Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

1. ОБО ВСЕМ

Эту простую бесконечность или абсолютное понятие можно
назвать простой сущностью жизни, душой мира, общей кровью, которая,
будучи вездесуща, не замутняется и не прерывается никаким различием,
напротив, сама составляет все различия, как и их снятость, следовательно,
пульсирует внутри себя, не двигаясь, трепещет внутри себя, оставаясь
спокойной. Она равна себе самой, ибо различия тавтологичны; это
различия, которые не есть различия. Эта себе самой равная сущность
соотносится поэтому только с самой собою. С самой собою: таким
образом, эта сущность есть «иное», с чем устанавливается соотношение,
а это соотнесение с самим собою есть скорее раздваивание, или:
именно упомянутое равенство себе самому есть внутреннее различие.
Эти раздвоенные стороны суть, следовательно, в себе самих и для
себя самих, каждая есть противная некоторому «иному», так что
уже тут «иное» провозглашено одновременно с противным. Или оно
не есть противное некоторому «иному», а есть только чистое противное;
таким образом, оно, следовательно, в самом себе есть противное
себе. Или оно вообще не есть противное, а есть только для себя,
есть чистая самой себе равная сущность, которая не имеет в себе
никакого различия, – и поэтому нам нет надобности задаваться вопросом,
а тем более принимать за философию мучительные поиски ответа на
него, или даже считать, что философия не может ответить: как из
этой чистой сущности появляется различие или инобытие; ибо раздвоение
уже совершилось, различие исключено из равному самому себе и поставлено
рядом с ним; то, чем должно было бы быть равное себе самому, есть
уже, следовательно, скорее одна из раздвоенных сторон, чем абсолютная
сущность.

Гегель

Я вовсе не отказываюсь понимать, что, будь я объективно
уверен (как субъективный автор, я, конечно же, совсем не могу
быть уверенным), что мое лекарство полезно и что его действенность
не зависит исключительно от того способа, каким его принимают,
так что способ употребления в данном случае и есть само лекарство.
Я был бы готов первым пообещать каждому из моих читателей raisonnable
douceur или же дать всем моим читателям, мужчинам и женщинам,
возможность участвовать в лотерее с розыгрышем изящных призов,
чтобы тем самым придать им силу и храбрость, потребные для чтения
моих трактатов. Если же те, кто делает все легким, в какой-либо
момент вдруг заметят, что получают некоторую пользу от моих крохотных
трудностей, поскольку иначе легкость могла бы превратиться в мертвый
штиль, и если, в сердечном порыве, движимые тем, что поняли смысл
моей затеи, которая, возможно, частию перейдет в их собственные
усилия, – если они вдруг решат тайно поддержать меня денежными
взносами, последние будут с удовольствие приняты, причем я обещаю
полную тайну и анонимность, чтобы человечество, из копилки которого
мы согласно черпаем пользу и выгоду, не обнаружило здесь настоящей
связи между нами.

Кьеркегор

Все фигня. _ ¹

2. ОБ ИСТИНЕ

Если вопрос «что есть истина?» _ ²
задается без пилатовского выражения лица, с действительным желанием
услышать ответ, тогда стоит уточнить сам вопрос.

Возможно, вопрошающий желает узнать, «что есть истина» о таком-то
определенном предмете? Тогда придется объяснить ему, что он слишком
обобщил вопрос (его, в самом деле, интересует не «что есть истина»,
а «что собой представляет этот самый предмет»), и отправиться
вместе с интересантом к специалистам по этому самому предмету.

Если вопрос задан точно, то он означает: «Что есть истина вообще»?
_ ³ Тогда он (вопрос) допускает две
трактовки.

Первая: «истина вообще» – это истина о «предмете вообще». О любом,
всяком предмете – об общем всем предметам. Истина вообще – это
истина о всеобщем. Потому что всеобщее – это как раз общее всему
как специальный, особенный предмет.

Вторая трактовка: «истина вообще» – это истина об истине. Т.е.
вопрошающий желает узнать истину о том, что есть истина.

Начнем со случая 2.

«Истина вообще – это истина об истине». Совершенно точно, так
и есть. Всякая грамотная постановка вопроса про «вообще» необходимо
предполагает рефлексию, обращение «на себя» и «к началу», так
что истина вообще – это именно истина об истине, истина самой
себя, истина сама по себе. Так, стоп. Истина «сама по себе» –
это истина о чем? Сама по себе – это ни о чем, что ли?

Распишем. Истина об истине. Истина1 об истине2. О чем та и другая?
Истина1, понятно, об истине2. О чем истина2? Об истине1? Тогда
мы начинаем ловить себя за хвост, вертеться в пустоте. Отсюда
выхода нет. Истина2 – о чем-то предметном. Иначе не получится.
Истина2 – о предмете вообще. А истина1 «смотрит сквозь» истину2
на этот самый предмет, и оказывается истиной о нем же. Мысль,
недолго рефлексивно повертевшись в себе, обращается опять на предметность
(заметим: эта процедура далеко не лишняя). И мы сводим вторую
трактовку вопроса об «истине вообще» к первой, она же основная.
Истина вообще, как ни верти, как ни рефлексируй – это истина о
предмете вообще. Но в таком случае опять получается: мы должны
выяснять (см. выше) не «что есть истина», а что есть этот самый
предмет.

Вообще-то, об истине в строгом (узком) смысле слова имеет смысл
говорить применительно к науке. Именно в ней реализуется систематически
построенное знание, о котором говорят «истина» (или не-истина).
Но «предметом вообще», всеобщим наука не занимается. Это не ее
предмет. Нет такой «науки вообще», есть определенные науки со
своими о-предел-енными предметами. Всеобщее – предмет
философии.

Наука имеет дело с необходимостью. Философия – со свободой. В
науке представлена не необходимость «вообще», но необходимость,
разделенная по формам и уровням – предметам различных наук. Необходимость
вообще, всеобщая необходимость – предмет, опять-таки, философии.
Она-то и оказывается равной свободе _ ⁴.
Так что первое, что стоит сказать о «предмете вообще» – это свобода.
Истина вообще – о свободе. Она и есть свобода.

Свобода – предмет достаточно абстрактный и, будучи рассматриваемый
вне всяческой предметности, довольно пустой. Предмет, к которому
«привязана» свобода – личность. Свобода – атрибут личности: то,
без чего личности не бывает, и через что она таковой становится.
Посему, говоря о свободе, личности, как ее носителя, не миновать:
она-то, собственно, и есть подлинный (сквозь всю шелуху) предмет
всей гуманитарии и философии как ее основы, сердцевины.

Личность в истории являлась дважды: во-первых, как единичный,
единственный, особенный прафеномен, прообраз всего личностного
– в христианстве: Христос. Во-вторых, – как множество уже «просто»
человеческих личностей, личностные свойства смертных, возникавшие
и утверждавшиеся как в результате действия христианской традиции,
так и совершенно независимо от нее, а нередко и вопреки ей. _ ⁵ (Будучи человеком нерелигиозным,
я склонен считать, что в самом деле личность в истории явилась
однажды – и навсегда – именно в «просто человеческом» множественном
виде, христианство же явило собой способ осмысления человечеством
этого, выходящего за рамки всякого вероятия, факта). Но, так или
иначе, свобода во всех случаях была важнейшим, а, скорее всего,
решающим «фактором».

Поэтому, когда христианина спрашивают «что есть истина?», он отвечает:
«Христос». Тем самым он говорит: истина – это свобода. Но не только
это. Христианство – не философия, и Христос – не понятие, а символ.
В нем – все. Поэтому истина – это любовь. Это – вера и надежда.
(Все это – о свободе). Это – Троица: Отец, Сын и Св. Дух. … Можно
продолжать, но, наверное, не стоит.

Мы, все-таки, занимаемся философией, и известной доли рассудочности
нам не миновать.

Когда некто спрашивает философа «что есть истина?», то он должен
отдавать себе отчет о том, кого он спрашивает. Вряд ли с таким
вопросом пристанут к первому попавшемуся К- или Д-ФНу. Скорее
всего, вопрошаемый – лицо уважаемое и авторитетное. Во всяком
случае, в глазах вопрошающего. Если этот авторитет безусловен
(вопрошаемый – «Гуру», или вопрошающая – влюбленная в Учителя
девушка), то эта ситуация неинтересна – она к философии отношения
не имеет. Если вопрошаемый – лицо действительно философское, то
он, в свою очередь, заинтересуется: а кто спрашивает? Если он
обнаружит, что выступает в вопрошающих глазах в качестве Гуру
и т.д. (см. выше), то, скорее всего, попросит избавить его от
обременительных обязанностей Абсолюта. И до исполнения этой просьбы
не станет отвечать на вопрос как на не имеющий смысла в данном
контексте.

Вообще, философия (в отличие от науки, во всяком случае, науки
«естественной») – дело совершенно не безличное. Она имеет предметом
личность – и требует, как минимум, чтобы философ «соответствовал»,
«вмещал», был соразмерен предмету. Чтобы был, короче, таковым.
От этого напрямую зависит уместность, весомость, валидность высказываний
его насчет «истины вообще». Это высказывание, если угодно, экзистенциально.
_ ⁶

Итак, главное определение личности – свобода. Какой личности –
всякой? – Так точно, всякой. Но если приходится отвечать про «истину
вообще» апеллируя к предмету этой истины – личности, то стоит
это «вообще» конкретизировать. В силу того, что личность – предмет,
в котором универсальность и уникальность совпадают. Здесь «вообще»
всегда особенное. Поэтому совершенно точным ответом на вопрос
«что есть истина?» будет – «ты свободен». _ ⁷

Можно пойти еще дальше.

«Личность как предмет (объект) познания» – в каком-то смысле contradictio
in adjecto. «Объективированная» личность превращается в нечто
иное (см. Бахтина); это – подмена предмета. _ ⁸
Адекватное (объективное) отношение к личности – личное отношение
(как-бы-субъективное). Оно, будучи всесторонним (духовным, душевным,
телесным, познавательным, эстетическим, нравственным), представляет
собой любовь. Поэтому предельный ответ на вопрос «что есть истина»
– «я тебя люблю». Это включает и «ты свободен»,
кроме прочего. _ ⁹

Нелишне, хотя бы вкратце, определиться с истиной и свободой применительно
к науке.

Свободу я определил бы так: это преодоление ближайшей необходимости
при опоре на необходимость более высокого уровня. Что это значит
в жизнедеятельности личности, наверное, более-менее понятно. Как
это понимать применительно к «необходимостям», устанавливаемым
наукой?

Система законов, описывающая предмет любой науки, достаточно сложна.
Законы эти внутри теории имеют различный статус. Среди них выделяются
принципы – фундаментальные законы, на которых основываются
все прочие законы более частного характера, причем принципы относятся
к «поведению» предмета в целом. Среди принципов, в свою очередь,
можно выделить один особенный – тот, который характеризует изменение
предмета в необратимом времени. Скажем, множество законов физики
включают в себя переменную времени, но почти везде эта переменная
может поменять знак – и закон останется тем же. Кроме одного:
второго начала термодинамики. Не случайно Э. Шредингер именует
второе начало главным физическим законом (см. его книгу «Жизнь
с точки зрения физики»).

Физики настаивают на том, что эволюция вселенной этим принципом
не описывается, т.к. он применим только к замкнутым системам,
однако от этого не легче: иного равноценного по фундаментальности
принципа в физике нет. И. Пригожин старается объяснить, как же,
несмотря на второе начало, в физическом мире образуются некоторые
упорядоченности – и у него это получается. Но радикально проблема
направленности времени и поведения физической реальности в этом
времени не решена: второе начало остается по существу незыблемым.

Живая материя ведет себя совершенно иначе: основным принципом
ее изменения во времени оказывается естественный отбор – механизм
принципиально негэнтропийный. Второе начало не исчезает, но его
действие, можно сказать, «преодолено», «снято».

Физико-химическая материя, определенным образом устроенная,
оказывается способной реализовать новый принцип, нейтрализующий
и преодолевающий действие принципа «низшего», она получает новую
форму. Наверное, именно в этих аристотелевских категориях
– материи и формы – можно описать переход реальности на новый
уровень развития. И, соответственно, появление предмета иной науки.
Переход формы в материю: принцип, определявший форму «низшего»
уровня превращается в материю, в субстрат для «высшего», для новой
формы. _ ¹⁰ Опять-таки, естественный
отбор – наиболее фундаментальный биологический механизм, принцип,
выражающий направленность изменения во времени.

На известном уровне развития биологическая реальность в свою очередь
оказывается способной воспринять новую, высшую форму – антропогенез.
Действие естественного отбора здесь преодолевается, развитие человечества
отбором уже не определяется. Биологическая форма опять переходит
в субстрат, материю, на которой реализуется иная, высшая форма.

Та же самая логика – в развитии человечества. Если по сей день
его развитие реализуется через общественное разделение труда («экономика
определяет»), то в перспективе экономика должна, опять же, перейти
из формы в материю, перестать «определять» общественную жизнь.

Все это – уровни свободы.

Жизнь человека не определяется законами физики. Она не подчинена
естественному отбору. Она пытается вырваться из обусловленности
экономикой.

Свобода – «поуровневое» преодоление необходимостей, которые соответствуют
предметам отдельных наук. Всеобщая необходимость, «необходимость
вообще» – это и есть преодоление всякой ограниченности, обусловленности
конечным, это и есть свобода. Соответственно, истина о
предмете такой-то науки (завершенная теория этого предмета) означает,
что этот предмет завершен, качественно преодолен в действительности
и тем самым означает свободу от обусловленности этим
предметом.

Выше говорилось: «истина о…». Но «о» чем-то (ком-то) – далеко
не единственная грамматическая и содержательная связь, в которой
стоит истина. И дело не в особенностях русского – и любого иного
– языка. Дело в том, что такое истина. Истина «о» предмете возможна
лишь потому, что возможна истина самого предмета.

Если желаете знать истину о том, что такое человек – изучайте
не кого попало, а истинного человека. (Можно, скажем, почитать
Б. Полевого). Желаете написать «теорию литературы» – осваивайте
настоящую литературу. Хотите узнать, что такое деньги – изучайте
подлинные деньги. Чтобы получить истинное понятие о предмете,
нужно изучать истинный предмет – предмет, соответствующий своему
понятию. Если трудно выбраться из логического круга или Гегель
смущает – можно почитать Маркса и Ильенкова. Я вряд ли смогу к
ним что-то добавить.

3. О СВОБОДЕ

Действующее лицо: Deus ex machina

Занавес открывается.

DEUS (грохаясь на сцену откуда-то сверху, вставая и
почесываясь):

ВСЕ СВОБОДНЫ!!!

Занавес закрывается.

Примечания

1. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, и, в самом деле,
не все фигня. Или, как бы, все не фигня. Или даже фигня не все.
Не исключено также, что не все не фигня.

2. А это и есть настоящий (не советско-школярский)
«основной вопрос философии».

3. Здесь (как и везде) я сознательно не принимаю во
внимание трактовки истины как некоего свойства некоего суждения.
Потому что если речь о науке, то истина – свойство не суждения,
а теории. А если не об истине научной, а об «истине вообще», тогда
– … см. далее. Короче, оставим логикам рассуждения на тему «идет
дождь» или он «не идет», «все лебеди смертны» или нет.

4. Только не в смысле «свобода – это осознанная необходимость».
Такая дефиниция, наверное, подобает Спинозе, но уже во времена
Энгельса она была глубоким анахронизмом.

5. Взаимоотношения религии и церкви рассматривать не
будем.

6. Разумеется, экзистенциально – не в смысле «$ такой
Х, что…», а смысле экзистенциализма.

7. В нынешнем языке «свободен» имеет как минимум два
смысла. Первый – традиционный, словарный. Второй – «иди на все
четыре стороны». Если человек склонен понимать слова в смысле
сленговом, и поймет «свободен» именно так – он тоже будет прав.

8. Подобная процедура «уплощения» в методологии обычно
именуется формированием предмета знания, или, что то же, превращением
объекта в предмет. Во множестве случаев эта процедура совершенно
невинна и оправдана. Но в случае с личностью – это именно подмена
предмета.

9. Этот вывод неожиданно резонирует с христианским
миропониманием (во всяком случае, некоторыми его трактовками).
Афонский старец Силуан утверждал: «критерий истины – любовь к
врагам».

10. Другая пара категорий, выражающая это отношение,
практически эквивалентная «материи и форме» – «субстрат и сущность».