слово "доллар", 
Но я и рубли люблю. 

В России такие порядки – 
В подъезде своем не ссы. 
С тобой мы играем в прятки – 
Прячем товар в трусы. 

Яростная пальцовка, 
В девять утра подъем, 
Политическая обстановка, 
Но мы еще попоем. 

Проект называется «База Отдыха Данных». Или «Полицейская
Герменевтика». Или «The Krollink Stouns». Посвящается
неистово-психоделическому периоду середины 90-х. Или еще как-нибудь так.
Каждая «визуально-вербальная композиция» представляет разворот
книги. Конечно, необходима собственно книга в качестве
каталога. На открытии чтение стихов – не тех, что выставлены.
Хорошо? Хорошо! Пока писал, постоянно мигал свет. В открытую
балконную дверь лезла пьяная оттепель с дождем и холодом за
компанию. Пальцы неуверенно стучали по клавишам, постоянно
попадая не на те буквы. Все путалось в глазах, было явственное
переживание не то раздвоения, не то «личностной вибрации».
Полость рта и кисти рук объединяло некое захватывающе-дрожащее
ощущение, которое также проявляло себя чуть ниже подмышек и
на икрах. И в середине спины. Его можно назвать «сальными
иголочками Иного». Только что позвонила моя подруга Жуля. Она
не придет – поехала в Шпакино, на дачу к Хмыкину. В
какой-то момент проверял количество знаков, счетчик показал: 1999 с
пробелами. Но это ничего не значит, в смысле, перевернутое
число зверя или конец века. Тем более, что новое тысячелетие
начнется только в 2001-м, потому что нулевого года не было,
а был сразу первый. На самом деле ничего нового не
начнется, просто продолжится тот же шит. Еше сегодня в голове
прозвучали такие строки:

Видите ли, видите ли, 
Дорогие водители, 
Войти-то вы вошли, 
А вот выйдете ли? 

30.4.****. Щупино.

Странно – целый день звонил Хмыкину на дачу в Шпакино, а там никто
не берет трубку. Спал днем с 14.00 до 17.00. Приснилось,
будто превратился в шестиугольный бублик и засыхаю на полочке в
булочной.

2.5.****. Щупино.

Прочитал в журнале «Потоки» рекламу: в районе Щупино, улица Героев
Парашютистов, строят суперкондоминиумы – три гигантских
корпуса со всей инфраструктурой и собственной набережной, «где
жильцам будет так удобно пришвартовывать свои яхты и катера».
Нарисованная картинка более всего напоминает зачаток
колоссальных Проектов из Count zero Уильяма Гибсона: невообразимых
размеров дома будущего, в которых, чтобы спустится с верхних
этажей, нужно несколько раз пересаживаться на разные
маршрутные лифты, каждый размером с небольшой автобус. Вечером с
Хмыкиным пошли в кинотеатр «Лондон», где увидели другой
вариант будущего: не киберпанк, но мирный science fiction – фильм
Брайана Де Пальмы «Миссия на Марс». Там действительно летят
на Марс, сталкиваясь с захватывающими трудностями вроде
взрыва двигателей перед самым выходом на орбиту или пожирающим
астронавтов песчаным смерчем. В середине вдруг неожиданно
прорвало параллельный галлюциноз. Мелькнул образ безумного
киберпанковского растамана, когда, добравшись до Марса,
экспедиция спасателей встречает там пережившего страшную катастрофу
и слегка повредившегося в уме (видимо, на почве чтения в
начале фильма с сыном на ночь «Приключений Робинзона Крузо»)
симпатичного афроастронавта, защитившего докторскую
диссертацию по проблеме колонизации Марса. Фильм странный, потому что
без патологии. И от того чересчур здоровый, как переложение
в духе спортивного телеобзора «Марсианских хроник» Рэя
Бредбери. Вот уж где расцветала шизофрения и прочие радости
плоти! Вспомнить только печальную историю последнего
марсинанина, превращавшегося по очереди во всех, кого любил, и
умершего, не вынеся потери собственной идентичности. «Опять от меня
сбежала последняя идентичность!» – так пел один мой знакомый
на мотив популярной в прошлом песенки Муслима Магомаева.
Возвращаясь домой, купил в ночном магазине слишком острую
аджику.

3.5.****. Щупино.

Стал на средних волнах искать французскую рэп-радиостанцию, про которую мне рассказывал Чапурко. Сначала попал на патриотическую программу о защите прав рабочих в интернациональный день трудящихся 1 мая. Рассказывали, что в Якутской области, несмотря на холода, праздновать на улицы вышло 35000 человек, а в Новосибирске – аж 50000. И что вышло бы гораздо больше, если бы кое-где, как, например, в Ленинграде, то есть Санкт-Петербурге, профсоюзные лидеры, то есть боссы, не увлекли трудящихся своими лживыми лозунгами на какие-то другие, не патриотические митинги. «Не увлекли, Юра, а буквально увезли, предоставив для этого транспорт», – поправила ведущего Юру журналистка Оксана из «Правды». Потом поймал радио «Равенство». Там говорили совсем про другое: 3 мая – международный день свободы прессы, а в России за 10 лет после перестройки было убито 120 журналистов. А самый страшный враг прессы на территории бывшего СССР – Нурсултан Назарбаев, Президент

Казахстана, который всю прессу приватизировал (в руки своего зятя и
дочери, кажется). Но на самом деле самый зловредный,
возможно, совсем даже и не он, просто, как размышляют американские
эксперты, из Таджикистана и Турменистана никаких более-менее
достоверных сведений о состоянии местной прессы получить не
удается. Послушав радио, покурил индийского гашиша – 3
точки с фольги – и написал все вышеизложенное. Настроение
отличное. Рэп-радиостанцию так и не нашел, зато вдруг сложились
такие строки:

«Пишу и, значит, существую!» – шепнул мне лысый старичок.

И я таким, конечно, стану – уже недолго ждать еще.

Сосать, как молоко, у Музы и кровь, и плоть, и мыслей ход,

Косноязычие святое пустив на рынке в обиход.

4.5.****. Щупино.

Три часа ночи. Настроение отвратительное. Может быть, это
абстинентный синдром – встреча со стаей Гарпий после нескольких часов
вдохновенных бесед с Музами. Не следует путать с
абстиненцией, которая есть полный отказ от вещества. Например, у
бросившего курить табак – абстиненция, а у того, кто всю квартиру
перерывает, чтобы найти позабытую заначку – абстинентный
синдром. В ладонях потная слабость пополам черте с чем. Такое
зломерзотное ощущение! Назовем его «скрипящие холодные
ватки». Читал книгу – «Ледяной робот» Сильвестра Кунаширова, но
бросил, не дочитав. Пытаясь познать собственное
бессознательное, не потеряйте сознание! Мозг, еще совсем недавно полный
идей, пуст, как выпотрошенная урна. Стук по клавишам кажется
необычайно резким и противным, как по собственным костям. В
груди гадко подсасывает.

5.5.****. Щупино.

Позвонил Хмыкину, он сказал, что на дачу не ездил уже недели две.
Тут позвонила моя подруга Жуля. Спросил об этом. Сказала, что
встретила в тот день Чапурко и поехала к нему в Дедюлино, а
не к Хмыкину в Шпакино. Обозвал ее «склизкой левреткой».
Позвонил Чапурко. Тот все подтвердил. Потом перезвонил Хмыкин,
сказал, что сначала собирались-то к нему, а потом как-то
рассобирались. Перенабрал своей подруге Жуле, извинился.
Договорились встретиться. Зачем мы ругаемся с другими людьми,
зачем они ругаются с нами? На улице очень много пьяных, есть
миролюбивые, есть агрессивные. Когда стоял со своим спаниэлем
Гельби в метро «Щупинская Пойма» возле турникетов, через
которые выходят со станции, мимо за полчаса прошло человек пять
с гитарами. И когда к метро в трамвае ехал по Хельсинкской,
там тоже девушка с гитарой была, похожая на любительницу
Толкиена и турпоходов. Как все-таки много у нас музыкантов! А я
целый час прождал возле этих турникетов, на ветру, в
переходе, но вместо моей подруги Жули вырулил какой-то нетрезвый
милитаристский великан – камуфляж, пузо, борода. Приблизился
и неожиданно стал спрашивать у моего спаниэля Гельби: «Ну
что, похож? Похож, а? Нет, не похож... Или похож?». Вдруг
резко удалился, потеряв интерес к общению с собакой. Может, он
имел в виду, что не очень походит на собственный воображаемый
идеал (юный, стройный, в элегантном армейском хаки)? Или
что мой спаниэль примет его за подругу хозяина, которая,
кстати, так и не приехала? Все вышенаписанное не имеет ничего
общего с тем, что называется «круто навороченным сюжетом». Это
лишь способ слить негатив, который овладел злогрызучим моим
существом. Неужели виною отсутствие гашиша? Ощущение, как
будто ладони – это дыры. То ли что-то вытекает из них, то ли,
наоборот, всасывается. Все. Иду спать. Глаза режет.

6.5.****. Щупино.

Недавно отужинали. Дико уплотнился картошкой, сосисками, салатом,
чаем. После почему-то долго и горячо обсуждал со своей
подругой Жулей «Портрет Дориана Грея» (вопрос, естественно, такой:
умер бы Грей от старости, если бы не попытался уничтожить
портрет?), а также одну знакомую преподавательницу с
подготовительного отделения ЦФГУ, которая изучает сериалы, а стало
быть, интересуется массовой культурой. Спорили так, что
поссорились. Вчера приходили два слесаря – Валера и Анатолий.
Долго чинили мой унитаз, постоянно ругаясь и крича друг на
друга: «Отвали! – Бля, дай я сам! – Уйди, нах! – Пусти меня!» – и
т.д. У Анатолия лицо алкоголика, у Валеры все руки и пальцы
в наколках. «Залетел по малолетке» на 14 лет, по его
словам. Валера активный и болтливый, говорил со мной о деньгах и
политике. Сказал: «У меня вот сын такой же!» – и спросил
совета, как уберечь этого сына от армии. Я объяснил, что откосил
через дурку, но это было 10 лет назад, а как сейчас с этим
дела обстоят, не знаю. Тогда Валера рискнул и попытался
впарить «вполцены» какой-то евро-смеситель. В результате именно
там, где работал он, на следующий день опять появилась течь.
Зато Анатолий забыл свой электрофонарик и паклю для
изоляции, похожую на искусственную бороду.

7.5.****. Щупино.

Играет музыка – сборник лучших дабов ON U SOUND. Захотелось что-то
написать о друзьях, о смерти, о любви и о том, что где-то
попалась на глаза фраза: «В литературе еще можно найти пример
высокого отношения к жизни, то есть трагического». По-моему,
это из статьи по поводу премии Солженицына, которую вручили
Валентину Распутину. 25000 долларов за рассказ про избу и
бабу. П.З., человек, у которого хочу попросить денег на книгу,
улетел на пару дней в Рио, Бразилия, вместе со своими
бандитами. Оставил ему сообщение на автоответчик, чтобы
перезвонил, как только вернется. А мне хочется в Германию, хотя и
непонятно, зачем. Последний раз был там в 1994 году вместе с
Захаром Зайченко, философом и полиглотом. Сегодня Жуля уронила
и разбила колокольчик, который я купил в Каунасе (или
Вильнюсе?) в 1993 году, когда ездил туда с тем же Захаром. Он
сейчас в Гонг-Конге или Шанхае, а может, уже вернулся. Хочется
с ним встретиться, потому что это по-настоящему и редкостно
умный человек. Существует что-то, из-за чего наши отношения
продолжаются довольно долго, невзирая на то, что он
несколько лет провел в Азии, а я – в Европе. А может, и нет ничего.
Золотая рыбка плывет, хвост дрожит. Друг, друг, друг, а
потом вдруг ни рыба, ни мясо. Сейчас заиграла песня Dervish
Chant в исполнении African Head Charge – что-то мрачное,
возвышенное, медитативное. Я думаю, иногда звуки (а не слова!)
выражают такие оттенки внутренней жизни, что... Нет, пора
заканчивать. Опять без четверти четыре. Так, в порядке многоточия:
сегодня (уже вчера) компьютерные системы некоторых стран
были поражены мощным вирусом с остроумным названием: I love
you. Еще произошел парад планет, по поводу которого в США было
выпущено специальное уведомление, что если в этот день и
произойдут какие-либо землетрясения, цунами и прочее, то этот
парад к ним никакого отношения не имеет. Еще я слушал по
радио «Равенство» интервью с бывшим советским разведчиком
Виктором Дыроколовым, который утверждал, что сейчас в России
около миллиона секретных агентов ФСБ и около 200-300 тысяч
агентов МВД. Может, это и так. Но надо признать, что радио
«Равенство» совсем несвободно от проамериканской и антироссийской
пропаганды. Надоело его слушать. Увы... Из колонок несется
стихотворение Andy Fairley под названием Jack the Biscuit. И
я вспомнил, что вчера вечером (уже позавчера), после того,
как мы с Жулей переставляли мебель и раскладывали книжки,
позвонил Дым из группы «Крабы». Он вернулся из Австралии – с
новыми документами. Собирается в турне по Эфиопии и Эритрее,
звал отправиться вместе с ними. Очень хотелось бы – не
хватает концертной энергетики. В газете «Вече РФ» прочитал ужасную
статью – закон нужно ужесточать, наркоманов принудительно
лечить и т.д. Однажды меня поймают и будут принудительно
лечить, потому что по всем их раскладам я наркоман. Может, было
бы лучше, если бы они были правы? По крайней мере, тогда
искусство могло бы обойтись без трагического отношения к жизни.
О, вот заиграла отличная музыка – Lee Scratch Perry.

12.5.****. Щупино.

Мне вообще-то не хочется ничего записывать, и я делаю это
исключительно в целях «самодисциплинации». Открыл сегодня книжечку
«Негритянская поэзия США. 20 век» (М.: ИХЛ, 1971), подписанную
в печать за три месяца до моего рождения. Немного полистал и
наткнулся на упоминание об очень популярном в 20-е
«гарвеизме»: «по имени негритянского лидера Маркуса Гарвея,
бросившего лозунг «Назад в Африку». Влияние «гарвеизма», как пишет
И.Левидова во вступительной статье к сборнику, «ощутимо
проступает в произведениях иных авторов... – вот где истоки
изобильной африканской экзотики, картинной стилизации гарлемского
быта, живописания гарлемских кабачков». Среди этих авторов,
чьи тексты вошли в антологию «Новый негр» (1925), ставшую
кульминацией так называемого «Гарлемского возрождения»,
упоминается и некий Клод Маккей (Claude McKay), «который в юности
создавал идиллические... картины жизни своей родной
Ямайки», а в зрелом возрасте писал сонеты, «исполненные
гражданского пафоса». Я открыл раздел сборника, отведенный Маккею – это
4 сонета в переводах Г.Бена и А.Ибрагимова. Переводы
выполнены усредненным русским поэтическим языком, но все же
чувствуется в них roots-vibrations этого ямайца, скончавшегося в
1948 году, а в 1911 получившим премию Института искусств и
наук США за «Песни Ямайки» – книгу стихов на диалекте. Вот
сонет под названием «Изгой»:

Томится по стране отцов моих

Мой дух, что в теле скован, как в темнице.

В глазах души – виденье стран иных,

И песня джунглей в сердце шевелится.

Ушел бы я в покой и в темноту,

Но Запад оковал меня цепями.

Свободы я вовек не обрету,

Склоняясь перед чуждыми богами.

Во мне убито что-то, знаю я,

Весь иссушен я ненависти зноем.

Как призрак, по дороге бытия

Я средь сынов земли бреду изгоем,

Затем что чернокожим я рожден

В чужой земле, в распутицу времен.

В другом сонете – «Ваши двери» – Маккей признается в сдерживаемой
ненависти к белым, в «Америке» предрекает ее гибель, а в «Если
мы погибнем» восклицает: «Мы не издохнем, ткнувшись носом в
грязь. // Пусть мы умрем – но мы умрем, борясь». Во всем
этом так много родного, советского. И в тоже время что-то
общее для всех «униженных и оскорбленных», но лелеющих тайную
жажду мести, культивирующих свое страдание и свою ненависть, к
сожалению, зачастую не способных свободно и спокойно жить
без них. В этих стихах, написанных 80 лет тому назад, уже
заложен тот черный национализм, который в качестве ответа
белому большинству предъявлен сегодня. Белая, европоцентричная
цивилизация получает сдачу той же монетой, которой она
оплачивала свою экспансию и колонизацию практически всего мира.
Насилие и любовь, нежность и ненависть. Поклонник Маркуса
Гарвея Питер Тош с гитарой в виде автомата Калашникова.
Растафарианский военный флот из «Нейроманта» Уильяма Гибсона.
Гражданская война на Ямайке, которую попытался остановить другой
поклонник Гарвея – Боб Марли. Которого самого чуть на
шмальнули неизвестные. А Питера Тоша пристрелили таки...

13.5.****. Щупино.

Раннее утро. Над озером (Щупинская Пойма) дымка. Редкие машины
мчатся по пустынной Хельсинкской улице и далее к Щупинскому
мосту, к улице Героев Парашютистов, к Скандинавскому шоссе, к
проспекту Варягов – и в центр. Над блочными многоэтажками
встает золотое Солнце, обжигающее глаза. Розово-фиолетовые перья
облачности вспарывают голубую мякоть утреннего неба. Первую
половину ночи ждал свою злокозненную подругу Жулю, которая
исчезла и не отвечала на пейджерные сигналы. Вторую половину
страдал от ревности. Только что позвонил П.З., который
вернулся из Рио, Бразилия. Денег у него нет – знакомые бандиты
крупно попали. Зато он рассказал, что тогда в конце апреля моя
подруга Жуля не ездила ни к Хмыкину в Шпакино, ни к Чапурко
в Дедюлино, а ездила к нему в Зудово. Но он думал, что я об
этом знаю, потому что она и до того, и уже потом много раз
ездила и к Хмыкину, и к Чапурко, и опять к нему, П.З., и еще
к Цыпкину, и к Фыфарину, и к другим. Сейчас, когда Солнце
все выше и выше, а в его слепящем свете теряются очертания
сотовых зданий (бесчеловечная архитектура конца 70-х – начала
80-х), в моем сердце нет ни ненависти, ни любви.

П.С. Несколько лет спустя. Та квартира в Щупино продана. Мой
спаниэль Гельби давно умер. Ничего не было.