Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Перевод романа Герберта Розендорфера

Начало

Продолжение

8.

Когда Джессика поздно вечером в пятницу вернулась домой, Карли
Шворер, автомеханик с прической в форме мефистофельского чепца,
лежал в кровати и спал. (У него был собственный ключ от дома и
от квартиры Джессики, что совершенно не нравилось матушке, со
вторника уже бабушке, Хихтер. У него была также собственная зубная
щётка. Зубную щётку купила Джессика после того, как обнаружила,
что Карли наловчился пользоваться её собственной. У Некоего Михаэля
была только зубная щётка, ключа не было. Эту зубную щётку Джессика
хранила в закрытом на замок шкафчике.)

Джессика легла в кровать, Карли Шворер проснулся, спросил «Хочешь?»,
на что Джессика ответила: «Если б ты только знал, что я пережила,
ты бы сам понял, что я не хочу», ближе к концу фразы Карли снова
заснул.

В субботу Джессика посетила в роддоме сестру и новорождённого
племянника.

– Ага, − сказала Корнелия, − очень мило, что ты нашла
время зайти.

– Извини, − начала оправдываться Джессика, − я была
в отъезде.

– Да-да, − хмыкнула Корнелия.

– А отец ребёнка? − спросила Джессика, стремительно переходя
в контрнаступление. − Он-то уже здесь был? Или его жена
не отпустила?

– Ах, вот ты как! − озлилась Корнелия. − Тогда можешь
сразу уходить. И цветы свои забери.

– Ну ладно, ладно, − примирительно сказала Джессика, −
я действительно была в отъезде. Если б ты только знала, что я
пережила. Я их почти видела.

– Почти видеть, в сущности, то же самое, что
не видеть вообще.

– Но ведь они неспроста прилетели именно в мой выходной день.

(Джессика была, как уже упоминалось, дизайнером. Что такое дизайнер?
Это никому неведомо. Джессика закончила школу дизайнеров в Ульме,
а может быть, и в Пассау, после чего её трудовой порыв был немедленно
вознаграждён пособием по безработице. Биржа труда нашла ей «посильную»,
как стояло на полученной Джессикой бумажке, работу на полставки
в магазинчике, который продавал чрезвычайно изогнутые стулья,
собранные на лучших верфях кровати и столовые приборы, стильные
до полной неузнаваемости. «Полставки» отражает ситуацию не совсем
точно: Джессика работала три дня в неделю, с понедельника по среду.)

– Предположим, они бы прилетели в понедельник. Тогда бы я не смогла
туда поехать.

– Зато смогла бы прийти ко мне.

Джессика пропустила это замечание мимо ушей и сказала, понизив
голос:

– Я получила послание.

– Какое послание?

– Их послание.

– И как оно звучит?

– Я не могу его прочесть. Пока не могу.

Ребёнка не крестили. Корнелия Хихтер исповедовала агностицизм.
Кроме того она была феминисткой и скорбела о свежепреставившемся
социализме. В свидетельство о рождении было внесено имя Горби
Иван Ево Менелик. Тобиас Зелевиг был слегка разочарован
тем, что сзади не прикреплён ещё один, хотя бы небольшой, Тобиас.

– Чтобы и от меня у него что-то было, − объяснил Зелевиг.

– Если бы ты этого хотел, − ответила Корнелия, − от
тебя бы у него была фамилия.

Зелевиг поставил на пол плетёную колыбельку и стремительно исчез.

– Секондхэнд, − сказала Джессика, придирчиво осмотрев колыбельку
со всех сторон, − если не хуже!

– В смысле? − спросила Корнелия, качая на руках Горби Ивана
Ево Менелика.

– Ну ясно – хламьё, оставшееся от его законной.

Корнелия промолчала. Имя Ево – объясняла она − есть ничто
иное, как мужская производная первородного женского имени. Существует
ведь бесконечное число женских производных мужских имён: её собственное,
к примеру, Корнелия от Корнелиус; потом: Даниэла от Даниэль, Петра
от Петер, Людавика от Людвиг и так далее. Она, Корнелия Хихтер,
подаёт миру пример: Ево от Ева.

– А это не нанесёт ему душевную травму? A lá longue? _ ¹− поинтересовалась Джессика.

В начале ноября в квартире Джессики раздался громкий звонок. За
дверью стоял Ноштрадамус-два. Был вечер пасмурного осеннего дня,
наверху кричал Горби, а Карли Шворер хлебал спаржевый суп-пюре
на кухне.

– Господин Шворер, мой друг, − представила его Джессика.

– Вот так? − удивился Ноштрадамус-два.

– Д-вечер, − сказал Карли Шворер.

Ноштрадамус-два начал свой рассказ. Он как раз проездом в Мюнхене.
По делам. Одна фирма предлагает ему кресты. «Какие кресты?» Ну
вот такие − Ноштрадамус-два ткнул в своеобразный, казавшийся
несколько распухшим, крест, который он носил на груди. Верхний
конец креста был причудливо изогнут. Двести марок за штуку, где-то
десять-двенадцать в месяц ему удаётся реализовать. Стоимость изготовления
− пятьдесят марок. Отливка нынче дорога. Потом, конечно,
освящение. Это само собой, важнейшая, хоть и незаметная с приземлённой
бухгалтерской точки зрения, процедура.

– Он защищает от негативных воздействий. − сказал Ноштрадамус-два.
− Это доказано! У меня есть благодарственные письма! Одно
даже от настоящего профессора.

Раньше он покупал заготовки для крестов в одной мастерской в Бакнанге
_ ², но теперь решил проверить предложение
мюнхенской фирмы, потому что с финансовой точки зрения оно кажется
более выгодным. Поэтому он здесь.

– Я подумал, вдруг у тебя найдётся для меня кушетка.

Карли Шворер зевнул.

– Существуют гостиницы, − заметил он, − которые за
незначительное вознаграждение готовы предоставить в полное распоряжение
командировочных комнаты с удобными кроватями.

– Да, но понимаете: жить в гостинице так неуютно... Эта деперсонификация...
Эта атмосфера отчуждения... В гостиницах мне всегда было как-то
не по себе, − объяснил Ноштрадамус-два и тут же спросил
Джессику: – Кстати, эта голубая штука всё еще при тебе?

– Само собой, − сказала она, − с тех пор, как я её
нашла, я чувствую себя гораздо лучше. Физически, я хочу сказать,
в плане здоровья. Я даже частично отказалась от папоротниковой
терапии. Теперь я её делаю лишь раз в два дня.

Ажиотаж, связанный с приземлением инопланятян, за четыре минувших
недели улегся самым естественным образом. Даже такого рода новости
быстро устаревают и вытесняются из поля зрения телезрителей свежими
сенсациями. Тем более, что армейские чины немедленно засекретили
всю информацию о событиях. Говорили, что даже правительство получило
чрезвычайно отрывочный и изобилующий нестыковками доклад о происшедшем.
Но кое-какие подробности, конечно, просочились. Слишком много
солдат было задействовано в операции, чтобы один или другой не
проболтался, даже несмотря на плотно прижатую ко рту ладонь. Кроме
того первыми на место происшествия прибыли пожарники, которых
призывы генералов к сохранению военной тайны, равно как и угрозы,
только раздражали.

Что же тогда просочилось? Просачивание – это такая штука. Выбором
правит случай. Какая деталь найдет способ проникнуть сквозь державную
завесу тайны – непредсказуемо. Важная информация, возможно, задерживается,
неважная – утекает. С другой стороны завесы уже невозможно разделить
просочившееся на главное и побочное, поэтому приходится использовать
весь имеющийся улов. Малозначительные подробности раздуваются
таким образом до фактов первостепенной значимости, а действительно
важное остается сокрытым. К этому надо добавить загрязнение информации.
Те самые прижатые ко рту ладони, сквозь которые просачивается
то, что не должно просачиваться, бывают чистыми в редчайших случаях,
чего уж говорить об ушах любопытствующих. Барные стойки, за которыми
происходит обмен конфиденциальными сведениями, покрыты высохшими
пивными лужами, в которых кое-где валяются трагически утопшие
мухи. Что придаёт просочившемуся (новое слово: просочка) дополнительный
оригинальный оттенок. Собственно говоря, итоговый информационный
продукт, эта каша из шёпота, клёкота и недомолвок, уже совершенно
непригоден к употреблению, тем не менее им мало кто пренебрегает.

В случае с приземлением инопланетян просочка, как и следовало
ожидать, была более чем противоречивой.

– Мой шурин, − сказал Ноштрадамус-два приглушенно, −
то есть, муж моей двоюродной сестры − обер-лейтенант. Он
один из лучших друзей командира подразделения, которое первым
прибыло на то место. Он мне рассказал... сам он знает гораздо
больше, его друг, генерал, открыл ему практически все обстоятельства
дела, но все обстоятельства дела мой шурин, конечно, не имеет
права разглашать. Там такое, что кровь стынет в жилах, а слова
застревают в горле. Кое-что он мне рассказал... строго секретно,
но от тебя, Джессика, я не могу это утаивать. Ты ведь тоже там
была. И ты нашла голубой камень.

– Что за голубой камень? − спросил Карли. Но на него никто
не обратил внимания.

– Естественно, при шурине я не проронил ни словечка о голубом
камне. Кстати, я бы на него еще раз взглянул, после. На голубой
камень, не на шурина. Так вот, всё, что мне было рассказано, я
не могу тебе передать, то, что находится под наистрожайшим секретом,
я оставлю при себе, но то, что находится под секретом умеренной
строгости, я готов раскрыть: они очень большие.

– Кто? − решил уточнить Карли.

– И они сверкают, как солнце.

– А насколько большие? − спросила Джессика.

– Чрезвычайно. Люди рядом с ними кажутся маленькими, как мышь
рядом с котом.

– Они передали какое-нибудь послание?

– Мне было бы чрезвычайно интересно узнать, − сказал Карли,
− о чём собственно речь.

– Нет. То есть об этом ничего неизвестно.

– А они оставили что-нибудь?

– Нет. Наоборот. Они кое-что забрали с собой: камни, одно из обгорелых
бревён, оставшихся от стоявшей на полянке хижины, мёртвую овцу,
дерево, которое – notabene, но это уже почти относится к тому,
от чего стынет кровь – было откушено одним из них и примерно полкубометра
земли.

– Вероятно, − сказала Джессика, − мы просто не поняли
послания.

– Всё может быть, − пожал плечами Ноштрадамус-два.

– Возможно, оно зашифровано в названиях тех предметов, которые
они взяли с собой. Что там было? Камни, бревно, овца, дерево,
земля... хм...

– К – Б – О – Д – З....?

– Кбодз... бессмыслица.

– Возможно, на их языке?

– Не исключено.

– Ты покажешь мне голубой камень?

Джессика подошла к шкафчику, в котором среди прочего хранилась
зубная щётка некоего Михаэля, открыла замок и достала стеклянный
тетраэдр. Ноштрадамус-два повертел его в руках, потом посмотрел
на просвет.

– Может быть, это и есть послание.

– А что это? − заинтересовался Карли. − Почему ты
мне это никогда не показывала?

– А могу я ненадолго взять эту штуку? – спросил Ноштрадамус-два
и поспешно добавил: – Взаймы, конечно.

– Ты с ума сошел? − сказала Джессика, проворно вернула пирамидку
в шкафчик и заперла его.

Ноштрадамус-два откланялся после того, как и вторая его атака
на кушетку Джессики бесславно захлебнулась.

– А как так вышло, − Карли Шворер в этот вечер был очень
любознателен, − что ты с этим хлыщом на ты?

– Ты действительно хочешь об этом узнать? − переспросила
Джессика.

– Н...нет, − сказал Карли после некоторого раздумья и собрался
идти спать.

Версия, которая просочилась через шурина Генриха Ноштрадамуса-два,
не была единственной. Старший лесничий, пока ему не заткнули рот,
рассказывал о «прозрачных существах», «вроде как порхающих» и
«таких довольно здоровых», «будто очень большая женская ночная
сорочка из нейлона, которая сушится на бельевой веревке». Один
из пожарных упоминал «злобный оскал», другой рассказывал о «ликах,
исполненных благодати». Космический корабль имел, согласно вышеупомянутым
источникам, то ли пирамидальную форму, то ли представлял собой
нечто «навроде удлиненного черпака». «Похоже на толстую таксу,
только гораздо больше», − уточнял помощник лесничего.

Правительству же больше всего хотелось откреститься от своего
участия в произошедшем. Бундесканцлер судорожно пытался забыть
о том, что он выступил с приветственной речью. «Ведь который уже
раз: сначала говорит, а потом думает», − вздыхали министры.
«Просто не может заткнуть брехало», − объясняли в секретариате.
«Как обычно: словесный понос», − подвели итог референты.

9.

В декабре Ноштрадамус-два снова приехал в Мюнхен. Джессика к тому
времени совершенно забросила свою папоротниковую терапию. «Меня
беспокоит», − пищала свои тонким голоском Корнелия, −
«что она теперь вообще не лечится: никаких таблеток, никаких ванн,
ничего. Ни магнетизма, ни фитопроцедур... Уж не заболела ли она?»

Карли Шворер в начале декабря уехал. Следует заметить, что Карли
впервые куда-то уехал с тех пор, как Джессика с ним познакомилась.
Пару раз ей удавалось уговорить Карли полететь вместе в отпуск.
Джессика даже была согласна взять на себя большую часть расходов.
Если что-то и могло расшевелить Карли, так только это. В автомастерской
ему платили гроши. Карли безоговорочно одобрял любые отпускные
идеи Джессики (к примеру, Миконос на Троицу), но в самый последний
момент, кряхтя и потягиваясь, сообщал: «Боюсь, это было не самое
правильное решение» и оставался дома, то есть преимущественно
в кровати. На Миконос Джессика полетела одна (Корнелия подозревала,
что именно там был подцеплен Некий Михаэль).

В этот раз, однако, Карли Шворер действительно уехал. Это была,
страшно сказать, служебная командировка. Хозяин его автомастерской
купил целое кладбище разбитых машин в южной Испании. Причём очень
выгодно, так как тамошний потрошитель автомобилей из каких-то
туманных побуждений решил сменить вид деятельности (он стал зубным
врачом) и спихнул металлолом за бесценок. В оферте упоминалось,
что глубоко в недрах кладбища покоятся бесчисленные автомобили
отпускников. Это делало кусочек (если гору ржавого железа можно
так назвать) еще более лакомым. Шеф Карли поехал в Малагу, произвел
калькуляцию и выяснил, что дешевле привезти своих «специалистов»
(то есть Карли Шворера и еще пару нищебродов) в Андалузию, чем
транспортировать весь лом в Мюнхен.

Поэтому Карли Шворер улетел на шесть недель в Малагу. Некий Михаэль
тоже отсутствовал. У него были дела в Лондоне. «Что-то в области
информатики, кажется», − сказала Джессика матушке, −
«мы не обсуждаем такие мелочи».

Таким образом, Генриху не пришлось в этот раз юлить. Он привез
с собой книги, одну из которых, «Доктрины эры Водолея», написал
сам. Книга заинтересовала и Корнелию.

Домик, в котором проживало семейство Хихтер, был очень маленьким,
фактически лишь полторы комнаты на каждом этаже и крошечная мансарда
сверху. Перед домиком был разбит садик, чьи размеры немногим превышали
площадь среднего носового платка. Интерьер садика составляли покорёженные
складные столики, выцветшие лежаки, дырявые бочки и флористические
неожиданности в самых эффектных сочетаниях. «Наша идиллия», −
называла это Корнелия.

Корнелия не принадлежала к легендарному поколению шестьдесят
восьмого, уже хотя бы потому, что родилась в шестьдесят
девятом. Однако пыль, поднятая тогдашними бунтарями, странным
и необъяснимым образом продолжала висеть в воздухе, лезть в глаза
и влиять на мировоззрение молодёжи в течение последующих двадцати
лет. Эта взвесь была неоднородна: в ней причудливо смешивались
здоровое питание, диалектический материализм и хайр, длинный как
съезд партии. Еще одна составляющая звалась антиглобализмом, а
политология и социология были той кофейной гущей, на которой гадали
о будущем. Некоторые волосатики с течением времени прибивались
к буддизму, брились наголо, одевались в оранжевые балахоны и покупали
барабан, другие ударялись в экологию, самые дикие несколько лет
терроризировали всю страну, грезя гражданской войной, причём с
самым настоящим оружием в руках. К счастью, навыки обращения с
ним они получили во время игры в «Супермена»
на игровом автомате. Интеллектуалы стали публицистами и основали
профсоюз писателей. Во время арабо-израильского конфликта нашел
себе выход и латентный антисемитизм, но это уже совсем другая
история.

Противоречия, на которых спотыкались даже самые разумные из детей
68-го, по идее, не должны больше обсуждаться, как утратившие всякий
смысл (противоречия таковы: они чувствовали себя одновременно
пролетариями и элитой; они были без ума от рабочего класса, но
сами не могли вылезти из постели раньше полудня; они вещали об
усладах социализма, чьи «реально существовавшие» на тот момент
формы довольно враждебно относились к любого рода усладам и тому
подобное). Когда в конце восьмидесятых марксизм рассыпался в прах,
социализм истлел, а от всех левых убеждений остался лишь маленький
воздушный шарик, который к тому же незамедлительно лопнул, 68-ники
оказались брошенными на произвол судьбы. Война в Заливе возродила
было надежду. Снова запестрели лозунги («Не платите кровью за
нефть!»), пошли демонстрации, уже казалось, что возвращаются старые
добрые времена, как вдруг всё закончилось (Кстати, именно на демонстрации
Корнелия познакомилась с Тобиасом Зелевигом, яростным антиглобалистом.
Таким образом, Горби Иван Ево Менелик косвенно обязан своим рождением
Войне в Заливе).

Еще до этого часть фрустрированных и ставших изгоями в каком-то
совершенно особом смысле леваков («Я как слепой, чья собака-поводырь
тоже ослепла», − признался один из них) увлеклась сверхъестественным.
Это было самое настоящее бегство от реальности. Потусторонний
мир, как отдушина. Спрос породил предложение. Кришнаиты, йоги,
хилеры, астрологи, теософы, провидцы и лозоходцы стали размножаться,
как тараканы. Понятие «эра Водолея» не было изобретением Генриха,
оно появилось еще в шестидесятых. Заглавная песня популярного
тогда мюзикла называлась «Мистика нас освобождает». «Учимся чувствовать!»
− не раз провозглашал Карли Шворер. Джессика как-то рассказала
об этом Некоему Михаэлю. «Ну да», − хмыкнул тот, −
«просто учиться думать уже поздно».

Корнелия, носившая всегда чрезвычайно узкие, до треска в швах,
цветные брюки, которые эффектно подчеркивали все выпуклости и
вогнутости её в высшей степени привлекательных ног, была поражена,
как ударом молнии, сообщением Джессики о том, что внизу сидит
Ноштрадамус-два.

Джессика сказала об этом промежду прочим, она просто поднялась
наверх, чтобы занять у сестры сахара. Генрих любил сладкий кофе.

– Генрих? − пропищала Корнелия.

– Да, Генрих, − сказала Джессика.

– А кто такой Генрих? Это что опять Некий Генрих?

– Не неси чушь, − ответила Джессика, − он интересный
мужчина. Он называет себя Ноштрадамус-два.

Банка с сахаром чуть не выпала из рук Корнелии.

– Ноштрадамус-два? У тебя? Правда?

– Ты его знаешь?

– Я видела его по телевизору. В одной дискуссии об оккультизме.
Его там крепко отделали. Особенно один такой бесчувственный пастор
старался.

– Если хочешь, можешь спуститься.

Корнелия юркнула в свои самые узкие (малиновые) брюки и побежала
к лестнице.

– Но, − сказала Джессика, − я должна тебя предупредить:
он выглядит... − Джессика сглотнула, − на первый взгляд...
как бы это сказать... на первый взгляд он выглядит... так себе.
Сейчас сама увидишь.

В этот раз Генрих приехал в Мюнхен с лекцией по приглашению эзотерического
литературного общества. После 13 октября число подобных мероприятий
заметно возросло. Гонорар Генриха тоже был сносным. Лекция проходила
в книжном магазине, примыкающем к лавке «Дары природы». Наплыв
публики был такой, что некоторым посетителям пришлось разместиться
в «Дарах природы» между полками с экологически чистым картофелем
и бобами. Генрих был чрезвычайно польщён.

Он читал отрывки из «Доктрин эры Водолея», рассказывал о новых
гностиках, о реинкарнации, о мистическом сближении с Богом, о
розенкрейцерстве, о тайнах Таро. Фокус состоял в том, что каждое
высказывание или утверждение заканчивалось «...но тут мы подходим
к границе, которую не следует переступать» или «...здесь мы достигаем
сферы недостижимого» или «... мы застываем в удивлении перед этой
тайной» или – на худой конец – «... об остальном я умолчу». После
лекции началось обсуждение. Землистолицый торговец книгами и экологически
чистыми овощами поблагодарил Генриха и попросил задавать вопросы.
Как всегда, все немедленно затихли. Слушатели пребывали в замешательстве.
Генрих ёрзал на стуле.

– Я не могу себе представить, − сказал землистолицый книготорговец,
− что после такого сенсационного доклада у публики не осталось
ни одного вопроса.

Наконец, в задних рядах кто-то поднял руку. Книготорговец облегчённо
вздохнул.

– Пожалуйста, − закричал он, − пожалуйста, погромче,
чтобы все расслышали ваш вопрос.

Человек в задних рядах встал со стула и поправил очки.

– Почему, − спросил он Генриха, − у вас такие ярко-рыжие
волосы?

– Некий Михаэль тоже бы спросил об этом, − хихикнула Джессика.

– Но это же никому не интересно, − фыркнул книготорговец.

– Это интересно мне, − упорствовал мужчина в очках.

– Если это хотите узнать вы, − сердито завыл Генрих, −
то был рыж Ноштрадамус-один.

– А откуда вы знаете? − поинтересовалась женщина, сидящая
рядом с ящиком слегка сморщившихся помидоров.

– Я его видел, − сказал Генрих.

– Мне кажется, − книготорговец повернулся к Генриху, −
вы должны об этом рассказать подробнее.

– Очень простая задача, практически рутинная для любого ясновидящего.
Я отправляю своё сознание в прошлое и слежу за событиями, которые
мне интересны. Так я сделал и в случае с Ноштрадамусом и увидел,
что он был рыжеволос.

– А он красился? − попытался уточнить мужчина в очках.

– Обсуждение уходит в сторону, − громко крикнула Джессика,
− задайте, наконец, какой-нибудь разумный вопрос.

– Разумный? − разозлился мужчина в очках. − После
того, как он битых два часа воевал против разума?

Еще одна женщина пришла на помощь.

– Существуют, − сказала она, это была очень толстая женщина
в светло-голубых туфлях, мыски которых загибались кверху, −
так мне кажется, различные виды разума.

– Это так, − сказал с облегчением Генрих, после чего, наконец,
завязалась оккультная дискуссия. Мужчина в очках, относившийся
к предмету обсуждения с какой-то нездоровой серьёзностью, в судорогах
покинул помещение.

Само собой, вскоре речь зашла об инопланетянах и их высадке под
Падерборном.

– Версия, высказанная армейским руководством и отдельными кругами,
защищающими честь мундира, будто бы речь идёт о враждебных летающих
объектах земного происхождения, не выдерживает
никакой критики. Не существует сомнений в том, что это были инопланетяне,
равно как и в том, что инопланетяне существуют, в чём мы, думающие
люди, никогда и не сомневались.

Аплодисменты.

– О враждебности тоже не может быть и речи. Я
сам – в сопровождении вот этой дамы, спросите − она подтвердит
мои слова – я сам поспешил прибыть на место событий и взглянул
в сияющие золотые лица пришельцев.

– Это правда? − прошептала Корнелия.

– С оговорками, − сказала Джессика.

– Я заверяю вас: их глаза излучали доброту и дружелюбие, те самые
глаза, которые видели Вселенную.

Бурные аплодисменты.

Книготорговец, который уже давно поглядывал на часы , быстро встал.

– Это, − сказал он, после того как рукоплескания стихли,
− достойная и подходящая концовка. Я еще раз благодарю господина
Ноштрадамуса-два и напоминаю о том, что господин Ноштрадамус-два
готов подписать для вас свою книгу, если вы захотите ее приобрести.
А если вы захотите открыть для себя мир экологически чистых продуктов,
обращайтесь к моей коллеге Карин в соседнем помещении.

После окончания обсуждения книготорговец вручил Генриху закрытый
конверт со сносным гонораром и пригласил публику на непринужденный
междусобойчик за стаканом томатного сока.

Генрих из вежливости пригубил сок, потом сказал, что он, как нетрудно
догадаться, утомлён путешествием и докладом и попросил разрешения
удалиться. Однако одна дама преклонных лет в ржаво-красном платье,
чересчур туго обтягивающем её неравнобедренную фигуру (на голове
у дамы была пасторальная шляпка с плюмажем) начала слёзно молить
маэстро остаться. Она была тут же поддержана целым выводком похожих
дам, которые сомкнули свои ряды в опасной близости от ясновидца.

Но Корнелия держала ситуацию под контролем. Она протолкнулась
вперед и сообщила громким, хотя и чересчур тонким голосом:

– Господин Ноштрадамус-два чувствует, что у него в любой момент
может начаться видение. Он должен сконцентрироваться..

Волнительный «ах!» и несколько верхних слоев помады сорвались
с губ носительницы плюмажа, в тот же момент Корнелия схватила
Генриха за руку и потащила его к машине.

– А меня возьмёте? − возмутилась Джессика, поспешая следом.

Спустя некоторое время Генрих сидел на диване в квартире Джессики,
а его ноги торчали из-под обитого латунью столика красного дерева.
Генрих рассказывал о провидцах, которые предсказывали прибытие
инопланетян в октябре 1992-го: Тереза из Конненсройта, лесные
пророки, Мюльхиазл, станиолевый Грёнинг, Хануссен, преворстская
прорицательница и граф Луис Хамон, он же Чейро _ ³. Затем более чем ясное указание: так называемые
Странные Круглые Знаки на кукурузных полях южной Англии в 1983-м.
И прежде всего: Ноштрадамус-два.

– Я, − сказал Генрих, − ровно за год до того, в ночь
с 12 на 13 октября, записал своё видение: вот оно.

Он достал компьютерную распечатку и зачитал довольно точное описание
Падерборна, леса около Шванея и армейского оцепления, а потом
несколько более расплывчатый рассказ о приземлении инопланетян,
которых он называл Златоликие.

– Потому что, − сказал Генрих, опустив манускрипт и несколько
раз кивнув, − они святые. Их лики сияют, как золото.

Корнелия вздрогнула, Джессика подлила вина.

– Они несут нам избавление, − продолжал Генрих, −
я предсказываю это. Здесь, в тексте. Страницы с восьмой по одиннадцатую...

– Когда, − спросила Корнелия после того, как к ней вернулся
дар речи, − у тебя было это видение?

– Ровно за год, я же сказал. Здесь. Смотрите. Приходится быть
предусмотрительным. Я заверил документ у нотариуса.

Генрих показал сёстрам распечатку. В правом нижнем углу стояла
печать нотариуса Фридриха Шнепфа из Бакнанга и дата «28 октября
199».

– Глупо, что уголок оторвался, − сказал Генрих. −
Там была единичка, конечно.

Было уже сильно за полночь, когда Генрих и Корнелия ушли наверх.
Сперва, изрядно набравшись, Генрих высказывал другие, несколько
неуместные для визионера (с точки зрения дам) идеи проведения
дальнейшего досуга, многократно, хотя и негромко, упоминал о «звенящем
треугольнике», как бы между делом спросил, хватит ли в ванной
места на троих, но Джессика твёрдо сказала:

– Сейчас уже нельзя купаться. Напор воды такой сильный, что это
разбудит бабушку и ребенка.

В итоге, Корнелия забрала Генриха с собой. Джессика не почувствовала
ничего, кроме облегчения.

–––––––––––––––––––-

Примечания

1.1 в перспективе

1.2 городок в Баден-Вюртемберге

1.3 Тереза из Конненсройта (1898-1962) – народная целительница,
известна своими видениями и стигматами; Мюльхиазл (1753-1809(?))
– один из так называемых лесных пророков, предсказал среди прочего
поезд («железный пёс»), самолет и автобан Пассау-Мюнхен; Бруно
Грёнинг (р. 1906) – целитель, использует станиолевые шарики, как
антенны для приёма «святого потока» с того света, в свободное
время консультирует также в связи с семейными проблемами, поиском
жилья, родами у коров, открывает слепым рыбам глаза и чинит сломанные
CD-ROMы; Хануссен (1889-1933) − оккультист и ясновидящий,
занимал, скрыв своё еврейское происхождение, высокие посты в НСДАП,
предсказал поджог рейхстага, впрочем, вскоре был разоблачён и
расстрелян; преворстская прорицательница Фредерика Хауффе (1801-1829),
книга о ее пророчествах, написанная ее лечащим врачом Кернером
была бестселлером еще в 19 веке; граф Луис Хамон (Чейро) – средневековый
британский предсказатель, классик нумерологии.

(Продолжение следует)