Проза

«Надо знать, – писал Гиппократ (Y век до н.э.), – что, с одной
стороны, наслаждение, радость, смех, игры, а с другой стороны,
огорчение, печаль, недовольство и жалость происходят от мозга.
От него мы становимся безумными, бредим, нас охватывает тревога,
страх либо ночью, либо с наступлением дня.»

«Психиатрия. Учебник для студентов медицинских институтов». М.,
1971.

Все случилось в глухом таежном лесу. Судя по всему, ранней весною
– деревья голые, кругом тающий снег, лужи, грязь. Слева виднелись
какие-то развалины, прямо к остаткам дверей подходила дорога –
две раздолбанные колеи. Они извивались и уползали вправо, теряясь
меж стволов. Я висел в воздухе, как чистое зрение, как глазок
кинокамеры, и мог только наблюдать, но не действовать. Вдали послышался
шум мотора. Гудение равномерно нарастало, приближаясь, и вот из-за
поворота показался армейский ГАЗ-69, заляпанный грязью по самые
окна, медленно переваливающийся из ямы в ухабину, надсадно взвывая
и расплескивая грязь, но не буксуя. Машина проехала вплотную с
моей бесплотностью, я отчетливо разглядел напряженное лицо солдатика-водилы
– в очках, с полуприкушенной губой. Вцепившись пальцами в баранку,
как в горло врага, он подвел транспорт прямо к остаткам усадьбы.
Судя по всему, это было что-то дореволюционное, возможно, остатки
резиденции местного помещика. Газик остановился, из него вылез
офицер лет тридцати, высокий, худой, со шрамом на левой щеке,
с проседью. В руке он держал фуражку. Вслед за офицером появились
двое солдат с зачехленными миноискателями. Шофер остался в машине,
но приоткрыл дверь и закурил.

– Давайте, ребята, – сказал офицер. – Ищите в доме, потом вокруг.
Но сначала в доме.

Солдаты с миноискателями расчехлили свои приборы, надели наушники,
переглянулись и скрылись внутри. Офицер достал пачку овальных
сигарет без фильтра и прикурил у шофера. Из дома тянуло сыростью
и гнилью. Стало очень тихо. Только ветер шумел высоко в голых
ветвях.

– Товарищ капитан, идите-ка сюда, – раздался вдруг голос из развалин.

Офицер мотнул головой, отшвырнул окурок и решительно шагнул в
темноту. Миг – и я оказался там вслед за ним. Один из солдат показывал
куда-то в угол.

– Там что-то есть, много металла, глубина – максимум метра два.

– Будем копать, – тихо сказал капитан.

Они копали больше трех часов, шофер и два солдата. Офицер смотрел
на них и курил свои сигареты одну за другой. Наконец получилась
квадратная яма полтора на полтора, напоминающая могилу. Что-то
звякнуло.

– Вот оно, – сказал тот солдат, который позвал капитана внутрь.

В яме обнаружился довольно большой сундук с гигантским ржавым
замком. Офицер спрыгнул в яму, взял лопату из рук шофера и тремя
ударами сбил замок. Тот настолько проржавел, что просто развалился
на части. Вставив лопату в щель, капитан поднатужился, солдаты
навалились – и все вместе они с трудом подняли тяжеленную крышку.
Я завис, глядя сверху вниз на приглушенное мерцание драгоценностей.
Сундук был наполнен до краев. Грозно вспыхивали темно-красные
рубины; будто маленькие кусочки неба, светились синие сапфиры;
радостно сияли зеленые огни изумрудов; жгли и ослепляли безжалостные
бриллианты. Напряженно блистало золото: кольца, перстни, кулоны,
брошки и серьги; среди всего выделялись несколько крупных прямоугольных
слитков, похожие на гробики гномов. В углу виднелся моток серебряных
цепочек. Еще там лежали два длинных кинжала в потертых, но сохранивших
великолепие ножнах. Меж самоцветов полузарылись округло-выпуклые
чаши на длинных ножках – церковная посуда. Много удивительного
было навалено в этот старинный сундук, взгляд терялся в мелочах
и не различал деталей. Но черный продолговатый футляр, словно
специально брошенный посреди всего, нельзя было не заметить. Капитан
наклонился, взял его, а затем выбрался из ямы.

– Я остаюсь здесь. Давайте в часть за грузовиком, – скомандовал
он. – Этот сундук вчетвером не вытащить.

Я снова повис снаружи. Газик уехал. Офицер стоял на том, что когда-то
было крыльцом. Так прошло с полчаса. Затем мое положение изменилось
– я отлетел метров на сто в глубину тайги и оказался возле легко
и цепко шагающего мужика лет пятидесяти, крепкого, широкоплечего,
в отличных сапогах. На плече висело ружье. За спиной покачивался
объемистый рюкзак. Охотник, понял я, из местных.

Охотник неторопясь двигался в сторону смутно видневшихся впереди
развалин. Вот он заметил офицера и пошел чуть быстрее. Выйдя из-за
деревьев на свободное место, приветливо махнул рукой.

– Здорово, армия, – крикнул он издалека.

Офицер молча кивнул.

– Закурить не найдется?

Офицер так же молча вытащил из нагрудного кармана свои сигареты
– изрядно похудевшую пачку. Охотник подошел, вытащил одну, прикурил
от своих спичек.

– Что охраняем средь графских развалин?

Офицер чуть помолчал, как бы оценивая важность вопроса, потом
сквозь зубы бросил:

– Пост государственного значения. Обнаружен клад. Он принадлежит
государству.

– Кла-ад? Ух ты! Это ж нашего бывшего душегуба дом, борода до
пояса, до революции здесь земли имел, золотишко мыл в округе,
считай, все кругом должны ему были. Купчишко наш. Правду, стало
быть, говорили, что состояние свое зарыл он, а вот поди ж ты –
прямо в доме...

– Куда ж он делся, ваш купец?

– А задушили его вольные люди. Так вот. Тут неподалеку прииск
заброшенный, там смертушку свою нашел. За ребро подвесили на потолочной
балке.

Пока они разговаривали, я снова отлетел вглубь леса, очутившись
на этот раз метров на сто позади дома. Там между мокрых стволов
осторожно пробирался носатый небритый мужчина в кепке и телогрейке,
в очень грязных брюках, в полуразбитых ботинках. Беглый, понял
я, тут неподалеку колония километрах в 70-ти, он оттуда. И у него
пистолет за пазухой. Приблизившись так, что стали слышны доносившиеся
с противоположной стороны голоса, беглый чуть пригнулся, втянул
ноздрями воздух и, ступая тише самой тихой мыши, шмыгнул внутрь
широкого провала в кирпичной стене. Проведя там минут пять, он
выскочил обратно, глаза его бегали по сторонам, на лбу каплями
выступил пот. Он нервно тряхнул головой и крадучись скрылся за
деревьями. Я летел вслед. Оттоптав круг, беглый нарисовал на лице
приветливую улыбку и выбрался на открытое пространство, метрах
в десяти от беседовавших на остатках крыльца. Делает так, чтобы
его заметили издали, понял я, это вызовет меньше подозрений. Беглый
махнул рукой, зашагал чуть быстрее.

– Здорово, мужики, – сказал он, подойдя вплотную.

– Здорово, дядя, коли не болен, – чуть настороженно ответил охотник.
– Откуда сам?

– Геолог я. Возле Утренней горы партия стоит, слыхал?

– Слыхал. Так то ж километров за полста будет!

– Так потерялся я. Блуданул в тайге. Погнал за продуктами, машину
в болото посадил, решил через лесок угол срезать, ебать вольта!
Неделю гуляю.

– Хозяин тебя водил, – знающим тоном сказал охотник и кивнул вдобавок.
– Хозяин, он чужих не любит. А может, наоборот, приглянулся ты
ему, он тебя к нам и вывел. Чем питался-то?

– Да так, сухари были, снег в котелке кипятил.

– А где котелок? – подал голос офицер.

– Да вчерашнего дня бросил я его. Все вещички свои схоронил на
зимовье. Тут недалече.

– Это он, видать, про сисяевское зимовье болтает, – понимающе
прокомментировал охотник. – Ну что, дядя, повезло тебе. Деревня
тут в пятнадцати километрах. Пойдешь со мной, помогу.

– А вы-то что здесь пасете? Неужто нефтяная жила?

– Тут дело государственной важности, – понизил голос охотник,
не замечая, как морщится офицер, доставая очередную овальную сигарету.

– Эй, начальник, угости табачком!

Офицер, совсем уже сморщившись, протянул пачку с единственной
оставшейся сигаретой.

– Обижаешь, послед не курю...

– Как хотите, – офицер пожал плечами и хотел было сунуть пачку
в карман, как вдруг «геолог» изловчился и выхватил сигарету:

– Ладно, после такого поста разговляются с разгону! Так что, какая
тут у вас халява?

– Клад! – сказал охотник, торжественно ткнув в небо пальцем.

– Да ну! Дайте взглянуть! Там? – «геолог» кивнул в сторону темного
проема бывших дверей.

Офицер нехотя разрешил. Все трое вошли внутрь, а я уже ждал их,
бестелесный и внимательный. В яме по краям тяжело осевшего сундука
собралось немного воды. В тусклом, полуподвальном полусвете драгоценные
камни блестели и переливались ярко-ярко, и «геолог» чуть дрожащей
рукой стащил было свою кепку, но тут же снова укрепил ее на хитрой
голове. Трое расположились вокруг ямы и молча смотрели вниз, на
распахнутые богатства. Так прошло несколько тишайших минут.

– Эй, мужики! – сказал беглый. – Да вы, блин, секете, сколько
тута навалено? Это ж каждому на весь нерест с гульбой и пьянкой,
да еще на погремушки хватит, если породим кого! Вы че, и вправду
все сдать хотите?

– Государственный процент, – сказал охотник.

– Какой процент, мил человек? Обдерут тебя, как Петрушку, и прикажут
на четвереньках лаять. Да вы че! Вот мое предложение – бьем все
это на троих, находим транспорт, валим в город и разбегаемся.
Да вы че! Тут каждому на всю жизнь!

– Что за дележка? – охотник насупился. – Ты сам-то какие права
имеешь? Вот я, допустим, всю жизнь тут прожил, мой отец и дед
на этого купчину горбились, и коли уж высчитывать, так вся эта
бижутерия общине принадлежать должна. Мы бы и ферму подняли, и
клуб отремонтировали, и гараж...

– Стоп! – холодно бросил капитан, отстреливая щелчком в сторону
свой окурок. – Драгоценности не могут быть ни поделены, ни отданы
местным властям. Все, найденное на территории Российской Федерации,
принадлежит государству, а я, как представитель государства, осуществляю
контроль. По большому счету, я и пускать бы вас сюда не должен...

Беглый резким движением выхватил пистолет и прицелился в офицера.
Охотник в ту же секунду сорвал с плеча ружье и взял на мушку «геолога».
Офицер рванул кобуру и направил ствол в голову охотника. Я пулей
вылетел наружу...

Слабый вечерний свет. Далекий рокот двигателя – похоже, приближающийся.
Было, наверное, не очень тепло, но я не чувствовал холода. Я вообще
не чувствовал погодных изменений. Я мог только видеть и слышать.
И в следующий миг я услышал три выстрела, почти слившиеся в один.
Не прошло и получаса, как в сгущающихся сумерках засверкали между
деревьев фары подъезжавшей автоколонны. Вернулся давешний газик,
а с ним мощный «Урал» повышенной проходимости на толстенных колесах.
Машины остановились перед развалинами. Гул затих.

– Товарищ капитан! – крикнул водитель газика в темноту. Двое солдат
с фонариками быстро прошли внутрь.

– Они убили друг друга! – раздался испуганный возглас.

Последнее, что я увидел: чьи-то руки открывают футляр, взятый
офицером из сундука, вынимают оттуда скрученный в трубочку лист
бумаги, сильно пострадавший от сырости, разворачивают. Сквозь
пятна и вторичные кляксы от расплывшихся чернил я прочел: «Тому,
кто найдет. Я грешный человек. Всю жизнь обманывал и воровал,
да и человеческие души губил. Неправедным путем нажил и состояние,
и этот дом, и власть в округе. Но не принесло мне счастья мое
богатство. Чувствую, что жить осталось недолго. Решил закопать
все в доме. Знаю, что не найдут. Свидетелей убрал. Может, сгубившее
меня золото принесет удачу кому-то. Я этого хочу». Число и подпись
размыло так, что прочесть их не было никакой возможности. Фонарь
в руках державшего бумагу дрогнул. И, охваченный моментальным
холодным ужасом, я увидел, что пятна сырости и трещины старой
бумаги сплелись в один отчетливый рисунок. С пожелтевшего листа
гадко скалился рогатый профиль с козлиной бородой. И раздвинулась
подо мною призрачная почва, я провалился в какую-то трубу и полетел,
полетел, полетел, мимо каких-то полок, банок с вареньем, пыльных
поваренных книг, все ниже и ниже летел я, проваливаясь в бесконечную,
свистящую пустоту...

Москва-Берлин