Комментарий |

Четверка бестолковых сновидений

Ничего не пойму: то ли все в меду,
То ли до работы никак не дойду, 
То ли в горячечном бьюсь бреду, 
То ли купаюсь в прохладном пруду. 

Однажды тихой майской ночью 1997 года, почти в самом центре Вены,
напротив Университета, в котором числился студентом, в
маленькой комнатке со скошенным потолком в мансарде общежития
Афро-Азиатского института, что неподалеку от Вотив-кирхе и парка
имени Зигмунда Фройда, после возвращения из путешествия
вдоль Дуная, предпринятого на черном низкосидящем «Ситроене»
благодаря любезному приглашению одной графини, я долго не мог
заснуть. Ворочаясь с боку на бок, считал овец,
перепрыгивающих через забор, потом слонов, перепрыгивающих через овец,
потом заборы, перепрыгивающие через слонов – не помогало.
Стояла такая тишина, какая бывает только во внутренних дворах
центрально-европейских домов после 23.00 в середине недели.
Меня мучила бессонница, ностальгия, аллергия на шее и
подмышками, а также некое мистическое томление, иначе называемое
неуверенностью в завтрашнем дне. Я уже думал встать, походить,
попить воды, чтобы хоть как-то придти в себя, но не успел
этого сделать, как вдруг покинул пределы своего тела и оказался
в абсолютной пустоте.

Сон первый: внутри прозрачного шара

Насколько можно было понять, я потерял и массу, и плотность,
превратившись в чистое зрение. Передо мной, позади меня, надо мной,
подо мной были только чернота и звезды. Вдруг я увидел
прекрасный полупрозрачный шар. Он казался свитым из
бесчисленного количества струек и капелек, которые двигались,
переливались, шептали, пели. Неточные, расплывчатые образы проступали
на поверхности, нестройные голоса доносились из глубины.
Возникла ясность: вот так и выглядят книги ДО того, как их
кто-нибудь напишет. Но не успел я подумать, что конкретно ЭТУ
книгу, похоже, предстоит написать самому, как меня всосало
внутрь шара.

Я превратился в двенадцатилетнего одинокого мальчика на далекой
планете Зунар. На планете царил беспробудный феодализм. Вначале
я одиноко бродил из города в город, выполняя убогую
поденщину, но потом встретил добрую Фрау Фею, носившую что-то вроде
спортивного костюма, прямо как у учительницы физкультуры из
моей первой школы. На шее у Феи болтался Алмазный Свисток, в
который она трижды дула каждый раз перед тем как совершить
чудо. Нам пришлось пересечь безлюдные территории,
порабощенные злом. Чтобы получить возможность вернуться на Землю,
нужно было навести порядок на Зунаре, а для этого отыскать некую
Волшебную Вещь, о которой известно следующее: она не похожа
ни на что, может находиться где угодно, сравнить ее не с
чем. В пути нам мешала высокая и худая Ледяная Леди, способная
каждый миг ужасающе менять цвет своего платья, с
омерзительным помощником – микромужчиной по имени Вибро Пилле Пилле.
Он доставал мне лишь до пупка, но подойдя вплотную, мог
мгновенно увеличивать свой правый кулак в несколько раз и
наносить зверские удары в ухо. При хождении он синтетически
поскрипывал, как полиэтилен, и булькающе хихикал. Но в заброшенном
пыльном замке у какого-то Кривого Колдуна (настолько
кривого, что почти невидимого – взгляд огибал его по окружности, и
уловить колдуна можно было только уголком глаза) мы
выторговали Зеленый Фонарь, который мог нейтрализовать почти любые
враждебные чары...

Проснувшись, я прямо в трусах бросился к столу, чтобы записать все
это, но пока искал карандаш и бумагу, забыл окончание сна.
Вроде, все завершилось удачно, но как? Казалось, это
необычайно важно и как-то связано с моим будущим. Я решил попробовать
вернуться в сон и нырнул под успевшее остыть одеяло.

Сон промежуточный: молекулярная щель

Вначале я очутился непонятно где, в какой-то пыльной комнате с
ободранными обоями. Единственным предметом в ней была довоенного
образца черная воронка радио, висевшая на стене. Вдруг
оттуда раздался треск, радио включилось, и я услышал такие слова
(их произносил бархатистый мужской голос диктора): «Ярким
июньским днем по реке Бойке мимо горы Мопир в сторону города
Святостокска двигался крейсер «Могутич». На его борту
находилось семеро прекрасных серебристых девиц. Но страшная болезнь
поразила их – девицы покрылись красными пузырями. В это
время враги народа русского погрузились на боевой дирижабль
«Иоганн Себастиан Бах» и вылетели навстречу судьбе...». Голос
замолчал, а я превратился в тончайший лист хрустящей бумаги,
покрытой красно-черным ромбическим узором, и меня с шорохом
затянуло куда-то вверх, в угол, в молекулярную щель между
стеной и потолком. Потом я понял, что это не так, потому что
на самом деле был фиолетовым люминесцирующим столбом газа,
мгновенно трансформировавшимся в медицинскую чашу, обвитую
зеленовато-салатовой змеей, светящейся электрическим светом. Но
и это длилось меньше мига, а потом я опять оказался в
комнате.

Сон второй: галерея комнат

Только это было совсем другая комната. Ее стены были сделаны из
непрозрачного темно-зеленого стекла, судя по всему, очень
толстого. Само помещение было абсолютно квадратным и довольно
большим, просторным. По крайней мере, никаких намеков на
клаустрофобию я не ощутил, а ведь ни окон, ни дверей в комнате не
наблюдалось. Зато в самом центре наблюдалось нечто вроде
круглого постамента высотою сантиметров пятьдесят и диаметром
метра полтора, сделанного, судя по всему, из желтых кирпичей.
Постамент медленно вращался. На нем крепилась целая
скульптурная группа в полный человеческий рост. Одного за другим я
узнавал любимых героев. Первым выехал Железный Дровосек с
масляной воронкой вместо шляпы и со знаменитым топором на плече
(топор, судя по блеску, был золотым). Дровосек как бы
салютовал двумя пальцами, приложенными к масленке, и чуть
наклонялся вперед, словно собирался шагнуть. Рядом с ним стоял
Страшила, в приветственном жесте чуть приподнимавший голубую
шляпу, из-под которой виднелась разбухшая голова с торчащим во
все стороны ежиком иголок. На груди у мудрого пугала висела
круглая бляха, видимо, символ власти, а ноги в неожиданных
сафьяновых сапожках выглядели так, будто вот-вот переплетутся
в неловком движении, увлекая своего хозяина носом вниз.
Следующим плавно выплыл Трусливый Лев, стоящий на задних лапах
и прижимающий правую переднюю к сердцу в учтивом поклоне.
Его золотистая грива, казалось, слегка волнуется под
дуновением ветра, но это только казалось, потому что никакого ветра в
комнате не было. Затем последовала девочка Элли в
серебряных туфельках с песиком Тотошкой на руках. Розовая пасть
песика была чуть приоткрыта, как будто он собирался залаять, а
Элли слегка наклонила голову, с любовью оглядывая своего
друга. Девочке на плечо положил руку сам пузатый Гудвин, Великий
и Ужасный обманщик, притворявшийся волшебником. Он был похож
на какого-то советского киноактера, только я не мог
вспомнить, на какого. Затем я узнал привратника Фараманта и
длиннобородого солдата с гребнем в руках. Он словно только что
прекратил расчесывать бороду, а Фарамант, похоже, что-то
собирался сказать ему. Больше на круглом постаменте никого не было
– после привратника с солдатом снова появился Дровосек.
Забыл сказать, что все эти персонажи красовались в зеленых
очках. Как только был описан полный круг, я услышал шипение –
включилась магнитофонная запись, и бархатистый мужской голос
диктора произнес, тщательно выговаривая каждое слово:

– Комната «Изумрудный Город – наша Родина».

В следующий миг я оказался в другой комнате. Она тоже была абсолютно
квадратной, а стены ее также казались сделанными из
толстого матового стекла, только цвет был другим – густым
темно-синим. Ни окон, ни дверей не наблюдалось. В самом центре
комнаты без каких бы то ни было подпорок зависала следующая
довольно громоздкая композиция. Гигантский морской скат, метров
четырех в ширину, как бы выныривал из пола, зажав своими
чудовищными рогами человека в чешуйчато-серебристом облегающем
костюме. Человек пытался освободиться, но выглядел беззащитной
игрушкой в плену слепой стихии. Как только я оценил всю
драматичность ситуации, снова возник бархатистый голос диктора
и произнес, тщательно выговаривая каждое слово:

– Комната «Печальный конец Ихтиандра».

В следующий миг я оказался в другой комнате. Эта комната уже не была
квадратной – я очутился внутри параллепипеда. Его стенки
были ярко-желтыми и казались сделанными из пластмассы. На
дальней от меня узкой стенке виднелось бутафорское окно –
коричневая рама и белая бумага вместо стекла с нарисованным на ней
пейзажем: солнышко с глазами и улыбкой, елка из зеленых
треугольников, ярко-красный мухомор в черных точках. Похоже на
детский рисунок. Точно такие же окна были на стенках справа,
слева и сзади. Дверей не было. В центре находился
гигантский подсолнух, росший из пола. Хотя «росший» – не совсем
правильное выражение, потому что подсолнух выглядел совершенно
пластмассовым, как увеличенная детская игрушка. Над
подсолнухом прямо в воздухе зависала Пчелка-Доктор: пластмассовое тело
длиною в метр, покрытое черно-желтыми полосами, прозрачные
крылья из целлофана, натянутого на пластиковый каркас, на
голове круглая белая шапочка с красным крестом, на глазах
круглые и почему-то синие, как у слепых, очки, а вместо носа
торчала длинная игла. Острие иглы утыкалось в середину
подсолнуха, который абсолютно бесшумно сгибался к самому полу, а
затем вновь поднимался в полный рост, при этом очень медленно
вращаясь. Крылья Пчелки еле заметно вибрировали. Тут снова
включился магнитофон, и бархатистый голос произнес, тщательно
выговаривая каждое слово:

– Комната «Сестрица Медуница делает укол».

В следующий миг я оказался в другой комнате. Это была оранжевая
круглая комната – я попал внутрь шара. Здесь вообще ничего не
было, если не считать того, что я окунулся с головой в густую,
маслянистую, полупрозрачную жидкость, которая, однако,
никак не препятствовала дыханию. Я ощутил что-то вроде
невесомости, легко переворачиваясь и совершенно не понимая, где верх,
где низ. Было довольно жарко. Я находился в самом центре
комнаты. Вдруг я услышал голос, хотя и приглушенный жидкостью,
но все-таки ясно слышимый:

– Комната «Центральное Ядро Колобка».

В следующий миг я оказался в другой комнате. Это была самая странная
комната. Фактически это была безграничная комната, стены
которой отдалились на бесконечную дистанцию. Все вокруг было
красным. Я повис в пространстве. Исходя из предыдущего опыта,
можно было предположить, что я нахожусь либо в самом центре
этой новой Вселенной, либо в непосредственной близости от
него. Прямо передо мной медленно вращался вокруг своей оси
Дед Мороз в красной шубе, красной шапке и с белой бородой. В
одной руке он держал снежно-белый посох, в другой – красный
пузатый мешок с подарками. Дед Мороз был раза в два больше
человеческого роста, казалось, что он набит бумагой. Второй
Дед Мороз висел вниз головой, упираясь подошвами красных сапог
в сапоги первого. Сверху виднелся висевший вниз головой
третий Дед Мороз, утыкавшийся шапкой в шапку первого. И так до
бесконечности: четвертый упирался сапогами в сапоги
третьего, пятый – в шапку четвертого. Вся эта красная Вселенная была
пронизана во всех мыслимых направлениях такими связками
Дедов Морозов. Они были самых разных размеров – от
микроскопических до чудовищных. Где-то впереди смутно угадывались
очертания Деда Мороза размером с космическую ракету. Все они
вращались вокруг своих осей. Но мало этого: вокруг каждого из них
вращались кольца, составленные из Дедов Морозов – одно на
уровне лица, другое на уровне груди, третье на уровне пояса,
четвертое на уровне колен. Вокруг запястий также вращались
маленькие браслеты из Дедов Морозов, и вокруг каждого из
сапог. И все эти кольца были скреплены другими кольцами, и я
вдруг с ужасом понял, что все мы – лишь часть какого-то совсем
уже невообразимого Великого Кольца Дедов Морозов. Как только
я это понял, включилась давешняя аудиозапись, и бархатистый
мужской голос сказал:

– Комната «Здравствуй, жопа, новый год!».

Сон третий: жестокая битва

Все исчезло, меня охватила темнота и сладкий покой. Но очень скоро
из темноты возникли белые, нет, не белые, а кремовые коконы.
Десятки, сотни, тысячи нежно-кремовых коконов, укрепленных
на некоей бескрайней плоскости. Вдруг все они взорвались с
легким треском. Над равниной вился рваный дымок, возникающий
из лопающихся оболочек. И вот наружу выбрались прекрасные
существа, изящные, стремительные, и принялись расправлять свои
пока еще не готовые к полету, влажные и сморщенные крылья.
Они издавали звуки, которые вселяли в наблюдателя радость и
спокойствие. Они суетились и переползали с места на место, и
эта суета не была похожа ни на муравейник, ни на пчелиный
улей, скорее, она напоминала о морских светлячках, облепляющих
обнаженного пловца в ночном южном море.

Но вдруг картина разом изменилась. Земля, до того ровная и
неподвижная, начала отвратительно вспучиваться и бугриться. Что-то
рвалось наружу из-под нее, что-то пыталось прорасти, пролезть,
прорезаться. Вот уже видны какие-то острые штыри, они
двигаются кверху, вытягивая вслед за собой маленькие подобия
куполов. Нет сомнений – это железные шлемы. Десятки, сотни,
тысячи грозных воинов вырастают из-под земли, их глаза закрыты,
губы сомкнуты, плечи и грудь покрыты броней, они ничем не
отличаются друг от друга, хотя некоторые чуть крупнее, а
другие помельче. И в этом взаимоподобии таится нечто ужасное, как
и в молчании, которое они хранят.

А к этому времени полопались уже все коконы, и все создания, тонкие
и полупрозрачные, оказались на свободе. Те, что появились в
числе первых, уже пробуют взлететь, но это пока не удается –
слишком слабы неразработанные крылья. Они взлетают и
падают, взлетают и падают, терпеливо и настойчиво, напоминая
первые летательные аппараты, одновременно и грациозные, и
неуклюжие. А воины, выросшие из земли, уже поднялись во весь рост и
замерли в безмолвии. Крылатые существа не обращали на них
никакого внимания, продолжая свои тренировки. И тут грубый
механический лязг заполнил пространство – это одновременно
распахнулись глаза, поднялись веки и пронзительным светом
зажглись зрачки чудовищных воинов. И в ту же секунду началась
бойня.

Крылатые существа бросились в атаку. Издалека плохо видно, но
кажется, что они в ярости перекусывают горла неподвижно застывшим
подземным бойцам. Льется кровь. Запах парного мяса
поднимается вверх. Некоторые воины пытаются обороняться, но вяло и
как бы неохотно. Но и без защиты справиться с ними нелегко –
слишком субтильны неприспособленные к атаке крылатые
существа, слишком слабы их челюсти. Или, напротив, они прекрасно
приспособлены? Ведь не проходит и получаса, как все закончено.
Слышен только сухой, дробный стрекот. И вот десятки, сотни,
тысячи перемазанных кровью летучих существ взмывают в
голубое небо и, сбившись в плотную стаю, на мгновение заслонив
солнце, уносятся прочь, бесследно исчезая. Остается только
равнина, покрытая остатками коконов и растерзанными телами
подземных солдат. Они быстро тлеют и разлагаются. Тают и
скорлупки, породившие крылатых существ. Все исчезло, распалось,
рассохлось, расселось. Треснула и развалилась на куски сама
земля, остались лишь мерцающие пятна, обрывки бумаги, гнутые
гвоздики, осколки зеленого стекла, еще что-то шевелилось во
мраке, слышался едва различимый, невнятный шепот, какие-то
шорохи и потрескивания...

Сон четвертый: вокруг высоток

В следующий миг я оказался высоко в небе над Москвою. Со страшной
скоростью я пронесся над городом, быстро снижаясь, и через
несколько мгновений очутился возле верхушки главного здания
МГУ. Шпиль московского Университета вблизи оказался очень
большим. Невероятно большим. Я неторопясь облетел его по кругу,
наслаждаясь полетом. Шпиль был облеплен антеннами, какими-то
приборами, виднелись люки и разноформатные заплаты – видимо,
следы ремонта. Неожиданно я разглядел полустершуюся, но все
еще хорошо различимую надпись: «Высота...» – и дальше
какие-то цифры, но их уже нельзя было разобрать. Я поднимался все
выше и выше, и наконец оказался прямо напротив звезды с
колосьями. Облетев ее и поразившись размерам, а также степенью
облупленности, я мгновенно переместился к шпилю министерства
иностранных дел. Он был толще, антенн и приборов было
больше, отремонтировано все было лучше, а в самом низу, у
основания, копошился какой-то верхолаз в синем комбинезоне. Но
звезда наверху оказалась такой же облупленной. Тогда я в одно
мгновение перелетел к гостинице «Украина». Тут мне бросились в
глаза тарелочные антенны и довольно крупный моток ржавой
проволоки, почему-то болтавшийся на ветру, прикрепленный к
основанию непонятного назначения железной треноги. И этот шпиль
я облетел по восходящей спирали, ощущая потоки воздуха и
вслушиваясь в далекий шум Кутузовского проспекта, с высоты
походивший на рокот прибоя. Но не успел я присмотреться к
звезде, венчавшей и этот шпиль, как меня уже перенесло на
Котельническую набережную. Мельком окинув взглядом всю высотку,
отметил какие-то игловатые шары по углам и на двенадцатом этаже
заделанное фанерой окно, выходившее во двор, в сторону
монастыря. В следующий момент я был уже возле шпиля и начал свой
ставший привычным медленный облет снизу вверх против
часовой стрелки. Этот шпиль был самый заброшенный – основание
засыпано мусором и битым стеклом, я хорошо разглядел заляпанный
красной краской ботинок без шнурков и несколько водочных
бутылок. На половине подъема обнаружилась даже небольшая
трещина на шпиле, но я почему-то знал – опасности обрушения пока
нет.

Вдруг мне стало скучно осматривать высотки, я решил сразу попасть к
Останкинской башне. И тут же выполнил это решение,
оказавшись метрах в четырехстах от земли и принявшись подниматься
вверх по спирали. Вот я оказался возле большой антенны, похожей
на стрелу подъемного крана, утыканную какими-то шариками
типа поплавков. Я напрягся и осознал: передатчик пейджинговой
связи. Мне захотелось почитать сообщения с чужих пейджеров,
но не было времени – я продолжал подъем. Было видно, какая
старая стала башня, как тяжело ей нести груз бесконечных
антенн и передатчиков, чувствовалось мощное излучение,
исходившее от нее – в воздухе стоял еле слышный треск. Отчетливо
различалось державное гудение программ РТР, похожее на чуть
расстроенный орган из зала Чайковского. Его перебивало
заносчивое, вибрирующее «у-у-у» канала ОРТ, напоминавшее чуть
приджазованный армейский духовой оркестр. Брезгливо-уверенный
трубный зов НТВ вызвал в моем воображении целый комплекс
галлюцинаций.

...ровными рядами шагающие по шоссе менеджеры среднего звена...

...несущийся куда-то в ночи белый лимузин, облепленный лопнувшими
воздушными шариками...

...двуглавый российский орел, парящий в облаках смога и близоруко
щурящийся по сторонам...

...какой-то голый улыбающийся мужчина лет сорока пяти с дымящимся
пирогом в руке, почему-то по пояс в снегу...

Были и другие образы, но мне стало скучно, и я поднялся еще выше.
Тут уже начиналась облачность, я увидел мощные лампы, по ночам
отпугивавшие самолеты, а сейчас похожие на уснувших
круглоголовых роботов-ремонтников из фильма «Звездные войны».
Показался кончик башни, над ним зависал вертолет, под которым на
стальном тросе тяжело качалось что-то угловатое, нелепое,
совершенно сюда неподходящее. Прежде чем понять, что же это
такое, я успел заметить троих рабочих в кислородных масках,
как пауки облепивших острие телебашни, пытавшихся специальными
крючьями зацепить укрепленную под брюхом вертолета
конструкцию. Я всмотрелся повнимательнее и вдруг ясно различил целый
набор макетов различных башен со всех концов мира, узнал
ажурную вязь Эйфеля, футурологичную иглу из Торонто,
идиотический шар телевышки с Александер-платц, простой, как
вертикальный гроб, Эмпайр Стейт Билдинг, там было еще штук пятнадцать
моделей, каждая в среднем метра по три-четыре. «Неужели они
собираются укрепить все это там наверху, тем самым раз и
навсегда побив все мыслимые рекорды высоты? Но кому же пришла
в голову идея такого символического унижения мировых
высотных зданий?» – подумал я и тут же увидел автора. Он сидел в
вертолете, рядом с пилотом, я был как раз напротив лобового
стекла и отчетливо различал круглое улыбающееся лицо, кожаную
кепку, которую накрепко прижимал к голове обод
радионаушников. Мэр что-то говорил, отдавал какие-то команды, но прежде,
чем я вслушался в слова, некая могучая сила (мне показалось
на миг, что она исходит от вертолетного винта, но это было
не так) втянула меня сквозь стекло прямо в рот к мэру,
мелькнули губы, зубы, язык, темно-красная труба пищевода, затем я
оказался в желудке, сокращавшиеся стенки которого напомнили
мне сразу все истории об этих гигантских рыбах, которые
глотали кого ни попадя. И в следующий миг все исчезло, меня
захлестнула волна кислоты, и я полностью переварился в желудке
столичного руководителя.

Сон четвертый (окончание): внутри мэра

По темному коридору наугад, ощупывая сырые, покрытые плесенью стены,
смутно различая какие-то запертые двери, заляпанные слизью
таблички, картины в увесистых рамах, изображение на которых
было уничтожено влажным временем, я продвигался вперед.
Повороты следовали один за другим, я то поднимался, то спускался
по скользким ступеням, переступая через завалы мусора,
отпихивая ногой полуразложившиеся картонные коробки из-под
ксероксов, сдутые футбольные мячи, связки каких-то гроссбухов,
один раз попался помятый мотоциклетный шлем, а чуть дальше –
небольшая детская лошадь на колесиках. Лошадь была совсем
трухлявая и распалась на куски от первого прикосновения.
Похоже, я находился внутри гигантского брошенного учреждения,
откуда когда-то управляли всем миром. Сейчас тут было безлюдно,
темно и крайне сыро. Никакого намека на жизнь, только
погасшие плафоны под потолком, с которых свисала паутина,
задевавшая мое лицо. Выход обязательно должен был располагаться
впереди, назад идти не хотелось, словно там, сзади, таилась
некая опасность. Я чувствовал себя уставшим и лишенным всяческих
мотиваций, кроме одной – постоянно продвигаться вперед. В
голове роились какие-то бессвязные образы...

...живая, двигающаяся улыбка каменной статуи...

...рука, водящая пером по бумаге, из которой и вырастала, рисуя самое себя...

...черная река, несущая гнилые воды мимо покинутых жильцами новостроек...

...самолет, влетающий в правое и вылетающий из левого уха
улыбающейся девочки, которая застыла на краю обрыва и смотрела вниз,
на далекую воду, а обрыв представлял собою край сливного
отверстия в раковине...

...рот с голубыми губами, причем это не помада, а естественный цвет,
губы что-то шепчут, и мороз пробирает по коже от этих
неразличимых слов...

...цветок мака, выросший на жирной земле, покрывавшей бетонную
плиту, которая лежала на крыше автобуса, который несся по
головокружительному виадуку, соединявшему две горы, которые на
самом деле были ни чем иным как двумя пальцами в виде латинской
буквы V... ...все это вертелось у меня в голове, пока я шел
и шел, упрямо перебираясь через горы мусора, в темноте,
ощупывая мокрые стены, до тех пор, пока впереди не забрезжил
свет, и я различил круглые полураскрытые двери, в которые
упирался мой мрачный коридор. Стало светлее. Последнее, что я
запомнил, перед тем как выбраться наружу – три расплывающиеся
надписи на стене, сделанные разноцветными спреями: «КОБЗОН –
ЛЫСЫЙ, У НЕГО ПАРИК», «РАП ЭТО КАЛ», «МЕРТВАМУ ПОЛЖОПЫ
АТРУБИЛ ТАПОР».

P.S. После этого я наконец проснулся, а точнее, очнулся, с трудом
продрав опухшие глаза. Было два часа пополудни. В дверь уже
стучалась уборщица – простая боснийская беженка, каждый день
она приходила в это время, чтобы привести в порядок комнату,
и каждый день удивлялась, что я еще сплю, а не сижу на
занятиях в университете. Вскочив, я натянул штаны и майку,
наскоро сполоснул лицо, нацепил дежурную улыбку и распахнул дверь.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка