Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Москвад

Москва пизанская

«… а я все-таки пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть:
все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо
на Курский вокзал.»

В. Ерофеев. «Москва – Петушки».

Многие беды нашей истории этого века, да и беды нынешние объясняются
неразвитостью в России гражданского общества. Наши граждане очень
часто «граждане» только по наименованию, а не по образу жизни,
образу мысли и поступкам. Не случайно слово «гражданин» – обычное
обращение милиционера к подозрительному типу. Даже «гражданин
начальник» не звучит гордо. Откуда такая ущербность? Причин, конечно,
много (полный ответ – во многих томах), но вот одна, достаточно
очевидная.

Слово «гражданин» – однокоренное со словом «горожанин». Граждане
появляются в городах, так же, как западный «citizen» произошел
из «city». А бюргер, ясное дело, живет в бурге. Европейское общество
сегодня – по существу городское. История Европы последних столетий
– история городов, их роста, усиления их влияния, история городского
самоуправления, городских свобод, вольностей, привилегий.

Освальд Шпенглер писал: «Факт, что все великие культуры
– культуры городские, является абсолютно определяющим и в полном
своем значении так и не оценен. ... Город – это дух. Большой город
– это свободный дух.»_ ¹
Европейские города – промышленные, университетские,
столичные, торговые, создали определенный стиль жизни – тот самый,
который называется «гражданским обществом». Гражданские права
и свободы утверждались в Амстердаме, Гамбурге, Париже, Лондоне,
Женеве, Праге, Флоренции – Москва тем временем была большой деревней.
«Золотая дремотная Азия опочила на куполах» (С.
Есенин). Даже Петербург, единственный наш город европейского образца,
долго оставался европейским только по внешности, а по сути – столицей
азиатской деспотии. Конечно, вспоминается Новгород – но не суждено
ему было определить ход нашей истории.

В определенном смысле можно сказать, что Европа – это мировой
город. В том же смысле Азия (со всеми оговорками) – скорее мировая
деревня._ ² Мы же гордо и привольно
раскинулись на территории Евразии – или, если угодно, Азиопы.
К селу или к городу расположились мы – вот в чем
вопрос. Или, все же, ни к селу ни к городу?

Градостроитель Петр прорубил в Европу окно, но
не дверь – в начале ХХ столетия в России все еще было 83% сельского
населения. Сейчас – 27%. Весь век люди перетекают из деревни в
город – Россия едет из Азии в Европу. (Один из вариантов ответа
на вопрос о том, куда же мчится известная тройка).

Но Россия велика, а путь из деревни в город бывает дольше и труднее,
чем из варяг в греки. На этом пути бывают пробки, нередки катастрофы
и происшествия, здесь гибнет множество людей.

Миграция в города началась давно – особенно заметно в прошлом
веке с ростом промышленности и отменой крепостничества.

Первая мировая война вырвала миллионы людей из деревень на фронт.
Именно эти вчерашние крестьяне оказались тем горючим материалом,
который первым воспламенялся в революции. Во время и после революции
и гражданской войны толпы людей двинулись в город. По разным причинам:
голод, революционная романтика, индустриализация, что угодно –
так или иначе, процесс пошел обвально. Но на дороге, по которой
отправилась Россия, обнаружился провал, скорее, даже, пропасть.
Социологи, историки, философы прошлого века и начала нынешнего,
прекрасно знавшие о различии деревни и города, не предполагали
наличия пропасти между ними – состояния ни к селу ни к городу.
Однако особенностью российской истории ХХ века оказалось именно
то, что множество людей, отправившихся из старой в новую жизнь,
из деревни в город, из Азии в Европу – заблудились, застряли по
дороге, не доехали из пункта А в пункт Б. Они живут в так называемой
ПРОВИНЦИИ. Провинция – это не деревня. Это именно место МЕЖДУ
деревней и городом. Огромное место. Больше половины России уместилось
сюда.

Самый типичный и уродливый пример – так называемые ПГТ, поселки
городского типа. Городского здесь нет ничего, кроме 5-9-этажных
бетонных бараков. Разве что еще облупленный и заплеванный Дом
культуры. И, разумеется, какой-нибудь дымящий, пылящий и воняющий
заводик, при котором, собственно, поселок и построен. Здешние
жители – не деревенские. Они, как правило, или сами бывшие селяне,
или дети селян – но, так или иначе, традиционной деревенской культуры
они лишены. Наличие огородика, помогающего выжить – это не культура,
а именно огородик. Деревенская культура здесь утеряна, городская,
гражданская – за семью морями и печатями. Фактически, нет никакой.
Такие поселки – культурная пустыня, где население, натурально,
дичает.

Изложенное о ПГТ – не с чужих слов. В свое время довелось работать
социологом в промышленности (стройматериалов). Соответственно,
объездить некоторое количество профильных предприятий, многие
из которых как раз в таких населенных пунктах и расположены. Впечатлений
много, особенно запомнилась анкета одной сотрудницы заводоуправления
(анкету заполнили ее коллеги, самой на работе не было). В строке
«увлечения, хобби» было написано: «Шьет ковры из лоскутков, муж
и сын умерли от водки». Без комментариев.

Провинциальные города – старые, исторические, и не очень старые.
Кругом та же самая азиатская тьма власти и почти полное отсутствие
гражданской жизни. Города только с виду, на самом же деле – промежуток
между городом и деревней, ни то ни се. Граждане – наперечет, и
их, как правило, преследуют все, кому не лень. (Очень показательна
писательская эволюция Е. Замятина: от «Уездного» к «Мы». Именно
из «уездов» выползла на белый свет жуткая антиутопия, и подмяла
под себя все и вся).

Ну уж столицы-то, Москва, Петербург – города? Конечно, города.
И культура во всех смыслах, и гражданская жизнь имеются. Но много
ли граждан среди миллионов жителей? И насколько справедливы жалобы
коренных москвичей (да и петербуржцев тоже) что настоящих, коренных-то
днем с огнем поискать, их вывели, выкосили, пересажали, они умерли
в блокаду, погибли в ополчении...?

Помните фильм «Москва слезам не верит»? Ручейки населения текут
из деревень в райцентры, оттуда – в центры областные, отовсюду
– в Москву. (Из Москвы в Париж – отдельная тема). Москвичи к «лимите»
относятся известно как. А зря. Во-первых, на себя посмотрите.
Во-вторых: если уж Москва – столица России, извольте терпеть эту
Россию у себя под боком. Горожанами свеже(вчера, позавчера)испеченные
москвичи большей частью являются только по прописке, а не по привычкам,
ценностям, культуре – дай Бог, если их дети или внуки осознают
себя гражданами и станут таковыми. Как говорят англичане, «воспитание
джентльмена длится три поколения». Все большие города, включая
Москву, набиты провинциалами – не только и не столько по происхождению,
сколько по менталитету. Так что популярный фильм опередил время
– Россия пока исторически застряла в первой серии.

Если гражданину Радищеву для того, чтобы увидеть «настоящую» Россию
и ужаснуться увиденному, пришлось проделать известное путешествие,
то теперь никуда путешествовать не надо. Деревня въехала в пригород,
пригород въехал в город и расположился. Где угодно русским пахнет,
и крепко. Нестройные песни под гармошку, те еще танцы на свадьбах,
посиделки на завалинке (лавочке у подъезда). Будки и сарайчики,
воздвигаемые в лоджиях. Кладовки, забитые самосольными капустой-огурчиками-помидорчиками-грибочками.
Лучок с укропчиком на подоконнике. Даже петух на балконе, даже
коза. При каждой очередной угрозе какого угодно кризиса – выгребание
из магазинов, мышиное натаскивание в нору крупы-муки. Но, повторю:
неистребимые навыки (и запахи) несчастного быта – это именно навыки
быта, средства выживания, не больше. И песни с плясками – не деревенская
культура. Ее – нет. Уже. Гражданской – еще.

Именно отсюда, из бесконечного пригорода, бидонвиля, захолустья
тащат нас в разные стороны «славянофилы» и «западники» (кавычки
означают: нынешние). При всей их противоположности, те и другие
имеют общий резон: из пустого, гиблого места выбраться необходимо.
Кстати: именуемые сейчас «коммунистами» – вовсе не «славянофилы»,
традиционалисты, они, напротив, – апологеты, кулики именно болота,
гиблого места_ ³.

Жизнь в деревне, в традиции – коловращение времен года, от которого
все зависит, циклическая смена поколений. Все по кругу, никакой
истории: все «исторические» события воспринимаются исключительно
как стихийные бедствия, слепые и бессмысленные, как наводнения
(стихийных благодатей в истории что-то не припоминается). Город
живет в истории, его жители чуют необратимое течение времени,
посильно – как граждане – в истории участвуют. Уже-не-деревенские-еще-не-городские
отпали от мистерии природы, но себя в истории тоже не ощущают,
продолжая воспринимать все «историческое» как напасть. Ориентироваться
в этой враждебной среде, реагировать адекватно, голосовать по
уму, да еще отвечать за последствия – помилуйте.

В свое время культурная часть населения страны безжалостно уничтожалась.
А культурная часть – это и крестьяне, и горожане. Именно они составили
большинство населения лагерей. А занимались этим уничтожением
как раз люди культурно никакие – бывшие крестьяне, а теперь люди
ни к селу ни к городу, маргиналы, крестьян презирающие, а горожанам
завидующие. Герои Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова. Не антинародный
режим, а антинародный народ. Если кому-то такое определение кажется
чрезмерным, вот еще соображение.

Известный офтальмолог В.Федоров, незадолго до своей гибели, жалуясь
на невыносимые (финансовые) условия работы, возопил: «Что
такое власть бюрократии? Раковая опухоль. Она хочет жиреть, размножаться.
А то, что, убивая организм, она в конечном счете убьет и себя,
ее не волнует. Жадность грабить людей, унижать их для нее превыше
всего. Она уже не может остановиться в своем злокачественном росте.
Вот посмотрите. В РСФСР было 8 миллионов администраторов и распределителей.
Сегодня в РФ их, ничего не производящих, а занимающихся только
распределением, уже более 20 миллионов»_ ⁴.
Предположим, что количественные данные,
приведенные Федоровым, верны. Ужасно, конечно. Можно (нужно) посочувствать
не только передовой медицине, но и всем нам, не входящим в 20
миллионов. Сколько нас, итого, выходит?

Всего в России 150 миллионов (все округленно), из которых трудоспособного
населения 70 млн. Кстати, всякий «бюрократ» должен учитываться
не только в своем «личном» качестве: ведь он, распределяя, унижая
и не производя, кормит тем самым еще кое-кого – жену, бюрократку,
детей, вола его и козла его (всегда и везде члены семей зачислялись
в тот же «класс», что и глава семьи, источник доходов, какого
бы пола этот источник не было бы). Умножаем бюрократа на два.
Умеренно, скромно умножаем. Его выходит уже 40 млн. – против наших
70. Неправильный ответ. 40 млн. – не против семидесяти, а против
исходных 150. Как ни крути, ужасно: один из трех – бюрократ, бездельник,
эксплуататор и прочая, прочая. Кто это – марсиане? Татаро-монголы?
Агенты влияния? Противостоящее народу «эксплуататорское меньшинство»?
– Не надо, господа. Это сам антинародный народ сидит у себя на
шее, свесив ноги. И унижает ближний ближнего, и куражится над
ним, и ворует у него, и единственного не выносит: когда этот ближний
проявляет чувство собственного достоинства. «Гражданственность»,
видите ли. Вот за это поубивать, натурально. Виноватым же себя
не считает никогда и ни в чем. Это все Ельцин, Гайдар, евреи,
чеченцы, американцы, пришельцы – кто угодно, только не я, свинья,
и жена моя («приду домой – там ты сидишь»).

Опять же: способность испытывать чувство вины – признак принадлежности
к культуре – традиционной ли, городской ли. Так что призывы к
всеобщему покаянию в нашей ситуации – заведомый горох об стенку.
Кстати, наличие исторической памяти – тоже атрибут культуры. Выпадение
из нее – лишенность памяти, ответственности, вменяемости, смысла
жизни – всего. Кроме, разве что, водки.

Хорошая тема – пресловутая русская духовность. По существу ее
рассуждать здесь не место, но спорить невозможно – была. И, даже,
есть. Можно перечислить кучу имен. Старцы, Аввакум, Ломоносов,
Пушкин, Соловьев, Глинка, Казаков, Потебня, Менделеев, Достоевский,
Скрябин, Цветаева, Левитан, Мандельштам, Платонов, Королев, Шостакович,
Высоцкий, Сахаров, Бродский… (места мало). Могу назвать многих
ныне живущих, принадлежащих к той же категории. Беда в том, что
вся эта духовность – бензиновые разводы на глубокой луже (в смысле
физического объема). Если кто говорит вам о духовности – попросите
его предъявить свой, личный вклад в ее самую. Тут же выяснится,
что нет ни поэм, ни трактатов, ни романов, ни симфоний, ни открытий,
ни подвигов веры, ни проектов… (о «чайниках», постмодернистах
и графоманах не говорю), и «духовность» – всего лишь паразитирование,
негодная попытка оправдать свое никакое существование тем, что
век назад жил Федор Михайлович, проценты с него снять.

Недавно в Институте философии на заседании клуба «Свободное слово»
обсуждалась тема невостребованности интеллектуального потенциала
страны. Невостребованности, ясное дело, властью. Существуют, возникают
группы самоорганизующихся граждан, остро нуждающихся в помощи
специалистов. Но им, как правило, платить нечем, посему «интеллектуальный
потенциал» не рассматривает всерьез рядовых граждан в качестве
заказчиков.

По-моему, уважаемые гуманитарии зря дивятся своей бесхозности.
Ведь они, так или иначе, принадлежат к культуре, а «руководящий
состав» страны (очень массивный количественно, кстати) десятилетиями
вербовался главным образом из маргиналов, искренно не понимающих,
что такое культура, куда ее прикладывают, зачем «востребуют»_ ⁵ (Нынче востребуются, и недешево,
разве что специалисты по промыванию куриных мозгов к очередным
выборам). «Руководящий слой», выпестованный советской властью,
очень мобилен, лишен каких бы то ни было сантиментов, «ценностей»
(кроме денег и власти), идеологически совершенно беспринципен
– соответственно, считает себя сильно умным. Какой там еще «интеллектуальный
потенциал» востребовать? К тому же: культура предполагает только
ограничения и самоограничения, никаких вседозволенностей – это
еще зачем? «Совок» как плод многолетней советской селекции, един
– в руководящем или подзаборном варианте – в нутряной ненависти
к культуре и ее носителям. В основе – смутное, но постоянное,
грызущее, неутолимое, праведное чувство своей неполноценности.

Это (наше) начальство и руководство – плоть от плоти населения
ни к селу ни к городу, обычная лукавая припевка которого – «мы
люди маленькие» – вроде «сами мы не местные». Хамящие и обвешивающие
продавщицы, саранча мелких бюрократов, погромщики пригородных
электричек, родители, воспитывающие детей матом, граждане, писающие
в подъездах, спартаковские и прочие футбольные бройлеры, бандиты
и бандитоиды, менты с бандитскими лицами, повадками и мародерскими
наклонностями. Они же – «совки» или «хомо советикусы», которые
не хотят и не умеют хорошо работать, требуя от государства «пайку»,
или отнимая пайку у ближнего, или притыривая из казны. Ведь смысл
труда понятен, опять-таки, только в культуре – деревенской или
городской.

Пример, обратный нашему – Япония, где традиционная культура естественно
(хоть и не без проблем) врастает и перерастает в городскую. Где
как работают, известно. Я не о количестве труда, а о его качестве.
В культуре есть непременный критерий красивой работы. Посмотрите
вокруг себя – везде плоды работы большой, но безобразной. Не без
исключений, разумеется.

Именно в этой, провинциальной, среде естественным является деление
на роды и племена, касты, «своих» и «чужих»: русские/нерусские,
местные/приезжие, наша банда/чужая, номенклатура/быдло, милиция/все
остальные и т.д. – люди/нелюди, «мы» и «они» в любых комбинациях.
Здесь же, разумеется, национализм, шовинизм во всех видах_ ⁶.

Давно уже историк и палеопсихолог Б. Поршнев показал, что деление
на «мы» и «они» (люди/нелюди) и соответствующая идеология с психологией
– основные для общества первобытного. Именно сюда – в первобытность
(больше некуда) – попадают люди, выпавшие из культуры. Выпавшие
в провинцию – в прямом и переносном смысле. В том числе: в «зону»,
казарму, «правоохранительные» органы.

Ненависть провинциалов (включая москвичей) к «новым русским» –
большей частью всего лишь зависть, что с полной убедительностью
доказали сами «новые русские» – «социально близкие» центральные
чиновники и пригородные бандиты. Анекдот же насчет того, что «новые
русские» – это старые евреи – обычная провокация вроде «отец –
юрист». Посмотрите, кто это там за рулями джипов и «мерсов» –
старые евреи?

Маргиналы, «граждане» в милицейском смысле еще долго будут составлять
большинство населения России, а правозащитники – сетовать на отсутствие
гражданского общества. Что же делать – от Азии мы отчалили, а
в Европу никак не приплывем, утешаясь огромностью Евразии_ ⁷. В городах прописались, стенку купили, хрусталь
в ней, телевизор, все как у людей, только гражданами все никак
не станем.

В 17-м году Россия сорвалась в пропасть межкультурности, маргинальности
– и, достигнув дна, ушиблась очень больно. Теперь карабкаемся,
срываясь и обдирая руки, наверх, на другую сторону.

Московская прописка дорого стоит – во всех смыслах. Стоит времени,
денег, труда, нервов, унижений. Стать настоящими москвичами –
задача и дело поколений. То же самое, если не еще сложнее – прописка
европейская. Россия сейчас – лимита Европы. Судите
сами, как расценивать этот факт: как позорный или обнадеживающий.
В нем есть и то и другое. Важно просто осознать, кто мы такие,
и не строить иллюзий. Дай Бог, доживем и до второй серии знаменитого
фильма, а дети с внуками Оскара получат.

Динамика расселения граждан России по типам населенных пунктов
(слева – население в тысячах человек):

1 «Закат Европы», т.2

2 Арабо-израильский конфликт – это, кроме всего прочего, именно
война города и деревни. И понятно, что деревня в этом конфликте
исторически обречена.

3 КПРФ начинала – исторически, как ВКП(б), – с опоры на «самый
передовой класс» (по «зрелому» Марксу), а заканчивает – совершенно
позорно – опорой на деклассированный "пролетариат" (в смысле "раннего"
Маркса).

4 «Новая газета», №39, 1998 г.

5 Не знаю, существуют ли исследования по социальному происхождению
советской «элиты», но ведь многое просто по лицам читается, «на
лбу написано»…

6 Со мной, судя по всему, согласен В. Мукомель, директор Центра
этнополитических и региональных исследований: «У нас ксенофобии
особенно сильно проявляются на юге, в Краснодарском и Ставропольском
краях – наименее урбанизированных территориях, где даже в городах
найти горожанина в третьем поколении – проблема. Люди, оставившие
свою культурную среду, с трудом осваиваются на новом месте. Но
причины своих бед они видят в чужаках. Они по сути маргиналы.
Обратите внимание, кто зачинщики погромов в Москве? Молодежь из
пригородов, еще не городские, но уже не деревенские». «Не так
страшен мигрант, как его боятся». "Общая газета", №48, 2001г.

7 Не помню, кто, кажется, Ключевский, сказал, что главная проблема
истории России – в ее географии