В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

 Ли Бо уже в лодке своей сидит,
 Отчалить ему пора.
 Вдруг слышит – кто-то на берегу
 Поет, отбивая такт.
 И озера персиковых цветов
 Бездонной пучины глубь
 Не мера для чувства,
 С которым Ван Лунь
 Меня провожает в путь.
                    Ли Бо  

Или вот так: холодное, сверкающее пятно солнца отражается в твоих
очках, в моих очках. А снимешь очки – желто-огненное марево, наденешь
– видно каждый листик, каждую его прожилку. Миллионы золотых мертвых
листьев, тонкая сеть мертвых пор на твоем теле. На теле, которое
так забавно скукожилось. Голый, коричневый, гниющий человек на
грязном столе в морге. Смешно так. Твоя кожа, как пергамент –
чиркнешь спичкой и загорится. Радостно загорится, весело. Как
озеро, в котором отражаются цветущие персиковые деревья, и лодка
плывет, и мы с тобою в ней задыхаемся от этого бешенного цветочного
запаха, и небо разрывается в разноцветные клочья. Тише, тише…
Лодка медленно кружится в прозрачной воде. И вот, твоя фигура,
маленькая, сутулая, вынырнула из золотистого облака пыли – бескрайнее
пшеничное поле, где огни красных маков и вспышки синих васильков.

Это маленькая история о том, как я хотел сжечь тебя, сжечь себя.
Ты стоишь на кухне, отец, папа – я никогда не называл тебя отцом,
– только папой. От тебя разит ацетоном, потому что ты не ел неделю.
Все, что тебе давали в больнице – тайком выбрасывал. А я сварил
тебе ячневую кашу без соли.

– Съешь, пожалуйста!

А ты молча стоишь. И начинаешь медленно, неуклюже кружиться. Пальцы
скрючены, руки прижаты к телу. И что-то бормочешь невнятно. Я
прислушиваюсь:

– Господи, избави меня от моего дьявола. Господи, избави меня
от моего дьявола. – Господи, избави меня от моего дьявола.

Ты скалишь зубы, на лице дикая гримаса, и в этот момент я хочу
убить тебя.

Чтобы мы вместе стояли у обрыва ночью, и ты обнимал меня. Чтобы
мы были вместе. И шли сквозь толпу. Сквозь людей. Эти люди – одни,
а нас с тобой – много. Двое. Ночью, около песчаного карьера –
один огонек потух, второй… Заброшенный парк, ломкий сухостой,
круглая огромная луна. Светится. Сверкает. Горррррррит! Тишина,
тихо, парк, трещит кузнечик. Сверчок. Светляки на море. Ты раздеваешься,
я раздеваюсь – и маленькие огоньки обнимают нас, обволакивают
наши тела. Мы идем с тобой по холмам, пологим холмам, округлым
– один переходит в другой – к морю. На берегу кто-то занимается
любовью. Ты закрываешь мне глаза рукой:

– Не надо, не надо туда смотреть.

Ты выбегаешь в прихожую и рывком открываешь дверь. На улице ледяной
ветер, и ты бежишь босиком по асфальту, усыпанному желтыми, красными,
оранжевыми, бурыми листьями. Пронзительный скрежет тормозов: нас
разделяет дорога. Ты скрылся за домом. Убежал. И небо чернеет,
и я опять бреду один, рано-рано утром иду по улице, наступаю на
тени фонарей. А в фонарях лампочки – такие тусклые. Наступил на
одну тень, подпрыгнул – будто в воздухе завис – наступил на другую
тень. А утренняя тишина в голове отдается болью.

Лучи солнца уже просыпались, потешно позевывая, и мое Зачарованное
Место застыло, улыбаясь. И я улыбнулся. Нельзя же так, правда?

––––––––––––––––––––––––––––––––

Из веточек сухостоя и полыни я сделал дерево. В прозрачной воде
блестят камешки асфальта.

Прижал две спички головками друг к другу. Поджег и сразу же задул.
Они соединились.

––––––––––––––––––––––––––––––––

Ночью, как во сне, спускаюсь по длинному склону холма. Там, внизу
горит костер. Какие-то люди сидят вокруг него. Я молча подхожу
к ним и сажусь рядом. Один из них дает мне кружку с разбавленным
спиртом. Я делаю глоток и остатки выливаю в костер. Яркая вспышка
огня на мгновение освещает их лица.