Литературная критика

Порнографическая литература - что это такое? Казалось бы, просто, но если
углубиться в этот, такой животрепещущий теперь вопрос, то и не так просто.

Что является реальностью, или, грубо говоря, экстенсионалом, по отношению к
порнографическому тексту? Трудно сказать определенно, но, скорее всего, это
гормоны и гены, а также связанный с ними комплекс психо-физиологических
ощущений, и прочих чувственных идей. Секс, короче. Этот неожиданный ответ
объясняет и факт того, что борьба с порнографией это всегда отчасти и борьба с
сексом. Следующий логический шаг: с сексом что-то не ладно, и очень давно.
А иначе, зачем нужно бороться с честным (или не очень) описанием того, что
является естественным, социально и биологически необходимым явлением?! Ну да,
понятно, существуют перегибы и извращения. Сексуальное насилие всех видов и те
виды перверсий, каковые на настоящий момент считаются преступлениями по
закону. Если бы порнографическая литература описывала только эти общественно
опасные крайности, то говорить было бы не о чем. А говорить есть о чем, тем
более что очень часто различные описания этих самых преступных крайностей
совсем не считаются порнографией. И наоборот, тексты, посвященные не то что
бы здоровому, а обычному сексуальному партнерству в динамике являются
безусловно порнографическими.

Понятное дело, соответствующий экстенсионал задает и соответствующее множество
интенсионалов, и число членов этого множества бесконечно. Но это ничего не
доказывает. Все помнят, что в детстве и юности мы то лихорадочно листали тома
благороднейшей классики, выискивая места про это, то, наоборот, пропускали их
с каким-то беспокойством. Потому что и сама жизнь где-то порнографична, и даже
порой настолько порнографична, что так называемая порнография кажется ее
романтической версией. И то, что борьба с порнографией, это также и
охранительное мероприятие, не для кого не секрет. Дело не только в СПИДе или в
демографии, дело, прежде всего, в свойственном всем бюрократическим элитам
стремлении управлять всем, в том числе и развратом. А что охраняешь, то и
имеешь. Более того, психология всех отцов всех народов такова, что чем строже
они берегут тела и души электората, тем более, им кажется, они сами вольны
предаваться упомянутому выше порнографизму жизни, предварительно его как
следует наладив. Впрочем, порой и самая мощная бюрократическая система не в
состоянии справиться с, так сказать, народной тягой к порнографии. Пример -
история Моники и Билла.

Но мы отвлеклись, и надо вернуться снова к детскому набору структуралист №1.
Из этого набора можно извлечь три универсальных инструмента и попытаться с их
помощью разобрать игрушечную машинку порнографического текста. Эти инструменты
таковы: семантика, прагматика, синтактика. Начнем с конца, и попытаемся
выяснить, возможен ли в порнографии стиль. Пожалуй, да, если понимать под
стилем, принципиальное отсутствие не только характеров и судеб у порногероев,
но и, вообще, имен. С этой точки зрения, Моника и Билл, не порногерои, а лишь
актеры, исполняющие роли безымянных персонажей без свойств. Вернее, остаются
лишь известные свойства, то есть внешний облик, особенности гениталий, и
прочее. Президент США тогда превращается в физиологический универсальный
автомат, реагирующий определенным образом в определенных ситуациях, чему
свидетельством запачканное платье Левински.

Для порнографического стиля характерна также незначимость, а следовательно,
нереальность внешней обстановки происходящего этого, так как она, эта
обстановка, в принципе не связана ни с гормонами, ни с генами. Без обстановки,
конечно, нельзя, но порнография, будучи симулякром, нуждается в симулякрах
пространства и времени. Симулякры же более реальны, чем сама реальность. То
есть нереальны. Так в случае Моники и Билла Белый дом и Вашингтон превращаются
в декорации порнушки средней паршивости.

Что касается семантики, то тут вроде тоже все ясно. В сущности, все
порнографические тексты обозначают одно, но пламенное значащее - счастье для
одного или всех партнеров, и для читателя. Возможно даже, счастье вообще.
Понятно, что классный секс, далеко не всегда, грубо говоря, счастье. Посему,
любое произведение, изображающее половой акт не как безусловное счастье хотя
бы для одного из партнеров, или хотя бы для читателя, не может считаться
порнографическим. Какое бы количество cunts and pricks ни мелькало на его
страницах.

И, наконец, прагматика. Этот инструмент в отношении порнографии следовало бы
объявить несуществующим, или неприменимым, так как единственный и
неповторимый стиль ее диктует: мы не можем и не должны ничего узнать
собственно из текста ни об авторе, ни о его отношении к тексту как до
возможной деконструкции, так и после нее. Ирония, какая-то особая авторская
поэтика, настроение, или там пафос, вытекающий не из соответствующих
физиологических отверстий, и провозглашаемый не бесконечными оргиастическим
вскликами - все это неуместно.

Как видим, при таком раскладе, ни де Сад, ни Захер-Мазох, ни даже Сорокин, не
могут считаться авторами порнографических текстов. У первого есть некая
тоска - и этого достаточно. У второго психология - и этого тоже достаточно. У
третьего нарочитый стиль, или симуляция стиля - и этого тоже достаточно.
Существенно следующее: все они предали главную идеальную сущность
порнографии - счастье. Здесь есть противоречие. Оно заключается в том, что,
несмотря на все приведенные соображения, порнографическая литература, все-таки
человечна (пусть и через бесчеловечность), так как имеет дело с такой идеей
(счастье), которой все же, как и очень и очень многим идеям человеческого
существования отказано в автономном бытии. Это не знаменитое
высказывание 2*2 = 4, которое, если верить Гуссерлю, да и вообще позитивистам,
истинно и в безвоздушном пространстве (да верим, чего уж).

В заключение, хотелось бы сделать еще один, чисто попутный вывод. Может быть,
тривиальный. Счастье - далеко не безобидная штука.