Литературная критика

Простые вещи. Котомин. Ревазов. Мамонов.

Документальная трагикомедия в трех действиях

8 июня 2005 года. Жара. Новосибирск. Красный проспект, 69.
Джинсовый магазин «Депо». Уже сорок минут сижу на бетонной свае
и жду презентации модного романа Арсена Ревазова «Одиночество-12».
Кроме автора, здесь также должен материализоваться главный редактор
издательства «Ad Marginem» Михаил Котомин.

По руке моей ползет муха, азербайджанские гастарбайтеры долбят
асфальт и выкрикивают что-то на своем гортанном наречии. Из магазина
выносят огромные колонки и врубают на полную громкость какое-то
арабское завывание в технообработке. Все это потому, что роман
Арсена Ревазова мистический – про злобную секту хатов и вселенский
заговор. «Сссссссссссуки!» – оборачиваюсь и вижу
перекошенное от злости лицо алкоголички лет пятидесяти – «Убирайте
вашу музыку на хер, а не то я вам все расхерачу. Я губернатору
позвоню – он мой племянник!» Элегантные журналисты, модно
одетые, однако неимоверно потные от жары, посмеиваются… «Вызовите
охрану! Ну, вызовите же кто-нибудь охрану!»

В голове вертится: «Котомин, Котомин. Пожилой дядечка средних
лет. Леворадикал, что-то типа того». Поднимаю голову, мне навстречу
идет жизнерадостный и абсолютно розовый человек. Розовая футболка,
розовые очки, лысая голова. Очень похожий на Весельчака У из «Тайны
третьей планеты». Только молодой. Это и есть Михаил Котомин (да-да,
точно, я перепутал его с Александром Ивановым)… Рядом с ним –
кучерявый бородач невысокого роста. Возбужден, смеется. Это Арсен
Ревазов.

Презентация начинается.

Действие первое. Михаил Котомин

Акт первый

Но падению нет пределов! Рухнуло еврейское театральное дело. «Царевичи»
снова стали сапожниками и портными; «царевны» вернулись к печи.
Некоторые театральные мотивы подхватила шарманка… Наш мотив едва
ли узнаешь! Истрепанный ковер разостлан на дворе… Двое мужчин
в трико исполняют разные фокусы. С ними худая, бледная девочка,
где-то ими украденная.

Ицхок Лейбуш Перец

Организатор фестиваля: Мы хотели бы расширить понятие
культуры. Ведь необязательно говорить исключительно о высоком,
религиозном (уходит и более не появляется).

Михаил Котомин: (плавно раскачиваясь из стороны в сторону,
растягивая гласные на московский манер) Да, мы пока что
не готовы говорить о новой религии. Добрый вечер!

Я не знаю, что тут особенно говорить – лучше возьмите и прочитайте
эту книгу. В Москве она наделала много шуму. Почему? Потому что
это легкая литература для чтения. Сегодня очень сложно сделать
продукт, который легко потребляется. А этот продукт вышел именно
таким. Мы очень довольны результатом. Арсен в своей обычной жизни
далек от литературы, он занимается своими делами, у него мощный
интернет-биизнес. Я думаю, что сегодня литература может существовать
только как хобби. И очень важно сохранить эту неформальную интонацию,
интонацию удовольствия от текста, от чтения. В конце концов, все
мы читаем книги: в этом нет ничего возвышенного, ничего низкого,
ничего постыдного, ничего горделивого.

С этого момента начинается наш клоунский диалог, где за рыжего
– Михаил Котомин, а я, соответственно, – за белого:

– Ваше издательство известно своими леворадикальными проектами.
Вы решили сменить ориентацию?

Михаил Котомин: Нет, просто изменилось время. Сейчас самое
радикальное в современной культуре, это – быть как все. Самому
стать мэйнстримом. Таков наиболее радикальный жест, который могут
себе позволить люди. Потому что все старые стратегии радикализма
– наркотики, подполье – они давно стали частью огромной индустрии.
Известно, что в музыкальных мегасторах есть огромные полки «Альтернативы».
Все это выпускается крупными лэйблами. Для нас проект Арсена означал
попытку влезть на территорию «Кока-колы». И надо сказать, эта
попытка доставило нам море удовольствия. Мы попали в рассылки
Интерфакса (ухмыляется по-кошачьи), приехали к вам
в Сибирь (ехидно улыбается). Сейчас радикально – признать,
что мы живем в России, получаем удовольствие от чтения, выполняем
какие-то ежедневные простые процедуры и не стесняемся этого. В
наше время гораздо легче быть формально радикальным человеком,
но к радикализму это не имеет никакого отношения. Сейчас уже есть
формальные фашисты, антифашисты...

– А что вы вкладываете в эти слова: «Радикально – это быть,
как все»?

Михаил Котомин: Мы ничего не вкладываем, просто стараемся
сканировать нынешнюю ситуацию и пытаемся как-то с ней соотноситься.
Старые формы радикализма уже обросли своей инфраструктурой. Есть
радикалы старшего поколения, младшего поколения. Играть в эти
игры, которые обеспечиваются крупными корпорациями нам совершенно
неинтересно.

– Но ведь Вы продолжаете издавать Лимонова, Проханова, Елизарова?

Михаил Котомин: Елизаров – такой же «вписанный» радикализм,
как и Ревазов. Елизаров дико популярен в Германии. И он встроен
в традицию трансгрессивной литературы… ну, там, Сорокина или Мамлеева.
Такая литература имеет спрос на Западе. А Ревазов для нас – новый
жест. Это книга-открытие. И самое главное: она легко читается.
Не имеет никаких кавычек, объяснений, никаких цитат. Такой продукт
– для нас признание того, что можно расслабиться и получить удовольствие.

– (С пылом.) Но при этом роман – абсолютно мертвый!

Михаил Котомин (щурясь): Литературы живой не бывает. Вся
литература – мертвая.

– Но герои в романе такие же живые, как герои «Американского
психопата».

Михаил Котомин: Тут важно, что впервые появляется впервые
новый герой. Не бывший учитель литературы или политтехнолог, журналист,
а обычный человек. Житель Москвы, который ходит в кафе, потребляет
какие-то продукты.

– (Скорбно) Пресловутый герой миддл-класса?

Михаил Котомин: Да, и это – герой нашего времени. Нам может
быть это приятно или неприятно, однако так выглядит реальность
и нам нужно честно в этом признаться.

– Можно ли сказать, что главное направление «Ad Marginem»
– это социальная мифология?

Михаил Котомин: Да, конечно, и эта книга – доказательство
того, что современные пионеры-герои и герои Советского Союза –
это рядовые менеджеры магазина «Depo jeans» (указывает на
манекен с приспущенными штанами), «Кока-кола Новосибирск»
и так далее. Именно там сегодня живут люди, которые будут жить
и спасать Россию. И вот, эти люди пишут книги, развлекаются. Они
живут, и это самое главное. Они живут сегодня. Они живут в России.

– Честно говоря, не уверен, что реальность романа – российская.

Михаил Котомин: Абсолютно российская. Я, например, узнал
из этой книги расписание поезда «Москва-Владивосток». В той реальности,
где живут герои романа, живет и автор. Коренной москвич, у которого
есть открытая шенгенская виза.

– А задумка проекта подобного рода у вас была заранее? Прежде
чем появился роман?

Михаил Котомин: Работа издательства – это работа по упаковке
живых текстов. Мало рождается текстов, автор которых не хочет
понравиться какому-нибудь Сергей Степанычу, получить энное количество
девушек-поклонниц. Роман Арсена написан просто ради удовольствия.
В России таких текстов в год появляется не более десяти. И это
чисто актуальная литература. Если бы Вы были издателем, вы были
тоже издали этот текст. И это притом что у автора совершенно другие
представления о романе. Он влюблен в Умберто Эко, даже вступал
с ним в переписку. Спросите у самого Арсена! Арсен!!! (устало)
Убежал…

– Расскажите о планах «Ad Marginem».

Михаил Котомин: Мы очень странное издательство. Мы приближены
к ежедневно меняющейся реальности и поэтому иногда даже походим,
некоторым образом, на журнал. Я не могу сказать о том, что будет
через год или два. А про осень... Наша осень будет ознаменована
возвратом к публичной политике. В этой сфере у нас давно простой,
так как путинская администрация взяла все политические вопросы
под свой личный контроль, и политика поэтому не обсуждалась, –
все решения принимались в кулуарах. Однако с сентября начнется
зона обсуждения публичных вопросов, связанных, прежде всего, с
проблемой 2008 года. У нас же как-то так получилось, что несколько
авторов принесли тексты, связанные с этой проблематикой. Главный
наш роман этого года – «2008» Сергея Доренко. По письму он похож
на последнюю книгу Пелевина «А хули». Там выведены все значительные
персоны – Путин, Сурков… Роман получился бодрый, легко читаемый,
небесталанный и совершенно безбашенный. Но он еще не дописан.
Пока есть только две трети. Про что? Ну, там очень жесткая история:
Путин всеми силами пытается продлить срок своей жизни, общается
с китайцами, строит пагоду около Кремля…

– А какое, при этом, отношение к Путину?

Михаил Котомин: Очень жесткое. В романе Путин себя кастрирует...
(Лукаво.) Поэтому, может быть, это издание станет для
нас смертельно опасным… но мы обязательно издадим этот роман.

– А вы все ж таки – левое издательство?

Михаил Котомин: Левые и правые часто меняются местами. Главная
проблема леворадикальной традиции в России в том, что упор на
советское прошлое относят к левому мировоззрению, а любой традиционализм,
возврат к корням – к правому. Так что мы, если говорить формально,
– лево-правый проект. И все-таки, мы полагаем себя издательством
левым, независимым, наверное, последним левым независимым издательством
России.

– А как же «Ультра.Культура»?

Михаил Котомин: «Ультра.Культура» – это клон «Ad Marginem».
Мы с ними в хороших отношениях. Но они выполняют заказ типографии…
Так что это издательство очень капиталистическое. Там издается
определенный ряд формально запрещенной литературы, которая интересна,
в основном, менеджерам. «Марихуана», там, и всякое остальное.

– Подождите, подождите. Вы же вначале сами сказали, что менеджеры
– пуп земли. Что вы тоже на них работаете.

Михаил Котомин: Мы менее формально привязаны, и нам никто
не дает денег. «Ультра.Культуре» дает деньги типография «Уральский
рабочий». Но, тем не менее, мы всецело за этих ребят.

Что касается нас, то наш путь – совершенно отдельный. Мы окончательно
убедились, что некоторую оппозиционную линию можно вести лишь
находясь на арене событий. Нельзя делать оппозицию из подвалов.
Оппозиция может быть только на МТV и в МакДональдсе. Все, что
не вписано в эту реальность, – детские игры.

– Расскажите, будет ли что-нибудь еще в серии «Sputnik»?

Михаил Котомин: Да, в сентябре мы издадим книгу под названием
«Читая сериал “Секс в большом городе”». Исследование англо-американских
критиков, редакторов глянцевых журналов. Эта книга о реальности,
которая стоит за сериалом “Секс в большом городе”. О том, как
он делался. О том, как соотносится реальная карта Манхэттена и
карта Манхэттена в сериале. Кроме того, в эту книгу будет включен
большой блок текстов редакторов московских глянцевых журналов:
GQ, Cosmopolitan, Men’s Health и т.д.. Это будет первая попытка
рефлексии подобного рода.

– А Липавский у вас возник случайно?

Михаил Котомин: «Sputnik» – это серия, которую мы не гоним.
Просто ищем новую парадигму мышления. А книга Липавского возникла
благодаря знакомству с Валерием Сажиным – человеком, который получил
весь архив чинарей, – два чемодана. И на этих вот чемоданах он
и сидит. Так что, я думаю, еще какой-нибудь проект обязательно
родится. В «Исследовании ужаса» мы попытались издать полный свод
произведений Липавского, за рамками остались только его детские
книг, которые он писал в тридцатые годы под псевдонимом – «Занимательная
геология», «История волшебных камней». И еще я хочу сказать, что
Липавский для нас – очень важный проект, это некий внутренний
синоним проекта по изданию Юнгера. На Юнгера мы сейчас сделали
ставку – издадим за 3-4 года семь его книг. Липавский же принадлежит
к очень интересной плеяде странных писателей, в произведениях
которых одновременно чувствуется и дух эпохи, и необычный мессидж.
Впрочем, мессидж для нас не очень важен. Человек может дышать,
как угодно, «жить», где угодно. Это может быть и научное исследование,
и работа по апрхитектуре, и воспоминания, и дневники. Для нас
важно нащупать новые формы мысли, которые смогут пригодиться сейчас.
Ведь академическая теория находится в жутчайшем кризисе.

– Что побудило Вас издать Трегубову? Деньги плюс актуальность?

Михаил Котомин: Да, именно так. (Гордо.) Ведь
мы – самое современное издательство России. Все что происходит
в российском пространстве, мы должны отражать. А Трегубова была
событием.

– Каково Ваше личное отношение к ее книгам?

Михаил Котомин: Ну, я считаю, что на примере Трегубовой
можно рассматривать очень интересную проблему – проблему перемены
общеразговорного стиля языка. Трегубова пишет ооочень хорошо,
про что, кстати, сказала жена философа Бориса Гройса. В эпоху
развитых коммуникаций, Интернета, появилась некая категория людей,
которые пишут так же, как говорят. К ним относится и Оксана Робски.
И здесь мы видим принципиально новую стратегию языка – не матерное
заикание и не традиционную, классическую стилистику. В литературный
обиход вошел язык переговоров за круглым столом, бизнес-язык,
калькированный с английского.

– А Вам не кажется, что издаваемый вами Елизаров – уже не
очень-то актуальный писатель?

Михаил Котомин: Да, Вы правы. Его последний сборник – «Красная
пленка» – напоминает дневниковую запись человека, который написал
роман «Жизнь», умер, а через 20 лет его вспомнили и отыскали какие-то
заметки. Миша – моя боль. Я пытаюсь проводить с ним беседы. Он
дико талантлив и, в то же время, абсолютно не актуален. Он просто-напросто
теряет связь с реальностью. Но пока мы не готовы от него отказаться.
Но в принципе, я согласен с Вами, как это ни парадоксально звучит,
Миша Елизаров – не современный писатель.

– Как Вы думаете, актуальна ли сейчас стратегия «матерного»
письма?

Михаил Котомин: Я думаю, нет. И именно поэтому для нас очень
важен был разрыв с Сорокиным.

– Хотя, казалось бы, в последнее время он почти отказался
от мата.

Михаил Котомин: Неважно.

– «Путь Бро»…

Михаил Котомин: Поделка. Сорокин странным образом решил
механизировать процесс… Вообще говоря, Сорокин, конечно же, –
великий писатель 90-х, но на дворе уже 2005 год. Две последние
его книги, включая наш «Лед», показали вектор его развития. Думаю,
Сорокина ждет судьба светского писатель. Ну, вроде вот есть такой
писатель Евгений Гришковец, который находится на личном содержании
олигарха Мамута. Сорокина тоже ждет некоторый мифологический Абрамович.
Он будет писать книги, которые будут издаваться мизерными тиражами,
будет ходить на презентации для поддержания имени. Хотя, конечно,
уход Сорокина – большая потеря… Поживем – увидим. Сейчас в культуре
грядут мощные перемены.

– Как Вы относитесь к словам Михаила Эпштейна о том, что
с конца девяностых годов русская литература была и будет очень
тесно связана с политикой?

Михаил Котомин: Эпштейн, к сожалению, не является активным
агентом истории. Это человек, который продает факты истории и
их интерпретирует. Литература всегда была связана с политикой.
В России сейчас искусство ради искусства обречено на поражение.
Чем дальше, тем больше литература будет загоняться в резервацию.
(Окидывает взглядом вешалки с джинсами и футболками). Чудесно,
что сейчас писатель сидит среди маек.

– Почему же это так чудесно?

Михаил Котомин: Да потому что книжные институты находятся
сейчас в дикой засаде. Вспомните – то же было некоторое время
назад и с кинотеатрами, когда в них продавали мебель. Сейчас книжных
магазинов в России в 2 раза меньше, чем во Франции. При этом книг
выходит столько же. А теперь сравните Россию и Францию, которая
в десять раз меньше. Литература сейчас – некая резервация для
людей знающих. И все эти литературные премии, институции, все
это – резервация для людей знающих, для Михаилов Эпштейнов, такой
узкой прослойки интеллектуалов. Задача же нашего издательства,
задача не проговоренная, не озвученная, состоит в том, что мы
ищем механизмы, которые могут сделать литературу народным достоянием.
И это не вопрос количества проданных копий, не вопрос успеха,
– скорее, вопрос открытого жеста, жеста без кавычек.

– Роман Ревазова – что-то вроде отражения глобализации в
литературе.

Михаил Котомин: Конечно, мы живем в глобальном мире. Этот
магазин очень напоминает польский, и ничего страшного в этом нет.

– Я имею в виду другое. «Одиночество-12» – это набор более
или менее четко выстроенных штампов. Какие-то вещи, касающиеся…
ну… шестидесятничества, музыки, живого восприятия действительности…
все это превращено в… штаны, которые здесь висят…

Михаил Котомин: Это и произошло в мире. Арсен, ответь на
вопрос коллеги. Почему у тебя так много штампов?

Арсен Ревазов: Почему так много штампов? Каждое слово
– штамп. В каком-то смысле.

Михаил Котомин: Вопрос коллеги заключался в следующем:
почему последняя надежда русской литературы – абсолютный евротрэш?

Продолжение следует.