Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Перевод романа Герберта Розендорфера

От переводчика:

В современной немецкой
литературе Герберт Розендорфер стоит особняком. (Не думаю, что
первая фраза мне удалась – редкий писатель нынче не стоит особняком.
Некоторые даже с пристройками. Но ничего лучшего я не придумал.)
О причинах можно гадать, вспоминая, к примеру, о его тирольской
германофобии, шутливой («к северу от Альп лежит непригодная для
жизни тундра»), но в комплекте с фирменной мизантропией вполне
ощутимой. Или о неприкрытой вражде с богом немецкой литературной
критики Марселем Райхом-Раницким. Или о подчеркнутой независимости
от литературного заработка – Розендорфер был юристом и до самого
выхода на пенсию в 1997 г. служил судьей в Байрейте, Мюнхене и
Наумбурге, что не мешало ему, правда, печатать по книге в год.
Ну или, наконец, о его сравнительно безыскусном писательском стиле.
После вычурных ранних рассказов и барочно-футуристического романа
«Архитектор развалин» Розендорфер довольно быстро перековался
в сугубого традиционалиста. Ни лихих поворотов сюжета, ни тонких
стилистических изысков в его книгах не встретишь. Он просто рассказывает
истории, иногда уморительные, иногда трогательные, а иногда ужасно
грустные.

В конце 70-х Розендорфер написал две свои лучшие книги:
роман «Латунное сердечко» и сборник рассказов «Бал у Съмерта».
Наибольшую известность, однако (в том числе и в России), принес
ему чуть более поздний роман «Письма в Древний Китай», где сатирическая
мизантропия, проглядывавшая уже в «Сердечке», расцвела буйным
цветом.

Роман «Златоликие или Колумб открывает Европу» в некотором
смысле продолжает эту традицию. Разве что сатира и мизантропия
здесь насильственно разделены: первая часть (главы из которой
предлагаются вниманию читателей «Топоса») по-розендорферски зло
высмеивает эзотерический бум конца 80-х, а мрачное, почти без
тени улыбки, описание заката человечества во второй и третьей
частях, кажется, доставляет автору вполне садистское удовольствие.

Приятного чтения.

Первая часть

1.

Инструкция гласила: папоротник должен быть свежесорванным. Самый
сильный эффект достигается, если на листьях еще лежит роса. Паста
должна наноситься на голодный желудок. Не на сам желудок, конечно,
пусть и голодный, нет, паста должна равномерно распределяться
по всему телу, но на голодный желудок.

Джессика Хихтер, тётя Джессика с той ночи, страдала
от ... никто не знал, от чего именно она страдала. В паспорте
её в графе «профессия» стояло: дизайнер. Когда
она несколько лет назад решила стать дизайнером, её будущее виделось
ей совсем в ином свете, совсем в ином. Цвет её
спортивного костюма представлял нечто среднее между песочно-жёлтым
и землисто-коричневым. Джессика предпочитала эти оттенки лёссово-бежевому
и гравиево-белому. В крайних случаях она оживляла свой гардероб
бледным торфяно-зелёным.

Итак, папоротник должен быть сорван самым ранним утром, пасту,
полученную из стеблей, следовало наносить на голодный желудок,
а на её приготовление уходило около часа. Поэтому в начале октября
1992 года Джессика выходила из дому в половине пятого. Карли Шворер
в это время, само собой, еще спал.

Курс папоротниковой терапии был начат 12 сентября. Дата не имела
никакого значения для Джессики, просто за день до того мадам Фазольд
передала ей рецепт пасты, инструкцию для курса терапии и Секретный
Порошок. Лечиться Джессике было не привыкать: она всегда была
больна, просто никто точно не знал, чем. Нельзя умолчать о том,
что близкие порой нелицеприятно отзывались о её болезнях. К примеру,
сестра Корнелия – она в ту ночь произвела на свет божий младенца,
которого нарекли Горби Иван Ево Менелик – так
вот, сестра Корнелия не раз повторяла: «Джессика здорова только
тогда, когда она больна». Дядя Эмануэль Хихтер, человек с литературным
образованием, цитировал Нестроя _ ¹
и тонко диагностицировал болезни Джессики, как «Воспаление с защемлением»
_ ² .

Ясно, что подобные замечания ухудшали и без того подавленное настроение
Джессики. Она закусывала губу, обращала очи горе и спускалась
вниз в свою комнату.

Папоротник, а именно стебли, содержащие клейкий сок, разминался
в кашу. Каша должна была закипеть, тогда Джессика разводила её
кипяченой водой и добавляла Секретный Порошок. Весь процесс занимал
около часа. Так как Джессика жила в Оберменцинге _ ³ и поблизости находился большой луг, который хотя
бы отчасти удовлетворял её строгим экологическим требованиям,
сбор папоротника занимал десять минут. Итак, без четверти шесть
паста была готова, но слишком горяча для немедленного употребления.
Карли Шворер по-прежнему спал. Джессика раздевалась, ждала, пока
паста остынет и затем наносила её на свое тело, в том числе на
самые интимные места. Тут следует заметить, что тело это было
довольно худым, что неудивительно для женщины, которая начиная
с четырнадцати лет страдала...

Проблема заключалась в том, что Джессика Хихтер, голая и свежеоштукатуренная,
не могла теперь ни сесть, ни лечь, так как паста грозила осыпаться.
Поэтому она стоически застывала (на кухне – в комнате спал Карли
Шворер), слегка расставив ноги и согнув руки в локтях. Чтобы развлечься,
она включала (предусмотрительно, кончиком пальца) радио.

В своей жизни Джессика хлебнула уже немало горя. («Не столько
из-за болезней, – говорил дядя Эмануэль, – сколько
из-за лечения»). Некоторое время она была близка кружку, возрождавшему
старинное искусство гадания на потрохах, и параллельно с постижением
дизайнерских премудростей проводила много времени на скотобойне.
На самом ли деле она там купалась в крови, неизвестно. Возможно,
от слушателей ускользал метафорический подтекст ее рассказа. Не
вызывает сомнений однако факт, что в те дни глаза Джессики были
всегда налиты кровью. Она зловеще выкатывала их, когда при полной
луне, голая и тощая, носилась по саду с утробным урчанием. «Мистика
нас освобождает», так назывался популярный в то время мюзикл.
В одной из его любительских постановок Джессика даже сыграла главную
роль. Это было уже позже, когда она отошла от поклонников потрохов
и присоединилась к шаманскому обществу, которое рассматривало
небеса и преисподню в перспективе, обратной привычной: Бог живет,
считала Джессика в то время, внизу, а злые демоны
сверху. Джессика стала очень кроткой, больше
не бегала нагишом по саду, слегка поправилась, однако продолжала
страдать. Потом пришел черед египетской (а возможно, и тибетской)
книги мёртвых. Джессика опять похудела, дышала через раз и спала
в гробу. Затем она познакомилась с главой одного эзотерического
издательства. Издательство процветало, в то время как – уже тогда
– остальное книжное производство терпело убытки. Казалось, что
люди больше не читали – вместо этого они раскладывали карты, практиковались
в лозоходстве, расширяли сознание, стояли на голове, рассчитывали
гороскопы и содрогались, внимая мрачным пророчествам.

Итак, каждый день с 12 сентября Джессика застывала на кухне, покрытая
коркой из папоротниковой пасты, и прослушивала всё, что льется
с утра из радиоприёмника: новости, информацию о дорожном движении,
«Мысли на каждый день», «Музыкальный журнал», «Зеркало Родины»,
«Утреннюю гимнастику» (в которой она не могла, под угрозой обвала
панциря, поучаствовать), «Мир утром с обзором прессы и бирж» и
«Divirtismento musicale». Карли Шворер спал крепко, так что Джессика
могла включать радио на полную громкость. Ровно через сорок минут
– «не через тридцать девять и не через сорок одну», – сказала
мадам Фазольд, специалист по траволечению – Джессика прыгала в
ванную и смывала с себя папоротниковую пасту.

Уже в шаманский период Джессика консультировалась со многими врачами.

Ей нравились те врачи, которые классифицировали ее болезнь, как
совершенно загадочную. Врачей, которые говорили ей в лицо, что
она здорова, Джессика обзывала шарлатанами. Больше же всего ей
приходились по вкусу те, которые считали ее болезнь настолько
необъяснимой, что даже не отваживались назначить хоть какое-либо
лечение.

Однажды Джессика попала к одному профессору, который немедленно
назвал её настоящим медицинским феноменом. Профессора звали Цвирнштайнер.
Когда он сообщил Джессике, что хочет издать научный труд о ее
загадочной болезни, которая в будущем станет называться Morbus
Zwirnsteiner, Джессика была готова отдаться крайне несимпатичному
и к тому же женатому профессору. Лишь то, что болезнь получила
название Morbus Zwirnsteiner, а не Morbus Hichter, сдержало её
порыв.

Неясно, был ли профессор большим хитрецом и сыграл с Джессикой
злую шутку, или же он действительно поверил в своё открытие. Однажды
он сделал Джессике предложение, которое с высоты его врачебного
и профессорского авторитета звучало, как приказ. Morbus Zwirnsteiner
обязательно должен быть продемонстрирован слушателям медицинского
факультета. Джессика с радостью согласилась. На следующей консультации
профессор, как обычно, сказал: «Разоблачайтесь». Джессика сбросила
свои одежды цвета дикой свиньи и осенних степей. «Полностью, пожалуйста»,
– добавил Цвирнштайнер, и Джесссика освободилась от своего тёмного
шёлкового белья. «Пожалуйста, сюда», – сказал профессор и открыл
дверь, выйдя за которую Джессика обнаружила, что стоит совершенно
голая посреди большой и хорошо освещенной университетской аудитории
перед глазами четырех сотен студентов. Профессор немедленно начал
показывать основные симптомы феноменального и не до конца изученного
заболевания, и Джессика не отважилась вырвать свое тощее и начавшее
постепенно коченеть тело из рук медицинской науки.

Когда Джессика, час спустя, уже в одетом виде, покинула клинику,
она была близка к тому, чтобы окончательно выздороветь. Но только
близка. У профессора Цвирнштайнера она больше не консультировалась.
Некоторое время она металась между многочисленными гомеопатами,
знахарями, психоцелителями и биогипнотизерами, рассматривала даже
кандидатуру одного ветеринара, но тут она узнала о докторе Доблере.

Доктор медицины Альфред Цезарь Доблер называл себя специалистом
по лечению магнетизмом, однако только в узком кругу, потому что
лечение магнетизмом в то время не признавалось учёными медиками
(как всегда, вследствие интриг недалеких коллег). Опасность внезапно
оказаться голой была невелика, так как доктор Доблер редко смотрел
и на одетого-то пациента, не говоря уж о том, чтобы предложить
ему «разоблачиться». Честно сказать, он вообще не прикасался к
своим пациентам. Чаще всего в процессе лечения (если это так можно
назвать), он сидел, невидимый для больного, за открытой дверью
соседней комнаты.

Пациент общался лишь с ассистенткой, которая и вводила магнит.
Профессор Доблер придерживался твердого убеждения, что магнетизм
Месмера несправедливо забыт в наше время, и прямо говорил об этом
в многочисленных газетных публикациях (к сожалению, его статьи
никогда не печатались в профессиональных медицинских изданиях,
потому что и в их редакциях засели тупые учёные медики. Однако
профессор был постоянным автором «Всеобщего вестника торговцев
биопродуктами»). Доблер писал, что цветок месмерического магнетизма
не смог полностью распуститься (чего несомненно заслуживал) лишь
из-за нелепого стечения обстоятельств при развитии естественных
наук. Месмеризм был грубо растоптан в самом расцвете. Никто даже
не дал себе труда исследовать этот феномен, понять, сколько секретов
в нем скрыто. «Нет, – восклицал Доблер, – медицина отвернулась
от сил природы, от открытого еще Пассавантом, учеником Месмера,
нервного эфира и от ода барона
Райхенбаха _ ⁴ и полным ходом устремилась
к пилюлям и таблеткам. Фармацевтическая индустрия – вот что задушило
месмеризм».

Месмер, по которому даже столь серьезная в прочих отношениях Энциклопедия
Майера проехалась с помощью псевдонаукообразного замечания
«Франц Антон, по другим данным, Фридрих», преподавал и практиковал
сперва в Вене и Мюнхене, а потом, с 1778 года, и в Париже, где
настолько прославился, что, местные лекари, эти раздатчики пилюль,
немедленно разработали коварный план. Они добились создания якобы
нейтральной правительственной комиссии для исследования методов
Месмера. Кто вошел в комиссию? Естественно, те же самые горе-лекари.
Результат нетрудно предсказать. Месмера принудили покинуть Париж,
и он умер в захолустье, покинутый и озлобленный, хотя никто иной,
как сам Моцарт в своей опере „Cosi fan tutte“ воздвиг месмеризму
музыкальный памятник. Более чем спорный, по Доблеру, приговор
тогдашней французской комиссии безо всякой проверки был принят
на веру целыми поколениями учёных идиотов и таким образом месмеризм,
лечение магнетизмом, был предан забвению не сказать осмеянию до
того момента, пока он, Доблер, не помог восстановить его в прежних
правах.

Ассистентка Доблера работала с крохотным магнитом, заключенным
в пластиковую капсулу. Пациент должен был сесть прямо и откинув
голову, раскрыть рот. Тогда ассистентка вводила в него магнит
на специальном проводе, другой конец которого подключался к компьютеру.

Месмеризм и компьютер: смесь общего оккультного настроя и суровых
артефактов технического прогресса – вот что объясняет не только
взлет Доблера, но и неоспоримый лечебный эффект его процедур.
Присутствие компьютеров прямо посреди эзотерического буйства придавало
методике тот налет серьезности, в котором она, если принимать
во внимание зависть далеких от эзотерики коллег, весьма нуждалась.
Где Доблер получил своё профессорское звание – узнать не удалось,
в каком университете он преподавал – тоже покрыто мраком тайны,
но, надо сказать, его пациентам сие было совершенно безразлично.

Такой надежный и внушающий доверие пульт управления перед целой
батареей мониторов, на которых мелькают блестящие цветные значки;
мебель, покрытая стерильно белой масляной краской; сверкающий
хром инструментов; плакаты, с изображением отталкивающих кожных
заболеваний, переломов костей и печени алкоголика недвусмысленно
сообщали пациенту о том, что он обратился к врачу-профессионалу
. Выдержанный в сигнальных тонах гипнотический портрет Франца
Антона (по другим данным Фридриха!) Месмера в буддистском одеянии
и запах ароматической палочки, которую зажигала ассистентка, придавали
не меньший шарм оккультной стороне лечения.

После того, как магнит пробыл некоторое время внутри пациента,
на экране компьютере возникали разноцветные графики, а динамики
издавали звуки. Магнит сообщал свой диагноз – «так сказать, прямо
с места событий – что может быть точнее?!» – восклицал Доблер.
Джессика была в восторге, хотя лечение магнитом и стоило кучу
денег. Компании медицинского страхования не возмещали расходы,
Эра Водолея _ ⁵ для них еще не началась.
Магнит обнаружил у Джессики неслыханные, прежде неизвестные, заболевания,
так сказать, астрономической эксклюзивности. Узнав о масштабах
одолевающей её хвори, Джессика расцвела и купила себе рубиново-красную
короткую кожаную юбку с канареечно-желтой шляпкой.

Увы, глубочайшее разочарование не заставило себя долго ждать.
В один прекрасный день магнит так азартно копался во внутренностях
Джессики, что у неё свело судорогой пальцы ног. Указательные пальцы,
если можно так выразиться. Джессика вскочила и начала с пыхтением
прыгать взад и вперед, волоча за собой провод от магнита. При
этом её взгляду открылась соседняя комната, и она заметила, что
доктор Доблер не просто склонил голову за чтением журнала, нет,
он погрузился в глубокий сон и даже тихо постанывал. «Астрид»
– послышалось ей. Джессика взвыла. Доктор Доблер с грохотом вскочил,
журнал соскользнул с его колен – ах, если бы это был хотя бы медицинский
журнал или «Эзотерический ежемесячник», то положение еще можно
было бы спасти. Но это был «Теннис-Джорнэл». Джессика едва смогла
усидеть на месте, пока ассистентка пыталась вынуть из нее магнит
(было щекотно), но уж затем она метнула к ногам профессора кипу
глянцевых журналов из фойе, крикнула: «Лечите вашу Астрид!» и
гордо удалилась. Чуть позже ей стал известен адрес мадам Фазольд.
Не без помощи Михаэля.

После душа Джессика облачалась в свой утренний халат из мягкого
драпа цвета сырой глины и ложилась на кровать к Карли Швореру,
который иногда открывал один глаз и спрашивал: «Хочешь?».

«Нет, – отвечала Джессика строго, – я после процедур». Тогда Карли
Шворер снова засыпал. Карли Шворер был лет на пятнадцать старше
Джессики, обладал высоким ростом и моде вопреки (или опережая
моду, тут никогда не знаешь точно) очень короткой прической –
почти наголо бритым черепом. Так как лоб его был к тому же украшен
залысинами, казалось, что на Карли Шворера надета войлочная шляпа
в форме этакого мефистофельского чепца. Похожий головной убор
носят конькобежцы. Карли Шворер был покладист и добродушен, любил
долго поспать, умел готовить, охотно строил планы, но не утруждал
себя их осуществлением. Он был недоучившимся студентом-социологом,
а на жизнь зарабатывал в мастерской при автомобильной свалке,
где аккуратно – в некоторой сноровке отказать ему было нельзя
– вынимал из разбитых машин оставшиеся целыми запчасти. На работу
Карли Шворер приходил довольно поздно, поэтому преждевременное
обогащение ему не грозило. Зато у него всегда были подружки, которые
его подкармливали.

Но существовал еще Михаэль. В то время как Карли Шворер был, так
сказать, официально представлен матери, сестре и дяде Эмануэлю,
Михаэль пребывал в тени. «Адрес мадам Фазольд сообщил мне, – замечала
Джессика как бы между делом, – некий Михаэль». С тех пор таинственный
молодой человек, чью фамилию Джессика никогда не называла, был
окрещен Неким Михаэлем.

Некий Михаэль был полной противоположностью Карли Швореру и это
все, что было о

нем известно. Он прокрадывался к Джессике вскоре после того, как
Карли Шворер, тяжело вздыхая, принимал вертикальное положение
и уезжал в свою автомастерскую. Либо Некий Михаэль с помощью каких-то
сверхъестественных сил был осведомлен о том, когда после продолжительной
внутренней борьбы Карли Шворер сползёт с кровати и исчезнет из
дома, либо у него не было других занятий, и он часами караулил
невдалеке. Сверхъестественные силы в связи с пристрастиями Джессики
игнорировать нельзя, однако, скорее всего, он всё-таки караулил.

12 октября 1992 года Карли Швореру не пришлось спрашивать: «Хочешь?».
Джессика была еще покрыта папоротниковой коркой, когда сверху
спустилась её матушка, постучала в дверь и прокричала:

– Это мальчик! Джессика, слышишь? Ты теперь тетя! Только что звонили
из роддома.

– Я не могу открыть, – отозвалась Джессика, – я еще не закончила
процедуру. Во сколько?

– Полчетвертого, – крикнула матушка.

– И как его зовут?

– Не знаю, – сказала матушка.

– А отец известен?

– О Боже мой, Боже мой, – пробормотала матушка и зашаркала по
лестнице наверх. Это было в 5.59. Джессика включала радио не только
для развлечения, но и потому, что в эти утренние часы очень часто
сообщали точное время. Мадам Фазольд же сказала: не тридцать девять
минут и не сорок одну...

В шесть часов начались новости. Паста должна была еще три минуты
оставаться на теле Джессики. Этого хватило как раз до сводки погоды.
Последнее сообщение гласило:

«Падерборн _ ⁶ . По еще неподтвержденным
данным сегодня ночью в лесу восточнее Падерборна приземлился неопознанный
летающий объект. Первые наблюдения подтвердили, что речь не идет
об обмане или мошенничестве. Правительство призывает население
сохранять спокойствие и благоразумие. Полиция и пожарные части
приведены в состояние повышенной готовности. Специальные армейские
части отправлены к месту приземления для изучения ситуации. И
о погоде...»

–––––––––––––––-

Примечания

1. Иоганн Нестрой (1801-1862) – австрийский актер,
писатель, драматург, автор многочисленных комедий

2. «защемление с воспалением» – цитата из пьесы Нестроя
«Девушка из пригорода»

3. Оберменцинг – район на окраине Мюнхена.

4. Барон фон Райхенбах (1788-1859) – австрийский химик,
ввел термин «од» для обозначения энергии, излучаемой, по его предположению,
как неживой, так и живой материей.

5. эра Водолея – обозначение нашего времени с точки
зрения астрологии, должна характеризоваться развитием и широким
распространением оккультных наук, предыдущая эра Рыб длилась со
времен Иисуса Христа приблизительно до середины 20 века

6. Падерборн – город в Нижней Саксонии.

(Продолжение следует)