Проза

Моросил дождик, совсем мелкий. Я чувствовал его лицом, руки –
в карманах куртки, на голове спортивная шапочка. Поздняя осень.
Ночь.

Вдалеке виднелась ровная полоска огоньков. Взлетная полоса. Только
огоньки, никаких самолетов. Ночь, мало летают.

Сбоку от огоньков, высоко в воздухе, висели красные буквы – название
аэропорта.

Днем буквы находились наверху кубика из коричневого стекла – здания
аэропорта. А ночью кубик исчезал, в темноте растворялся, только
редкие желтые квадратики окон оставались, и еще – кроваво-красные
буквы. Подбитая птица летела, кровавый след оставляя. Упала, а
след остался. Кровь убитой птицы.

Дождь усилился, и я отступил внутрь склада. Хватит.

Склад аэропорта – огромное помещение с высоченным потолком. Под
самым потолком переплетение тоненьких труб. Чуть пониже стальные
балки. Однажды на них целую неделю прожили сбежавшие обезьяны.
Им несколько дней пить не давали. Они открыли клетку и сбежали…

Стены склада из рыжего ржавого железа. Тусклые лампочки под потолком.
Даже днем они горят.

Днем здесь толчея, шум, повсюду ездят кары (взад-вперед, вовремя
не отскочишь – наедут), с выставленными вперед лапами – на них
стопки ящиков, мимо с грохотом проезжают вагонетки с тяжелыми
грузами. Много людей.

Сейчас на складе пусто. Никого. Только в дальнем углу стоят две
высокие железные клетки. Рядом с клетками на пустых поддонах (подставки
для грузов) сидят несколько человек. К ним я и пошел через весь
пустой склад.

Люди на поддонах – зоопарковцы, сотрудники зоопарка. Я с ними.
В клетках – моржи. Мы отправляем их в Америку. Очень тяжелые.
Поэтому столько народа.

– Самолет скоро? – спросили меня, когда я подошел.

– Скоро, – ответил я.

Вылет в семь утра, а сейчас вечер. Сами не знают?

Они зоопарковцы. А я – перевозчик животных. Тоже зоопарковец.
Занимаюсь отправками животных в другие страны. Самолетами. Езжу
по аэропортам и оформляю документы в бронировании, таможне, аэрофлоте,
ветеринарном карантине. А потом сдаю животных на склад. Взвешиваю
и сдаю. Обычно я один. Но сейчас случай особый. Моржи. Весь зоопарк
приехал.

Сидим и ждем. Все документы я уже оформил. Только кассы остались.
Попозже.

Подошел к клеткам. Моржи на полу. Темная кожа блестит. Лежат неподвижно,
только спины чуть заметно поднимаются и опускаются. Спят? Я отошел
от них.

В бытовке кладовщиков, комнатке из тоненьких досок, с большим
окном (чтобы весь склад был виден) сидели двое: сопровождающая
Ира, молодая женщина в красной куртке, летела с моржами в Америку,
и начальник моржатника – высокий полный мужчина.

– А где замдиректора? – спросил я.

– Воду пошел искать, – ответила Ира. – Отключил ее кто-то.

– А-а.

Замдиректора каждый час поливал моржей из шланга. Чтобы кожа не
пересохла. Поливал и днем, когда клетки сгрузили с машин и лебедкой
затащили на склад (каждая по тонне). Моржи фыркали, тянулись вверх,
подставляясь под струи воды.

Шеи у них короткие, почти нет, а грудь вся в складках кожи. И
клыки изо рта торчат – длинные, белые.

– Как у вампиров, – произнес я вслух.

– Сам ты вампир! – обиделся начальник моржатника. Он стоял рядом
с клетками. – Мои животные тебе не вампиры!

– Да шучу я, не обижайся.

Начальник махнул рукой:

– Ладно…

А замдиректора продолжал поливать моржей.

– Поехали обедать, – позвала его Ира.

Заместитель покачал головой:

– Лучше я здесь останусь. Если с моржами что случится – тогда
уж точно он меня уволит.

Настаивать не стали. Все помнили недавние события… Полгода назад
у нас в зоопарке медведь отгрыз девочке руку, а на следующий день
– ногу мальчику. Девочка хотела медведя погладить, мальчик – пнуть.
Замдиректора, на свой страх и риск (директор тогда в ФРГ уезжал),
велел затянуть клетку с медведем мелкоячеистой железной сеткой,
чтобы сквозь решетку нельзя было просунуть ни руки, ни ноги.

Приехал директор и устроил ему разнос:

– Ты зачем экспозицию портишь?!! – кричал он. – Медведя же сквозь
сетку не видно совсем!

– Уволю! – пообещал директор.

И потом, несколько месяцев, директор каждый день всем сообщал:
«Я своего заместителя увольняю!».

Мне сообщил, когда я к нему зашел письмо подписать. Я пожал плечами
и вышел из кабинета. Увольняй.

На замдиректора было жалко смотреть. Растерянно ходил по коридорам
дирекции и все спрашивал: «Куда мне теперь? В коммерческий киоск?».
Зачем-то сбрил свою небольшую черную бородку, и все увидели его
голый подбородок с обвисшей кожей.

А директор грозился-грозился, да так и не уволил. Остался при
своей должности. Замдиректора успокоился и перестал спрашивать:
куда ему теперь? Снова отрастил бородку. Теперь она у него была
с сильной проседью.

– Останусь, – повторил заместитель.

– Ладно, мы тебе что-нибудь с собой захватим, – пообещала Ира.

И сдержала свое обещание – привезла ему тарелку со вторым, несколько
булочек.

– Хорошо, что остался, – радовался заместитель, когда мы вернулись.
– Какой-то мужик появился, взял палку и начал в клетки тыкать.
Еле отогнал его. Моржи мечутся, еще немного и о прутья бы побились.
Ну и ну, – качал он головой.

– Ешь, – сказала Ира.

А теперь у него, значит, неприятности с водой.

– Ты бы сходил, помог ему. Ты же здесь все знаешь, – сказала Ира.

– Найдет, – ответил я.

Сел на скамейку, покрытую черной искусственной кожей, привалился
к стенке, и закрыл глаза. Сильно болела голова.

Наверно, все же простудился, когда машину с картошкой разгружал…
Водитель отказывался в аэропорт ехать (американцы оборудование
прислали). Машина у него с картошкой. Грузчики ушли. «А я вам
разгружать не нанимался! Завтра поедем».

Завтра мой день рождения.

Я залез на грузовик и начал скидывать мешки. Потом спускался и
высыпал их в бункер кормосклада. Картофелины с грохотом катились
по дощатому полу. Куртку скинул. Наверно, тогда и продуло.

Водитель смотрел-смотрел, а потом стал помогать. Фильм «Коммунист».
За час мы разгрузили всю машину.

– И вот так мы каждый день, – сказал водитель.

– Знаю.

Видно, я все-таки задремал, потому что вдруг проснулся от громкого
голоса Иры:

– Ты поосторожнее с этим делом, – говорила она начальнику моржатника,
– по Москве СПИД гуляет!

– Нет, это практически невозможно. Ну, невозможно! – отвечал тот.
– Да и трахаться хочется.

– А если долго не трахаться, то и не хочется, – сказала Ира.

Я опять закрыл глаза.

Второй раз меня снова разбудила Ира. Дергала за рукав.

– Слушай, ты ведь в кассы собирался? Пошли! А я оттуда директору
позвоню.

– Ночью?

– А он шведов в театр водил. Сейчас должен вернуться. Он сам велел.

– Пошли.

Пока шли, я потрогал рукой лоб. Вроде, холодный.

– Ты что за голову держишься? – спросила Ира. – Болит?

– Болит.

– Вернемся, я тебе коньяку налью, – пообещала она.

Я кивнул.

Ира уже угощала нас коньяком в столовой. В честь отъезда.

Предложила и двум американцам, тоже поехавшим с нами обедать (они
за моржами прилетели). Американцы в ответ молча приподняли стаканы
с кефиром – вот наш коньяк.

Кассы были рядом со складом. Коридор пройти. Ярко освещенный зал
за стеклянными дверями. И стеклянные окошки поверх деревянных
стоек по бокам зала. Их с десяток с обеих сторон. На окошках надписи
белыми буквами: касса, таможня. И никого. Пусто. Только яркий
свет.

– Как же ты платить за моржей будешь? – спросила Ира. – Ведь никого
нет.

Кассирша нашлась в комнатке за окошками. Недовольная, с растрепанными
волосами, – я разбудил ее. Взяла мои накладные и сразу вернула
– нет отметки таможни.

– Потом схожу.

Покачала головой:

– Не могу. У нас теперь с этим строго. Идите в таможню, потом сюда.

Ушла к себе в комнатку. Дверь закрыла.

Днем таможенники сидели здесь, в зале. Ночью – в другом конце
здания. Придется идти.

– Подожди, я с тобой, – попросила Ира. – Только директору позвоню.

Подошла к висевшему на стене телефону-автомату. Всунула в прорезь
пластиковую карточку, набрала номер.

«Как дела? А все в порядке. И…организовал все. (Про меня). Замдиректора?
С моржами. Никуда от них не уходил… Нет, нет, на обед не поехал,
с ними остался… Не волнуйтесь, отправим… И… все организовал… Да,
позвоню».

Повесила трубку. «Пошли?».

Коридор был длинный, полутемный. Ира зябко поежилась.

– Не бойся, – сказал я, – здесь везде камеры – нас видят.

По сторонам двери темно-красные. На них белой краской цифры –
номера комнат: 112, 114, вот и наша – здесь ночная смена таможни.
«Можно?».

В комнате несколько таможенников в серой форме. Я подошел к одному
из них: сидел за столом в центре комнаты:

– Накладные отметьте.

Таможенник посмотрел мои бумаги и покачал головой:

– С такими документами я вас не пропущу.

– Почему?

– Вы своих моржей за бесценок продаете. Кого обмануть хотите?

Вперед выступила Ира:

– Послушайте! – сказала она громко, почти выкрикнула. – Если вы
сейчас же…

Я схватил ее за руку:

– Тише. Я сам.

Подошел поближе к таможеннику:

– Будьте так добры! Войдите в наше положение! Это не продажа.
Научный обмен! Надо их отправить – последние два моржа!

– Вот-вот, – обрадовался таможенник, – последних и вывозите, а
стране ничего не оставляете.

– Все остальные сдохли, – объяснял я. – В зоопарке десять моржей
было. Осталось только два. Не отправим – и эти погибнут. А американцы
их вылечить обещали. На лечение везем! Очень вас прошу!

– Что ж у американцев они не дохнут? А только у нас?

Я ничего не ответил, только повторил:

– Очень вас прошу!

– Ладно, – сжалился таможенник, – давайте ваши накладные.

Я облегченно вздохнул.

– А ты всегда так заискиваешь? – спросила Ира, когда мы вышли
из таможни.

– Всегда.

– Печально.

– А иначе не пропустят!

– Угу, – сказала Ира и отвернулась.

Немного погодя:

– Ну, ты в кассы? А я на склад пойду.

И ушла. Темный коридор ее больше не пугал.

Я оплатил (по платежке) перевозку моржей, отнес документы на третий
этаж, в комплектацию, и вернулся на склад.

Около клеток стоял замдиректора и из шланга поливал моржей. Нашел
все-таки.

В бытовке у стола сидела Ира и что-то рассказывала начальнику
моржатника и ветеринарному врачу (тоже с нами, весь зоопарк пригнали).
Мой приход как будто не заметила. Головы не повернула. «Не нальет»,
– понял я.

Пошел к своей скамейке. Сяду и усну. Но Ира вдруг встала, вытащила
из сумки бутылку и плеснула в пластмассовый стаканчик. Подошла
ко мне: «Выпей». И сразу отошла.

Потом я сидел у стола и разглядывал фотографии, которые нам показывала
Ира.

– Вот у них я и буду жить в Америке. Мои знакомые, – объясняла
она.

– Какие счастливые лица! – вырвалось у меня.

– А они все такие, – сказала Ира.

– А почему один мальчик черный?

– Усыновили. У них так принято.

Посмотрел фотографии и вернулся к себе на скамейку. Хорошо бы
уснуть. После коньяка мне стало лучше, голова почти прошла, только
в горле першило.

Из полудремы меня вырвал голос кладовщицы, низенькой полной женщины
в синем рабочем халате (пришла откуда-то):

– Уходите! – требовала она. – Вы мне работать мешаете.

– Тетенька, – попробовал уговорить ее начальник моржатника, –
да мы ненадолго, моржей отправим и уедем.

– Племянничек!.. – откликнулась кладовщица. И выдала: – Не люблю
вас! Все ваши зверинцы… Вы животных в клетках держите! Только
мучаете.

– Да мы их от смерти спасаем!

– В клетки посадили, а потом спасаете? Уходите!

– А Ира где? – спросил я, когда мы вышли из бытовки.

– Там осталась, – с улыбкой ответил начальник моржатника. – Мы-то
ушли, а коготок оставили!

Но тут из бытовки показалась Ира. Очень недовольная.

– Представляете, – рассказывала она, – я на скамейку легла, притворилась,
что сплю. Растолкала: «уходи».

Я сидел на поддонах. На складе было гораздо холоднее, чем в бытовке.
Не уснешь.

С охапкой картонок подошла Ира. Постелила их на пол, рядом с поддонами.
«Не так дует». Легла на картонки, укрылась курткой. И заснула.

С потолка тусклый свет. Ржавые стены склада.

Вдалеке прошли пограничники с собакой на длинном поводке. Наркотики
ищут. Форма у них зеленая.

Ежась от холода, подошел американец. Что-то спрашивает про самолет.
«Скоро, – ответил я, – Soon». Еще что-то говорит. «Извините, –
сказал я, – я очень плохо говорю по-английски. – Very bad». Отвяжись.
Американец кивнул и отошел.

К соседним поддонам. Там замдиректора что-то с жаром объяснял
второму американцу. Рядом с ними пластмассовые стаканчики со спиртом.
Ветврач с собой захватил. А замдиректора из шланга разбавил. Я
выпил вместе со всеми. Спирт был резкий, жгучий. Мало разбавили.
Американцев тоже уговорили выпить, когда они пожаловались на холод.
Cold.

Замдиректора говорил, время от времени прихлебывая из стаканчика.
Подлили. Много еще. (Американцы больше не стали). Лицо его раскраснелось.

– Ну как, теплее стало? – вдруг спросил он. Громко, на весь склад.

Американец кивнул.

– А сейчас еще теплее будет!

Замдиректора снял с себя шапку и нахлобучил на американца.

– И не смей снимать! Дарю!

Громкие голоса разбудили Иру. Приподнялась.

– Господи! Неужели нельзя потише? Ночь же! – недовольно сказала
она. – Ведь теперь не усну!

Поднялась, закуталась в куртку и села на поддоны. Через несколько
минут:

– А у меня еще коньяк остался. Давай допьем?

– Давай.

Ира полезла в сумку…

Потом я смотрел на зоопарковцев.

– Слушай, – повернулся я к Ире, – а у них лица сейчас счастливые,
как на твоей фотографии.

– Еще бы, еще бы, – сказала Ира, – столько-то выпить!

С соседних поддонов снова раздались громкие голоса. Замдиректора
продолжал напяливать шапку на американца (тот все пытался ее снять).

– Что-то уж больно он развеселился, – задумчиво произнесла Ира,
глядя на замдиректора. – За моржами не смотрит. Не поливает. Совсем
от рук отбился.

– Директору сообщишь?

Отрицательно покачала головой:

– Пускай живет.

Я обнял ее. Ира повернула ко мне голову:

– Спасибо, так мне теплее.

Показался летчик в синей форме с серебряными нашивками. На голове
черная шапка-ушанка. Подошел к нам. Я убрал руку.

– Кто здесь летит? – спросил он.

Ира:

– Я.

– Все в порядке, – сказал летчик. – Питание мы для вас заказали.

– Спасибо, – улыбнулась Ира, – я очень люблю питаться. Так когда
все-таки летим?

– Можете грузиться, – ответил летчик.

Транспортный самолет (чартер) стоял совсем рядом со складом. Задом
к нам. Люк открыт. Темная пустота внутри. Потом там зажглись лампочки.
Внутри ничего не было. Только три кресла привинчены к полу. Для
сопровождающих.

Маленький автомобильчик (как на ВДНХ) подвез тележку с клетками.
На складе, перед тем как грузить моржей на тележку, Ира заглянула
внутрь клеток:

– Живы? А то привезу мертвых…

– Грузите, – разрешила она.

Было уже совсем светло. На здании аэропорта погасли кроваво-красные
буквы. Вниз стекли.

Грузчики подкатили к самолету ленточный транспортер (гусеница
от танка) и сразу увезли обратно – не потянет. Клетки подняли
наверх на специальной платформе. Подняли и затащили внутрь самолета.
Там их закрепили ремнями.

Все это время моржи молчали. И я не посмотрел на них.

Американцы, Ира и еще одна девушка из моржатника (с ними летит)
тоже поднялись в самолет. Летчики установили еще одно кресло.

Сейчас люк закроют, и самолет медленно покатит в сторону взлетной
полосы. Потом взлетит.

На прощание все целовались. Ира выжидательно смотрела на меня.
Я сглотнул. Горло болит. Подошел и поцеловал ее в губы. Ира обвила
мою шею руками. Может, не заболеет?

Мы шли через летное поле к ждавшему нас у проходной автобусу.
Дул холодный ветер.

– Подожди! – окликнули сзади.

Я остановился. Меня догнал замдиректора. Воротник куртки высоко
поднят. (Без шапки).

– Готовься, – сказал заместитель, – через неделю будем нерп в
Америку отправлять.

– Опять на «лечение»?

– Ага! – радостно подтвердил он.

– Ладно, отправлю, – сказал я.

И пошел к автобусу. Очень хотелось спать.