Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

В получасе езды от станции Средневолжская есть поселок Козелки, куда
мы ездим с Ольгой – в дом ее покойной бабки, пустой и
пыльный, в не утепленных щелях между бревнами гуляет ветер.

Август на исходе. Мы идем в лес, за деревню. В воздухе – прелый
запах паданцев, сентябрьская вода в ручье, с соринками веточек и
желтых листьев, холодная, как снег. Под ногами – сочная в
последнем буйстве трава. Мы садимся на поваленное трухлявое
дерево и начинаем молчать. Мы долго молчим – каждый о своем.
«А вот как раньше паломники ходили, котомку за плечи - и
через леса», - вдруг вставляет Ольга в это молчание. Я не
отвечаю, потому что это она о своем, просто забывшись и вслух.

Оля ездит сюда каждые выходные, иногда берет с собой меня. А по
будням садится на автобус и едет в институт, где работает
лаборанткой. Почему она не остается навсегда в доме бабки – этого
я не понимаю. Разве что мать, школьная учительница, держит
ее – они вдвоем коротают долгие вечера в двухкомнатной
квартирке в окраинном районе города. Она говорит: «Дачники», –
глуховато, с пренебрежением про тех, кто, подобно ее матери,
приезжает в деревню отдохнуть и повосторгаться природой и
спелыми яблоками. Земля, эта отцовская и дедовская земля, у нее
под ногтями, въелась в трещинки на ладонях, косынка на ее
темных волосах испачкана этой землей, она, как и ее бабка,
ляжет в эту землю. С каждым днем все сильнее засасывает
бестолковая суета мира, жизнь с каждым днем все укорачивается, и
почему она не остается навсегда в доме бабки – этого я не
понимаю. Наверное, она все врет – и ей не нужен этот дом, и не
нужна эта земля. Так я думаю иногда.

Потом она встает, и я вслед за нею. Мы идем обратно. Подходим к
дому. У Ольги долгое и сухое тело, в ней есть что-то от покойной
бабки. Она достала железный прутик, спрятанный между
щелявыми досками забора, и, встав на цыпочки, перегнулась, как
могла, через калитку, нашарила прутиком щеколду с той стороны и
отодвинула. Этой хитростью она тоже напоминает заботливую о
своем добре бабку.

Ольга что-то делает в огороде, пока я сижу на завалинке. Потом мне
становится стыдно просто так сидеть, и я иду к ней и
спрашиваю, что мне можно поделать. Она вручает мне дырявое ведро и
велит собирать попадавшие яблоки. Потом, когда дело сделано,
я снова подхожу к ней и спрашиваю, куда их ссыпать и что
делать потом. Ольга дает мне ржавый нож, и мы садимся в тени
дерева резать паданцы для сушки. Мы долго крошим яблочные
дольки в корыто тупыми ножами, некоторые – красивые - яблоки
съедаем. А Ольга рассказывает, что в деревне воруют жестяные
ведра, чтобы сдать на металлолом, что осенью в грозу в
заоконной хляби чудятся головы мертвецов, а зимой вымирает деревня,
редкий житель пройдет мимо двора, оставляя непрочные следы,
которые тотчас заметает снег.

Потом Ольга сама высыпает нарезанные яблоки на пилораму, и мы идем в
дом – ужинать. Почему-то здесь, в деревенском доме, на
грязной порезанной клеенке еда кажется особенно вкусной. Я ем
много и с наслаждением: яйца в мешочек, черствый хлеб,
купленное в сельмаге песочное печенье и сладкий чай с особенным
затхлым запахом чужой, не отмытой от старой заварки кружки.

После ужина мы идем в комнату, Ольга берет с полки старый
потрепанный учебник по географии и начинает вслух читать про Амазонию
и пираний. Я лежу на диване, головой на ватной подушке, и
вижу как наяву секвойи и лианы, про которые она читает. Вижу
полчища муравьев, уничтожающих все на своем пути, мутные воды
реки Амазонки и притаившихся в ней чудовищ, вдыхаю сырой
удушливый воздух тропических дебрей. Потом Ольга закрывает
книгу. Пора спать. За окном проехала машина – по потолку
проплыл луч фар. Снова тишина и потемки. Я прислушиваюсь – мне
чудится, что на чердаке кто-то ходит. Хочу позвать Ольгу, но
она уже спит. Это ничего, в старых домах всегда кто-то ходит
по чердаку. Я засыпаю, а по крыше стучит осенний дождик. Мне
кажется, что это бабка-покойница не может оставить дом, в
котором прожила всю жизнь, и все ходит и ходит на чердаке. И
сквозь сон уже думаю – и отчего это Ольга не останется в этом
доме навсегда?