Проза

Начало

Окончание.

Атака летучей мыши

Хорошо в Крыму в мае! Деньги в какой-то момент закончились, но мы,
по совету местных «дикарей», собирали бутылки и банки,
сдавали их и кое-как сводили концы с концами. Пару раз нам
неожиданно везло: как-то в камнях на берегу нашли синюю скрученную
трубочкой пятерку, а в другой раз ко мне прямо на улице
подошла незнакомая женщина и молча вручила бумажный рубль.

Больше всего понравилось в Симеизе: прожили аж две недели и
встретили интересных персонажей, среди которых выделился человек по
кличке Птица. Он носил сапоги, полосатые брюки-галифе и
коричневый свитер крупной вязки. Птица утверждал, что два года
назад сжег паспорт и с тех пор бесплатно путешествует по
всему СССР, находясь, как он выражался, «постоянно в ладони у
Господа». Он призывал нас не возвращаться в Москву, а
двигаться вместе с ним куда-то на Дальний Восток переходить
китайскую границу – якобы есть тайные тропы в горах, обозначенные на
фотокопиях секретных оборонных карт. Он действительно
демонстрировал какие-то карты, на которых ничего нельзя было
разобрать. Птица рассказывал, что нелегальные караваны хиппи
ходят и в Китай за коноплей и маком, и в Индию за тем же самым
плюс кармическое просветление. Якобы многие хиппи не
выдерживали тягот пути и замерзали в горах, зато другие добирались
до заветной Индии и уже назад не возвращались.

– А зачем возвращаться? – риторически спрашивал Птица. – Там жара!
Фрукты на земле валяются!

Слушать Птицу было интересно, но на совместный переход госграницы мы
не отважились. Вместо этого поехали в поселок под названием
Научный, располагавшийся вдали от моря в крымских горах.

Поселок оказался закрытым, внутрь не пустила охрана. Мы пошли по
тропке параллельно серому бетонному забору – он был поскромнее,
чем в «Артеке» – и углубились в древний лес. Здесь
произрастали деревья невероятной высоты, чьи кроны срослись, под
ними царили вечный полумрак и сырая прохлада, солнечный свет
почти не проникал сюда. Трава здесь не росла: все было усеяно
многолетним слоем прелой листвы, повсюду догнивали трухлявые
стволы рухнувших гигантов.

Но вот в заборе обнаружилась искомая дыра.

Я остался ждать с вещами, а Бурый шмыгнул на секретную территорию.
Он вернулся через час, посетив продуктовый магазин, а так же
пообщавшись с обитателями Научного, которые посоветовали в
качестве развлечения подняться на некую гору, расположенную
неподалеку. Вечером сидели у костра, попивали пиво, добытое
Бурым, и сочиняли безумные стихи. Запомнился такой печальный
псевдоукраинский катрен (да простят меня бандеровцы):

стихи>Край затрышных, захованных свётил,
Мэсяц у краюхи во хвылях
Мне вдычине щастья не воротил,
И мэчтання разостлыся у прах.

Еще порадовал стишок Бурого, от которого память сохранила лишь
начало (или финал?):

Я не там, где потом,
Потому что с кем не я.
Я такой ведь не один,
Нас уродов вся семья. 

На следующий день запаслись водой и отправились на гору, решив
срезать напрямик через лес. Это была ошибка! Путь преградили
глубочайшие овраги. Два раза удалось перебраться по стволам
рухнувших деревьев, ставших естественными мостами. Но когда я
уже подползал к противоположному краю второго оврага, ствол
подо мной вдруг хрустнул и просел. Я обнял его, обхватил двумя
ногами и прижался всем телом, как к любимой девушке. Прямо
под пузом призывно обрывалась десятиметровая глубина с
ручейком на далеком дне. Бурый протянул руку и рывком вытащил
меня. Больше форсировать овраги мы не решались. Уйдя вправо,
вышли на ту единственную дорогу, по которой можно было
подъехать к Научному. Во что бы то ни стало решив забраться на
знаменитую гору до заката, прибавили шагу.

Конечно, мы не рассчитали, и солнце зашло еще до того, как началось
наше восхождение. Но по дороге мы подобрали немало сухих
веток и предвкушали ночное горное чаепитие на свежем воздухе у
костра. Шли вверх по хорошо утоптанной тропинке, как вдруг я
почувствовал резкое дуновение или прикосновение – у щеки
справа (Бурый при этом шел слева). Не прошло и секунды, как
мне показалось, что Бурый резко взмахнул рукой возле моего
левого уха. Мы остановились и взглянули друг на друга.

– Что это? – вдруг вскрикнул Бурый и указал пальцем куда-то вверх.

Я присмотрелся к ночному небу: на фоне звезд мелькнула маленькая
темная тень. И тут же нечто стремительное рассекло пространство
между нашими лицами.

– Нас атакует летучая мышь, – заметил Бурый.

Это и вправду было так. Мышь бесшумно носилась кругами, то и дело
налетая и проносясь мимо. Казалось, она сейчас вцепится! Но
делать было нечего, и мы пошли дальше. Как только достигли
вершины, мышь пропала, как будто ее и не было. Мы разложили
принесенные ветки, разожгли костер, улеглись вокруг, установили
котелок с кипятком на огне. Было тихо и красиво. С горы
открывался великолепный вид на ночной горный Крым. На далеких
горизонтах светились цепочки электрических огоньков, но
поблизости все было темно и первобытно. Вдруг мне показалось:
котелок покачнулся.

– Ты хорошо укрепил котелок? – спросил я.

– Не волнуйся, – расслабленно отозвался Бурый.

– По-моему, он покачнулся.

– Слушай, все под контролем...

В следующий миг котелок перевернулся, вся вода вылилась в костер,
который после этого быстро затух. Мы еще полежали немного в
темноте у погасшего костра, но было как-то тревожно, потом
встали и пошли назад, но не прошли и десяти шагов, как снова
появилась летучая мышь и продолжала свои безмолвные атаки до
тех пор, пока мы не достигли подножия горы.

Мышь проносилась так близко, что от взмахов ее крыльев шевелились волосы.

Бахчисарайский фонтан

Мы уже довольно долго слонялись по Крыму, и пора было задуматься о
возвращении домой. Напоследок решили посетить Бахчисарай.
Удалось зайцами вписаться в рейсовый автобус, и вот он уже
подъезжает к бахчисарайскому автовокзалу. Довольно унылое
заведение... Потусовавшись там с полчаса и упрятав рюкзаки в
автоматическую камеру хранения, отправились на разведку: надо
было найти место для ночевки.

На остановке городского автобуса сидел щуплый старичок в строгом
костюме и квадратных очках с темно-синими стеклами. Правая рука
старичка возлегала на роговой ручке массивной трости.

– На каком автобусе поближе к пещерам подъехать? – спросил Бурый,
который с детства смутно помнил о местных
достопримечательностях.

– На «тройку» садитесь, – ответил старичок. – И что всем дались эти
пещеры? Едет к нам народ чужой, и всё в эти пещеры... У нас
тут и производство налажено, и быт, и культура – все на
современном социалистическом уровне... А вы в пещеры лезете...

– Ну как же, – поддержал я разговор. – Там же монастырь древний,
памятник истории...

– Религия – опиум для народа, – парировал старичок, по-прежнему
глядя прямо перед собой. – Перед войной мы у тех пещер врагов
народа расстреливали... В хорошую неделю по десятку гадов в
расход отправляли. Я в НКВД служил, теперь вот пенсию
персональную получаю... Хорошо жизнь прожил, честно. За вас,
молодых, за сегодняшнее наше мирное небо костьми ложился. Да гляжу,
все ж одолевают нас американцы с жидами проклятыми! Еще
татары эти, предатели Родины, отовсюду полезли. Вот при Сталине
был порядок!

Старичок пустился было в воспоминания о своей государственной
службе, но тут подошел наш автобус. Мы быстренько залезли в него,
не попрощавшись с жутким старичком, который, так и не
шелохнувшись и все глядя перед собой, по-прежнему сидел на
лавочке, вещая в пустоту.

– А ведь он слепой... – шепнул мне на ухо Бурый.

После неожиданных откровений престарелого палача разговаривать в
полный голос казалось опасным. Ехать к пещерам тоже не очень
хотелось, но никаких других интересных мест мы тут не знали.
Автобус пересек город и развернулся на поворотном круге – это
была конечная остановка. Мы вылезли и двинулись вслед за
группой откровенно зарубежных туристов. Девушка-гид что-то
говорила по-французски, а два десятка симпатичных старушек и
старичков внимали ее увлекательному рассказу.

«Интересно, а чем они занимались перед войной? – подумалось на ходу
– Угорали в Париже, а может, просто виноград выращивали...».

Мы обогнали французских пенсионеров. Вскоре дорожка опустела. Справа
тянулась стена скал, слева обрывался отвесный откос. Далеко
внизу виднелись какие-то здания.

– Там что, город продолжается? – спросил я.

– Может быть... По-моему, уже близко тот монастырь, – сказал Бурый.
– Здесь монахи христианские веке в четвертом поселились. Или
еще раньше...

Дорога уводила вправо. Мы прошли мимо маленького домика, из стены
которого торчал снедаемый коррозией кран. Из крана тонко
струилась водица.

– Бахчисарайский фонтан, – пошутил Бурый.

Сполоснули руки, умыли лица, пошли дальше и вскоре достигли
монастыря. Он представлял собой многоэтажное множество пещер,
прорубленных в скалах, куда вела стертая миллионами шагов
лестница. Не долго думая, двинулись вверх.

С этого момента окружающая действительность стала быстро приобретать
очертания кошмара наяву.

Внутренние стены бывших монастырских пещер изуродовали многолетние
наскальные граффити типа «Помни дембель-78!» или «Здесь были
Люся и Галя из Норильска. Приезжайте к нам!» (ниже крупно
нацарапано: «Мы отсосем»).

– А здесь, похоже, был храмовый зал, – позвал меня Бурый из соседней
пещеры. – Гляди, там должен был стоять алтарь!

На третьем этаже, в глубине пещеры, куда указывал Бурый, на стене
виднелись остатки древней фрески, изображавшей Святую Троицу в
виде трех сидящих ангелов. Лица ангелов были не просто
стерты – камень, казалось, выколупывали, выкорябывали, так что
на месте лиц зияли дыры жуткого зеленоватого оттенка.

– Да это же... антилики бесовские... – выдохнул Бурый.

Три вогнутых антилика пялились из глубины разрушенного храма – мы
отступили под их вампирическими пустыми взорами. Подошли к
краю пещеры и глянули вниз. Вдруг показалось, что стою на
чудовищной высоте и земля невероятно далеко... Я покачнулся... В
паху заныло... Я ухватился за край скалы.

– Смотри, могилы, – сказал Бурый, показывая вниз.

Слева между скалой и дорожкой, по которой мы пришли от недоступно
далекой теперь автобусной остановки, действительно находилось
небольшое кладбище. Виднелись заросшие какими-то ползучими
растениями каменные кресты, несколько покосившихся от времени
металлических оград... За дорожкой – обрыв, а там, в
глубине, тянущаяся вдоль ущелья дорога, несколько поперечных
улочек и выстроенных ровным рядком пятиэтажек.

Бурый, не говоря ни слова, помчался вниз по лестнице.

Я сел на край скалы, осторожно свесив ноги.

Из далекого подъезда похожей на серый кошачий гробик пятиэтажки
вышла микроскопическая старушенция в платочке и уселась на
малюсенькую лавочку. Воздух был столь ясен, что я смутно различал
черты ее лица.

– Последняя – со времен войны, – крикнул снизу Бурый, стоя среди
могил. – Паза-за-за-хо-но-но...

– Что? – крикнул я.

– Партизаны здесь похоронены! – повторил Бурый громче.

Хотя он был не так уж далеко, приходилось орать.

– Ки-пи-пи... – закричал опять Бурый.

– Что?

– Кинь флягу попить!

Отцепил от пояса походную флягу, протянул руку, разжал пальцы... Мне
показалось, что фляжка вырвалась из руки и, со свистом
описав неожиданную дугу, бухнулась в куст далеко позади Бурого.

– Чего так сильно швыряешься? – обиженно откликнулся Бурый из
кладбищенских зарослей.

Я не стал орать ему вниз, что даже не помышлял швырять фляжку, а она
вроде как сама полетела...

– Вода кончилась! – крикнул Бурый, завинчивая крышку. – Сиди там, я
ее тебе наверх закину!

Он приметился и метнул флягу... Как ракета, просвистела та перед
моим лицом и скрылась за нависающим скалистым козырьком.
Достать ее оттуда не представлялось никакой возможности.

Бахчисарайский фонтан (продолжение)

Я плюнул с досады: фляжка у нас была одна, новая, я купил ее как раз
перед поездкой, – и пошел вниз.

– Я не собирался так сильно метать, – оправдывался Бурый. – А она
как усвистит...

Снизу было видно: салатовый бок фляжки светился на самом краю
козырька, ровно над тем местом, где я сидел... Как туда забраться
теперь, было совершенно неясно: для этого требовалось
альпинистское снаряжение и соответствующая подготовка. Мы все же
решили подняться этажом выше – а вдруг можно как-нибудь
перепрыгнуть? Но из ближайшей верхней пещеры фляжку было хоть и
видно, но никак не зацепить.

Молча спустились в «храмовый зал» и подошли к краю пещеры.
Старушенция все еще сидела на своей лавочке в далеком лилипутском
городке. Ровно в тот миг, как мы на нее взглянули, она
неожиданно запрокинула голову и, глядя в нашу сторону, высунула
язык!

– Ты это видел? – я аж остолбенел.

– Она все еще на нас смотрит, – подтвердил Бурый.

Тут я заметил еще двоих обитателей городка: это были два советских
солдата в униформе, но без головных уборов. Они выкатили
из-за угла четырехколесную тележку без бортов. Затем один
вскочил на эту платформу, а другой, толкая сзади, покатил отчаянно
балансирующую фигурку. Солдаты бежали по пустынной главной
дороге, которая, судя по всему, приводила все к той же
автобусной остановке. Дорога пошла под уклон, супертачка
неожиданно вильнула и резко остановилась. Фигурка балансировавшего
солдата ласточкой полетела в придорожную траву. Вторая
фигурка, казалось, согнулась пополам от хохота. Упавший лежал
недвижно. Старушенция по-прежнему таращилась на нас, запрокинув
голову и высунув язык. Мы с трудом отвернулись, завороженные
всем этим циркусом.

Со стены из глубины «храмового зала» щерились-лыбились три зеленоватых антилика.

Когда мы окончательно покинули монастырь, воздух показался вязким,
каждое движение требовало дополнительного усилия. Вокруг
по-прежнему не было ни души.

«Интересно, а почему те французы сюда не дошли?» – подумал я,
чувствуя себя усталым, как будто только что покорил Джомолунгму.

Безлюдье выглядело угрожающим. Мы побрели прочь от монастыря, дальше
по дорожке, плотно обсаженной с обеих сторон высокими
кустами. Ущелье с демонической Лилипутией осталось позади. Пройдя
немного, увидели, как кусты по левую сторону расступаются,
открывая... мемориальное братское захоронение павших
освободителей Крыма от немецко-фашистских захватчиков.

– Опять могила! – удивился Бурый.

Прошли еще дальше, кусты закончились и начинались места, вполне
пригодные для нашего лагеря.

– И дров полно, – я указал на лежащее чуть поодаль бревно.

Мы подошли и попробовали перевернуть его. Бревно было трухлявое,
сырое снизу. Неожиданно из-под бревна хлынули полчища крупных
черных рогатых жуков. Я от неожиданности отпрыгнул. Жуки
расползлись по сторонам, а двое выползли на дорогу. Они
выглядели слегка оглушенными и ползли, сцепившись рогами, как-то
вбок.

«Прямо как мы с Бурым», – мелькнула вздорная мысль.

– Надо за рюкзаками ехать, – вернул в реальность Бурый.

– Мрачные какие-то места, – засомневался я.

– Других мы не знаем, а часа через три стемнеет.

Это было верно. Отправились за рюкзаками. Быстро доехали до
автовокзала, я опасливо взглянул на скамейку, но старичка в
темно-синих очках там, конечно, уже не было. У камер хранения нас
ожидал сюрприз: дверцы были распахнуты настежь, наши рюкзаки
мог хватать кто пожелает! Но никто не взял. Вытащили их,
проверили вещи – все на месте.

– Странно, я же вроде запирал, – сказал Бурый.

– А я вроде это видел, – подтвердил я.

Затем доехали до центра города, где нашли продуктовый магазин:
купили бутыль мутного винного продукта, буханку черствого хлеба,
триста грамм синеватой колбасы, а в кондитерском отделе я
обнаружил чуть подсохший, покосившийся бисквитный торт.
Прихватили и его – отпраздновать прощание с Крымом. Публика в
магазине была довольно сонная. Я обратился к одной тетке с
вопросом насчет остановки автобуса, она просто молча отвернулась
и пошла в сторону дверей. Мы двинулись следом, но когда
вышли на улицу, тетка уже растворилась в воздухе. Где
останавливается наш автобус, мы не знали, но прикинули, что от
магазина до пещер можно и пешком дойти.

Уже ощущалось приближение вечера. На полпути услышали доносящуюся
из-за забора неожиданно громкую и резко звучащую музыку.
Заглянули в распахнутые ворота. Нашим глазам открылся небольшой
запыленный дворик с одиноким деревом посреди, к которому был
прикручен старинный репродуктор. Из репродуктора дребезжали
голоса Яака Йоалы и Софии Ротару, выпевавшие незабвенную
серенаду о горной лаванде. От репродуктора к дому тянулся
провод, посередине болталась одинокая лампочка. В круге
призрачного света водили гипнотический хоровод несколько девочек
разного роста и возраста, но в абсолютно одинаковых серых
колготках, розовых клетчатых платьицах и с идентичными косичками.

Мы так и замерли на месте... А девочки продолжали унылый танец:
взявшись за руки под тусклой лампочкой, они кружились,
кружились, кружились, как вереница запредельных клонов. Чуть поодаль
у дверей дома, сложив руки на мягко вырисовывающейся груди,
стояла и наблюдала за танцующими девочка постарше, на вид
восьмиклассница – но все в том же серо-розовом одеянии...

– Это что за инкубатор? – вполголоса осведомился Бурый.

Отступив на шаг, я заметил вывеску: «Детский дом-интернат №...».

Тут позади нас тяжело промчалась «тройка», обдав горячими выхлопами.
И остановилась метрах в десяти. Мы со всеми нашими вещами
ринулись вслед, отчаянно жестикулируя, но водитель не стал
ждать и подло уехал.

На пороге сумерек мы достигли знакомого уже разворотного круга на
конечной остановке. В этот час тут не наблюдалось никаких
туристов. Миновали «бахчисарайский фонтан» и пещерный монастырь,
глянули с откоса вниз. Никого – ни старушенции, ни солдат.
Миновали братскую могилу, в сгустившемся сумраке дошли до
перевернутого бревна. По дороге никого не встретили. У бревна
свернули налево, прошли по петляющей тропинке, сквозь густые
колючие кусты выбрались на прямоугольную поляну, явно
расчищенную некогда человеческими руками. Дальше начинались
древесные заросли, уходившие во мрак. Бурый извлек фонарь, мы
установили палатку и обследовали местность. Углубившись в
заросли, полные сухостоя, обнаружили жалобно журчащий ручеек.

– Воду здесь не рискну брать, – сказал Бурый. – Зато дров вокруг
немало... Я нарублю, а ты за водой сходи.

– Куда?

– К «бахчисарайскому фонтану»... Только фонарь я себе оставлю, а то
как же рубить в темноте?

– А я как пойду в темноте?

– Да чего там идти – все время по дорожке...

Мы вернулись к палатке: я за большим котелком, Бурый за топором.

Неожиданно по дорожке со стороны, противоположной заброшенному
монастырю, на большой скорости проехала машина с погашенными
огнями. Непонятно откуда возникнув, она столь же быстро исчезла.

– Ну, я пошел, – сказал я, прихватив с собой два целлофановых пакета попрочнее.

Мигнул в последний раз фонарь Бурого, и вот я стою совершенно один в
кромешной мгле на узкой дорожке, обсаженной с обеих сторон
кустарником выше человеческого роста. Казалось, ветви
сходятся во мраке над моей головой, образуя невидимый свод. Было
совершенно непонятно, как в такой тесноте и темноте могла тут
ехать машина с выключенными фарами! Но ведь мы ее видели.

Отгоняя страхи и сомнения, я зашагал вслед только что промчавшейся
машине, туда, откуда мы пришли.

Ночные призраки

В правой руке держал котелок, в левой целлофановые пакеты и глядел
незряче в кромешную мглу перед собой, стараясь отделаться от
ощущения, что за спиной выстроилась цепочка костистых
призраков, издевательски вышагивающих в ногу и пародийно
копирующих каждое мое движение. Глаза чуть попривыкли: в темноте
различались очертания кустов и смутно светлеющая лента асфальта.
Набрался смелости и оглянулся – никого. Шел дальше,
сдерживая страх, и чудилось, что скелеты в черных лохмотьях
крадутся через кусты параллельно моему пути.

«Здесь никого не может быть, – уговаривал сам себя. – Быстро набрать
воды и вернуться – проще простого!».

Казалось, я прошел уже достаточно, чтобы выйти к братской могиле
советских солдат, но плотные кусты тянулись без малейшего
проблеска. И вдруг слева от меня, где поросший густым кустарником
и деревьями горный склон круто забирал вверх, раздался
громкий, резкий шорох и какая-то возня, как если бы НЕЧТО
крупное быстро побежало вперед, продираясь сквозь кусты и ломая
ветки. Шум стих так же неожиданно, как и начался. У меня
сердце ушло в пятки.

«Кабан!» – подумал я.

И прибавил шагу.

И вот кусты расступились, открыв залитую мертвенной Луной братскую
могилу. Как же плотно переплетались ветви над дорожкой, что
совсем не пропускали лунный свет! Короткой перебежкой пересек
я открытое пространство, оглянувшись напоследок – не
гонится ли за мной какая-нибудь адская тень? Тени не было, зато
высокая трава на братской могиле сверкала и поблескивала, как
будто усыпанная кусочками разбитых зеркал.

«Лишь души мертвецов мерцают надмогильно», – вспомнилась строчка
неизвестного поэта.

Я вновь углубился в темный коридор обсаженной кустарником дорожки, и
почти сразу же загадочная возня слева повторилась: снова
НЕЧТО ломилось через кусты параллельно мне, но на этот раз
значительно выше.

«Кабан лезет в гору», – подумал я.

И еще прибавил шагу.

Наконец, кусты и деревья слева исчезли, уступив место голой скале, и
вскоре я вышел к пещерному монастырю. В свете Луны
испещренная пещерами скала выглядела исполинским, дырявым черепом.

Я потрусил рысцой.

Пробегая мимо заброшенного кладбища, где мы с Бурым еще так недавно
метали фляжку, я бросил взгляд на Лилипутию в ущелье: там
горело несколько огней, но ни домов, ни улиц толком различить
было нельзя. Как молния пересек я последний участок темноты
и пробкой выскочил на слабоосвещенный пятачок перед
маленьким домиком с торчащим из стены краном. Прямо над краном под
крышей домика болталась лампочка. Подставив котелок под
тонкую струйку, подождал, оглядываясь по сторонам, пока натекут
эти проклятые два с половиной литра. Конечно, вокруг было
тихо и недвижно, но от ощущения постороннего присутствия
отделаться я не мог. Само это место следило за мной – пустыми,
пыльными глазницами вне времени и пространства.

Умылся холодной водой, чуть отдававшей ржавчиной, наполнил пакеты и
двинулся в обратный путь. Повторилось ощущение вязкости
воздуха, уже испытанное прошедшим днем: движения замедлились,
ноги налились свинцом и еле отрывались от асфальта. Я брел
сквозь жуткий мрак, наклонив голову, как против сильного ветра
– но никакого ветра не было, напротив, стоял идеальный
мертвый штиль. Вот и монастырь с кладбищем... Я старался думать о
чем-нибудь бодрящем: сядем мы сейчас с Бурым возле костра и
примемся уплетать торт, запивая его бахчисарайским винным
напитком... Вот и братская могила. Огромная туча закрыла
Луну, но трава за оградой продолжала мерцать, как будто осколки
зеркал сами излучали призрачный свет! Ни до, ни после я не
наблюдал подобного мерцания травы. Впечатляющее зрелище,
вполне способное вызвать сердечный приступ.

От лагеря меня отделял последний участок пути – самый темный коридор
из кустов. Стараясь не глядеть в сторону братской могилы,
чтобы не увидеть ненароком, как кто-нибудь или что-нибудь из
нее вылезает, я молодецки встряхнул котелком и пакетами.

– Вперед и не оглядываться! – приказал сам себе вслух.

Как только вступил под сень кустов, сразу же раздался треск и шум –
только теперь справа. Может, кабан, а может, и не кабан
спустился пониже и вновь ломился через кусты параллельно мне, но
как я ни старался, не мог разглядеть ничего во мраке. Шагал
вперед, а НЕЧТО ломало ветки, шуршало и трещало в
непосредственной близости, причем источник шума не оставался на
месте: он действительно следовал за мной, не приближаясь, но и не
удаляясь! Вдруг раздался такой шумовой всплеск, как если бы
«кабан» со всего размаху грохнулся на ходу, обрушив при
этом пару сухих стволов. И все затихло.

«Как же в этой темноте я различу, где нужно свернуть к палатке? –
паниковал я. – Как найду Бурого?».

В голову пришла спасительная идея. Я громко заорал первое, что пришло на ум:

Границы ключ переломлен пополам,
А наш батюшка Ленин совсем усох,
Он разложился на плесень и на липовый мед,
А перестройка все идет и идет по плану... 

Не успел как следует проорать фирменный припев, а мне навстречу уже
вышел Бурый с фонарем в руке.

– Ну ты даешь, пропащая душа, – сказал он. – Где гуляешь? Тут
ходить-то... Что, познакомился с кем?

Я не стал ничего объяснять, радуясь тому, что Бурый здесь, что у
него фонарь, что он уже успел развести костер. Мы вскипятили
чаю, приготовили суп из двух последних вермишельных пакетиков,
поели-попили, а потом раскупорили бутыль и сняли крышку с
торта. Разлили винную бурду по кружкам.

– Ну вот и заканчивается наше путешествие в Крым... – начал было
Бурый, но речь его была прервана самым невежливым и пугающим
образом.

Прямоугольная вытянутая поляна, на которой мы установили палатку,
была почти полностью свободна от растительности, но от дорожки
вырывался «язык» кустов – заостряясь и сходя на нет, он
достигал середины поляны, рассекая ее таким образом на две
половины. Наш костер горел в двух метрах от острия этого
«языка», на самую крайнюю ветку Бурый повесил сушиться свои носки,
которые он промочил, провалившись в грязь возле речки, когда
рубил сухостой на дрова.

В тот момент, когда Бурый начал провозглашать свой тост, в кустах
возле самой дорожки что-то зашуршало, они покачнулись (по
крайней мере, так показалось нам в отсветах костра), после чего
раздались... шаги! НЕЧТО двигалось внутри «языка», шурша,
треща, увесисто топая и приближаясь. Мы молча ждали: вот-вот
вывалится из кустов нам навстречу гном или тролль. Топанье
приблизилось и стихло – невидимка достиг острия «языка» и
теперь стоял, глядя на нас через костер.

– Что это? – шепнул я.

– Не знаю, – одними губами ответил Бурый.

Стало очень страшно.

НЕЧТО смотрело на нас из кустов.

Молчание затягивалось.

Неожиданно НЕЧТО в кустах легонько шевельнулось и как будто
откашлялось. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Положение, а
может, и нашу жизнь или, по крайней мере, рассудок спас
Бурый.

– Здравствуйте! Добрый вечер! – вдруг громко сказал он. – Не желаете
ли тортом угоститься?

В подтверждение своих слов Бурый отрезал здоровенный ломоть торта и
протянул его в сторону кустов. Покашливание повторилось.

– Да бросьте, выходите к нам! – подхватил я ту же тему, осмелев. –
Чаю хотите? У нас еще вина есть немного...

Таинственное существо завозилось в кустах и тихонько хихикнуло.

– Вкусный торт! – настойчиво повторял Бурый. – Вку-усный!

Это было похоже на подманивание собаки.

– Только у нас третьей кружки нет, – добавил я, привстав. – Но я вам
свою могу помыть! Выходите!

– Идите к нам! – Бурый тоже привстал, по-прежнему протягивая над
костром кусок торта.

Но НЕЧТО в кустах не решилось выйти. Мне почему-то явственно
представился низкорослый, чуть сгорбленный, покрытый мехом субъект
с заостренными ушами и глубоко посаженными черными глазками.
Он кашлянул в последний раз и затопал в противоположном
направлении, шурша ветками и оставив нас вместе с нашим тортом,
вином и костром. Не прошло и минуты, как кусты у дорожки
качнулись на прощание, и все стихло. Мы облегченно
рассмеялись, вновь сели на наши места и весело закончили ужин, выпив
вина и объевшись приторно-сладким бисквитом.

Только что произошедшее не обсуждали.

Когда костер уже догорал, Бурый встал и затоптал его.

Пора было спать. Я отошел напоследок в сторону. Бурый ворочал угли.
Туча рассеялась, открыв на мгновение молочно-сырный круг
Луны с надкушенным краем. И в этот миг ночную тишину разрезал
ужасающий, неповторимый вопль. Он шел с той стороны, откуда
мы пришли. Мне сразу подумалось, что это кричит кто-то из
обитателей давешней Лилипутии. Но, быть может, ночь обманывала,
и звук, причудливо отражаясь, пришел из другого места.
Пронзительный вопль повторился, но чуть тише. А через несколько
секунд неизвестное существо – неужели так мог кричать
человек? – испустило последний, третий вопль. Он был самым долгим
и самым громким из всех. Казалось, две гигантские, стальные
руки разорвали где-то между скал огромный лист ржавого
железа.

– Что это было? – испуганно спросил подошедший Бурый.

– Не знаю...

– Может, это ОН прощается?

– Не знаю...

Не став уточнять у Бурого, кто такой этот ОН, я молча залез в
палатку и закутался в спальный мешок. Бурый еще немного постоял
снаружи, а затем последовал моему примеру. Мы провалились в
сон.

Панки-альпинисты

Около 10 утра я вылез из палатки, потянулся, оглянулся... Что за
чудеса! Три ярко-оранжевых шатра высились неподалеку. Двое
веселых бородачей тащили ворох хвороста, третий бородач
настраивал гитару, молодая женщина в хаки-комбинезоне раскладывала
продукты на пластмассовом раскладном столике, несколько детей
школьного возраста играли в футбол...

«Наверное, на рассвете прибыли», – подумал я.

Бурый тоже вылез и ошеломленно озирал поляну. Наша одноместная
брезентовая палатка выглядела убого на фоне фирменных красочных
соседей. Мы быстренько собрали вещи, наскоро перекусили
остатками вчерашнего ужина и пошли прочь. Праздник жизни,
воцарившийся на поляне, почему-то смущал нас. Эти веселые люди с
детьми казались мне чужими и далекими. Разве могли они понять,
что пережили мы прошедшей ночью? Кто-то из детей сильно
ударил по мячу, и он откатился прямо мне под ноги. Я отфутболил
мяч обратно, и мы удалились.

Теперь повсюду было полно народу. По дорожке навстречу валили целые толпы.

Возле братской могилы стояла группа старшеклассников. Экскурсовод,
приземистый мужчина в мешковатом костюме, что-то рассказывал,
усердно напуская на себя серьезный вид. Нас обогнала
вереница велосипедистов с рюкзаками.

Возле пещерного монастыря толпилось множество людей, и я просто не
мог поверить, что еще вчера здесь было столь пустынно.

Возле заброшенного кладбища стояло сразу три экскурсии, одна из
которых была иностранной. Юноша-гид что-то говорил по-английски,
а два десятка симпатичных старушек и старичков внимали его
увлекательному рассказу. Наверху изо всех пещер выглядывали
любопытные лица. Мы прошли мимо, не останавливаясь.

Возле «бахчисарайского фонтана» тоже было многолюдно. Здесь мы
задержались: очень хотелось умыться. Мы чистили зубы и ловили на
себе неприязненные взгляды цивильных туристов. Донесся
чей-то свистящий шепот:

– Смотрите! Панки-альпинисты!

Закинув за плечи мешки-рюкзаки, «панки-альпинисты» пошли на автобус,
давясь от смеха. Выйдя к поворотному кругу, обнаружили одно
интересное обстоятельство: та дорога, которую видели с
высоты пещерного монастыря, действительно приводила сюда. Но это
была совсем не простая дорога, а городок в ущелье был
совсем не простым городком.

Дорогу перекрывали решетчатые ворота, на них виднелась табличка.

Мы подошли поближе и прочитали: «Бахчисарайский психоневрологический
интернат №...». Гражданин неопределенного возраста в серой
обвисшей одежде и безразмерных тапочках стоял у решетки,
ухватившись за нее руками и тоскливо глядя прямо на нас.

– Закурить не найдется? – вдруг спросил он, демонстрируя розовый беззубый рот.

– Овальные сигареты «Ватра», – предложил Бурый.

– Извините, а можно две? – вежливо спросил мужчина из-за решетки.

Бурый протянул сразу штук пять. Тот ловко попрятал сигареты по
карманам, а одну прикурил от спички, протянутой мною, с
наслаждением затянулся и выпустил дым.

– А вы что, здесь работаете? – спросил я.

– Я здесь живу.

– А там дальше в ущелье – это город или интернат? – уточнил Бурый,
тоже закуривая.

– Дурдом там, а не город, – объяснил мужчина.

– Что-то вы не похожи на сумасшедшего, – сказал Бурый.

– Я сам-то из Симферополя, – вздохнул он. – Как жена померла,
квартиру отобрали, переехал в Бахчисарай к дочери. А у той муж,
дети – зачем я ей? Вот упекли сюда, уже лет пять как.

Подъехал автобус. Наскоро попрощались с печальным собеседником.
Бурый сунул ему в руки остатки сигарет, я – спички. «Тройка»
довезла до автовокзала, там сразу же пересели на автобус до
Симферополя, где купили билет в общий вагон на вечерний поезд.
Денег хватило только на билеты до Харькова, но нам удалось
доехать до самой столицы без особых приключений. Бодро
высадились на платформу Курского вокзала, спустились в метро и
через час добрались до моего дома. Я отпер дверь ключом, все
время путешествия пролежавшим на дне великого «Ермака».

Со времени нашего отбытия прошел месяц с небольшим.

В квартире было пусто. Я сразу подошел к магнитофону «Электроника
302», подключенному к проигрывателю «Вега 109», и включил на
полную громкость альбом Пола Саймона «Грейслэнд». Музыка
Саймона показалась невероятно свежей и современной, и мы с Бурым
пустились в неистовый пляс, как будто отгоняя последних
призраков. Но их не было – они отстали по дороге.

Давно потерял контакт с этим человеком, даже не знаю толком, чем он
сейчас занимается – вроде бы поет в православном хоре. Но
кажется, что это было вчера – громкая музыка и веселый танец в
солнечный июньский день.

В наши дни Пол Саймон практически забыт, его песни никто не слушает.

Все-таки поп-музыка устаревает удивительно быстро, не правда ли, друзья?

Берлин, 2004-2005