Проза

Начало

Окончание

Поздними летними вечерами, когда темнело, в Тушино становилось
тревожно. Это из-за зелени, распространившейся кругом. Не такая
тревожность, какая возникает из социальных опасений (опасно
идти, боязнь воров и бандитов), а другая, совершенно
иррациональная. Эта тревожность невидимыми волнами распространяется
от кустов, от крон деревьев, такую тревожность всегда
чувствует городской житель вечером на природе, в воздухе витают
сущности, связанные с кустами, лесом и природой, и становится
не по себе, хочется сидеть в освещенной комнате, смотреть
телевизор, лежать в постели, пить чай, смотреть телевизор,
отгородиться цивилизацией от зловещей зеленой природы, потому
что за окнами очень темно и тревожно.

А летними жаркими днями, когда никого нет во дворе и нечего делать,
наступало ленивое оцепенение. Жарко, песок, деревья. Лето.
Хотелось просто тупо стоять и не двигаться, или сидеть, или
лежать, не двигаться и ничего не делать. Или сесть на качели
и медленно, равномерно раскачиваться, долгими летними
жаркими днями.

Жаркий летний день, воскресенье. Во дворе никого нет. Выглянул в
окно, посмотрел налево, туда, где Туристская улица. Неподвижный
жаркий воздух. Людей не видно. Среди вязкого летнего морока
по Туристской улице едет одинокий 96 автобус. 96 автобус
плывет в летнем желто-голубом мареве, и больше ничего не
слышно, только этот знакомый, впитавшийся в стенки черепа
тянущий, ноющий звук, характерный для автобусов ЛиАЗ. Автобус
скрывается за углом дома, и долго еще разносится эхо, долго еще
слышен этот тянущий, вытягивающий жилы звук.

Приятно бывало летними утрами, когда уже тепло, но еще свежо, когда
голубое небо, и зеленые деревья не так зловещи, как поздним
вечером. Даже если никого нет во дворе, все равно выбегал во
двор и ждал, и обычно кто-нибудь приходил, выбегали ребята,
начиналось каждый за себя и два касания.

Туповатый, но добрый парень Колька. Туповатый и недобрый парень
Сашка. Умный, хитрый и злой, но интересный парень Серега. Другой
Серега, придурковатый, но простой и хороший. Слишком
туповатый, и от этого недостаточно злой парень Игорь. Хороший и
умный парень Вовка, крайний защитник из футбольной школы
«Динамо».

Другие ребята, не очень злые, а некоторые добрые, туповатые, хорошие и умные.

Парень Андрюха, тоже интересующийся железной дорогой.

О, железная дорога.

Железная дорога была довольно далеко. Станция Тушино. Платформа Трикотажная.

Иногда ездили на станцию Тушино на 96 автобусе. По бульвару Яна
Райниса, до Сходненской, потом по Химкинскому бульвару, мимо
магазина «Мебель», мимо Универсама, по улице Свободы, через
Восточный мост, потом направо и налево на Вишневую улицу, тихую
и зеленую, на таких улицах живут персонажи писателя Ю. В.
Мамлеева, тихая улочка с серовато-желтоватыми домишками, и за
стенами этих домишек тихо творится неизвестно что, о чем
страшно даже подумать.

От конечной остановки автобуса до станции Тушино нужно было еще
пройти по Тушинской улице мимо Тушинского рынка. Это называлось
колхозный рынок. Предполагалось, что колхозники, вырастив на
приусадебных участках небольшой личный урожай, могли его
продавать на колхозных рынках, и так, наверное, и было, хотя
трудно с уверенностью сказать, были ли все эти бабы, старухи
и мужики, торговавшие на рынке, колхозниками.

На станции Тушино было интересно. Просто интересно там находиться,
интересно смотреть на пути, на стоящие на путях вагоны, на
электрички, подъезжающие к платформе, а потом снова
устремляющиеся вдаль, в Павшино, Нахабино, Дедовск, Новоиерусалимскую,
Волоколамск, Шаховскую. Завораживающее впечатление
производили проносящиеся мимо грузовые и пассажирские поезда
дальнего следования.

Когда мимо проходил грузовой поезд, все дрожало, платформа, земля
дрожали, и люди слегка, еле заметно трепетали.

Интересно было забраться на пешеходный переход над путями и смотреть
на пути. Наблюдать за маневровыми работами, за тем, как
зеленый тепловоз ЧМЭ3 таскает туда-сюда грузовые вагоны и
составляет из них небольшие составы.

Иногда садились в электричку и проезжали один перегон, до платформы
Трикотажная. Это казалось великим путешествием. Звенящий
звонком шлагбаум на пересечении со Сходненским тупиком,
шестнадцатиэтажные дома на зеленом берегу Сходни, мост через
Сходню, а рядом еще мост, для заводского подъездного пути, а слева
тоже мост, для Волоколамского шоссе, серые промышленные
здания, огромное, почти бесконечное здание неизвестного
назначения вдоль Волоколамского шоссе, вдали – трубы теплостанции,
красная кирпичная церковь, опять звенящий шлагбаум,
платформа Трикотажная. И обратно – закрытый шлагбаум, мигающий
красными фонарями и звенящий звонком, вереница машин перед
шлагбаумом, красная кирпичная церковь, теплостанция, длинный дом
на Волоколамке, унылые промышленные здания, мост через
Сходню, новые дома на берегу Сходни, шлагбаум, станция Тушино.

Если идти от метро «Сходненская» по Сходненской улице на Юг, можно
увидеть охраняемый железнодорожный переезд со шлагбаумом. Это
одноколейная ветка, соединяющая Тушинский
машиностроительный завод со станцией Тушино.

На Тушинском машиностроительном заводе построили космический корабль
«Буран». Сейчас там делают автобусы и еще что-то
безобидное.

Иногда, изредка, шлагбаум опускался, звенел звонок и попеременно
мигали два красных фонаря. Движение по Сходненской улице
прекращалось, и мимо медленно проезжал зеленый маневровый тепловоз
ЧМЭ3, тянущий за собой несколько грузовых вагонов. После
чего звонок переставал звенеть, фонари переставали мигать,
шлагбаум поднимался, и жизнь продолжалась.

Однажды летом прошли вместе с Андрюхой по всей этой ветке, от ворот
Тушинского машиностроительного завода до станции Тушино. Это
было чрезвычайно интересно. Ветка проходит по тушинским
промышленным закоулкам. Вокруг пустынно. Сереют заводские
корпуса. Стоят покосившиеся бетонные заборы. Вдали маячат жилые
дома. Стрелка, короткий ответвляющийся путь и тупик. Стрелка
ручная. Было интересно рассматривать вблизи ее строение.
Ручная стрелка должна запираться на специальный замок, ключ от
которого хранится у стрелочника. А эта стрелка была не
заперта, и любой желающий мог перевести ее и таким образом
помешать работе Тушинского машиностроительного завода, а то и
устроить небольшую аварию.

Иногда, тихими летними ночами, из дома десять было слышно, как по
Рижской дороге идут поезда. А ведь это далеко, несколько
километров, застроенных домами, заводами и другими рукотворными
объектами. И все-таки было слышно, и по звуку можно было даже
определить, пассажирский это поезд или грузовой, хотя,
ночью ходили только грузовые, ведь электрички ночью не ходят, а
пассажирских поездов на Рижском направлении очень мало, не
больше четырех пар в сутки, два поезда в Ригу, два – в
Великие Луки, и все они идут вечером или утром, так что ночью
можно было слышать только тяжелый, монотонный, сотрясающий землю
грохот грузовых поездов, медленно ползущих в сторону
Волоколамска, Ржева или станции Подмосковная.

Звук далекого грузового поезда – очень приятный, хочется слышать его
долго, хочется поехать куда-нибудь, хочется вдыхать запах
вещества, которым пропитывают шпалы, хочется ехать и ехать,
монотонно, далеко и бессмысленно.

Рядом с домом десять стояли (и до сих пор стоят) другие дома. Серые,
девяти- и пятиэтажные. Все эти дома построили в 60-70-х
годах XX века. В них давали отдельные квартиры людям, которые
до этого жили в коммунальных квартирах в Центре, или которые
приехали из других городов и деревень работать на московских
предприятиях. Квартиры одно-, двух- и трехкомнатные, тесные
и неудобные, с низкими потолками. Зато отдельные.

Дома стоят параллельно и перпендикулярно, с Севера на Юг и с Запада
на Восток. Никаких косых углов, округлостей – все строго под
прямыми углами.

Перпендикулярно дому десять стоит дом шесть корпус три по бульвару
Яна Райниса. Тоже серый и девятиэтажный, как и дом десять,
только немного покороче. Человеку, идущему по бульвару Яна
Райниса в поисках дома шесть корпус три, можно посочувствовать:
он вряд ли найдет этот дом, слишком далеко он стоит от
бульвара Яна Райниса.

Со стороны двора перпендикулярно дому десять стоят три пятиэтажных
дома, серо-коричневых, угрюмых. А со стороны бульвара Яна
Райниса, там, где «лес» – еще четыре дома, девятиэтажных, серых
и тоже довольно угрюмых.

В последние годы в Тушино понастроили много новых домов, они не
серые и не очень угрюмые и где-то даже в чем-то «радуют глаз», а
тогда, в 70-80-е годы XX века, все дома были серые,
угрюмые, пяти- и девятиэтажные, и глаз они не радовали, хотя и
обладали некоторым мрачно-аскетическим очарованием, и обладают
им по сей день.

Недалеко от торца дома десять размещалась поликлиника, белое
трехэтажное здание в форме параллелепипеда. Чтобы выйти на бульвар
Яна Райниса, надо было пройти по территории поликлиники.

На бульваре Яна Райниса стояли три ларька, прижавшихся друг к другу
– мороженое, табак и союзпечать. В ларьке мороженое можно
было купить фруктовое ядовито-розовое мороженое за 7 коп.,
крем-брюле за 11 коп., сливочное мороженое в вафельном
стаканчике, сначала за 19 коп. и с кремовой розочкой, а потом за 20
коп., но уже без кремовой розочки, мороженое «Лакомка» за 28
коп. и огромное сливочное мороженое-пломбир за 48 коп.,
самое дорогое и самое невкусное из перечисленных, а самым
вкусным было самое дешевое – ядовито-розовое фруктовое за 7 коп.
У ларька табак толпились мужики, страдающие никотиновой
зависимостью. В ларьке союзпечать можно было купить очень
ограниченный набор печатных средств массовой информации – правду,
известия, вечернюю москву, московскую правду, труд, гудок,
комсомольскую правду, пионерскую правду, несколько журналов
типа огонька, и все, не было ни журнала компьютерра, ни
журнала хакер, ни журнала космополитен, ни газеты спорт-экспресс,
все это появилось значительно позже.

Рядом с ларьками располагалось двухэтажное здание ужасающего вида –
кафе пилот. Оттуда часто доносились вопли напившихся
алкоголя людей с криминальными наклонностями (люди с другими
наклонностями это кафе не посещали). Иногда утром около кафе пилот
образовывалась огромная очередь – привозили чешское пиво.
Очередь стояла с утра до вечера. Вся поверхность земли в
радиусе полукилометра от кафе пилот оказывалась усеянной пивными
пробками с красивыми чешскими логотипами, в воздухе висел
густой запах пива и мочи, а под уютными кустиками бульвара
Яна Райниса валялись удовлетворенные потребители пива.

Некоторые, например, дядя Женя, поступали по-другому. Каждое утро
дядя Женя с пятилитровым бидоном шел к палатке, в которой
продавалось разливное пиво (не чешское). Потом дядя Женя садился
на скамейку около подъезда и молча, глядя в одну точку,
выпивал пять литров пива. И шел за следующими пятью литрами.
Так проходил день дяди Жени.

Следует также упомянуть так называемый шестнадцатиподъездный дом.
Его так и называли – шестнадцатиподъездный. Такое название за
домом закрепилось потому, что в нем было шестнадцать
подъездов. Шестнадцать подъездов – это очень много. В доме десять,
очень длинном, было всего двенадцать подъездов, а в
шестнадцатиподъездном – целых шестнадцать – очень длинный дом, он
тянулся, подобно некоей крепостной стене, от кафе пилот до
метро «Сходненская».

Весь первый этаж шестнадцатиподъездного дома занимали магазины и
учреждения. Магазин продукты. Магазин спорт. Центр какого-то
творчества, кажется, детского технического. Опорный пункт.
Библиотека. Еще что-то.

В магазине спорт продавалось много соблазнительных предметов.
Велосипеды «Украина» и «Спорт». Мотоциклы «Минск» и
«Иж-Планета-Спорт». Мотороллеры, марки которых навеки стерлись из памяти.
Мопеды «Карпаты». Футбольные мячи, настоящие, за 30 рублей.
Мячи для других видов спорта – баскетбольные, волейбольные,
гандбольные. Ракетки и мячи (целлулоидные шарики) для
настольного тенниса. Ракетки и мячи для обычного тенниса. Ракетки
и воланчики для бадминтона. И много других предметов, часто
непонятного назначения. Было приятно и интересно ходить в
магазин спорт, и хотелось что-нибудь купить, и иногда даже
получалось, мелочь какую-нибудь вроде дешевого пластмассового
волейбольного мячика.

Шарик для настольного тенниса, если его поджечь, интенсивно выделяет
нестерпимо воняющий густой белый дым. Можно сделать вот
что. Разломать шарик на мелкие кусочки, завернуть их в фольгу,
придать получившемуся объекту форму ракеты с соплом, а потом
нагреть ракету спичкой. Кусочки шарика внутри загорятся, из
сопла будет вырываться дым, и ракета с шипением полетит.
Опасный, но интересный эксперимент.

Если просто сжечь шарик для настольного тенниса в каком-нибудь
замкнутом помещении, например, в школьном туалете, то в это
помещение в течение длительного времени невозможно будет войти.

На другой стороне бульвара Яна Райниса стоял девятиэтажный жилой дом
очень необычной конструкции. Из светлого кирпича, с
какими-то странными башенками на крыше, над каждым подъездом.
Причем, это не был элитный дом, нет – самый обычный, для обычных
людей, но сильно отличающийся внешне от окружающих домов.
Такой же дом есть на бульваре Маршала Рокоссовского, в
совершенно другом районе города.

Все эти дома до сих пор стоят там же, на своих местах.

Были и другие развлечения. Например, такое.

Взять стержень для шариковой ручки, заполненный пастой. Зубами
вытащить пишущий узел. Зажать губами другую сторону стержня и
создать атмосферное давление, чтобы там, где был пишущий узел,
выступила капелька пасты. Бросить стержень в лужу.
Соприкоснувшись с водой, паста бурно выделялась и играла роль
реактивного топлива, толкающего плавающий стержень вперед.
Стержень, толкаемый выделяющейся пастой, плыл довольно быстро.
Зрелище завораживающее. На поверхности воды оставалась цветная
(синяя, красная, зеленая или фиолетовая) пленка. Особенно
интересно было пустить в одну большую лужу одновременно
несколько стержней с пастой разных цветов. Стержень, сталкивавшийся
с пленкой пасты на поверхности воды, расталкивал ее, как
ледокол расталкивает лед, оставляя за собой полоску чистой
воды. Или устраивали гонки. Для этого нужны были большие лужи.
Такие лужи образовывались после дождей или весной, когда таял
снег. Чей стержень первым приплывет к какому-нибудь рубежу
(краю лужи или камню, или кромке льда), тот и победил.

Весна. Так сказать, журчат ручьи. Асфальтовая дорога около гаражей,
недалеко от дома шесть корпус три по бульвару Яна Райниса.
По краю дороги течет поток талой воды, сверху нависает корка
подтаивающего снега, и плывет стержень, оставляя за собой
красный след.

С точки зрения экологии – совершенно дикое развлечение, хотя и
весьма интересное и захватывающее.

Или еще машинки. Соревнования по вождению маленьких машинок.

Каждый желающий участвовать в соревнованиях должен был обладать
моделью какого-нибудь автомобиля с привязанной к ней веревочкой
(ниточкой). Надо было тянуть свою машинку за веревочку.
Размеры и марки автомобилей не оговаривались. Заранее
определялся маршрут, по которому будут ехать машинки. Цель
соревнований – провести свою машинку по маршруту так, чтобы она ни разу
не опрокинулась. Опрокинувшиеся машинки выбывали из
соревнования. Наибольшим шиком считалось обладание «машинкой за три
пятьдесят». Это были весьма качественные и красивые модели
советских автомобилей, которые делали в Саратове на экспорт
и которые стоили 3 руб. 50 коп. Очень редко такие машинки
можно было купить в «Детском мире» на площади Дзержинского.
Они поставлялись маленькими партиями, так что купить такую
машинку было большой удачей. У этих машинок открывались двери,
багажники и капоты, а под капотом был крошечный двигатель.
Были также рессоры и настоящие резиновые шины на колесах.
Чудесные машинки. Однако, они были совсем маленькими и часто
переворачивались во время заездов.

Парень Серега нашел радикальное решение проблемы проходимости
машинок. Однажды он явился на очередное соревнование с огромной, в
полметра, моделью самосвала ЗиЛ-130 с огромными колесами и
откидывающимся кузовом. Эта циклопическая машинка не
опрокидывалась никогда, и соревнования быстро утратили смысл.

Или велосипед. Велосипед был изрядным развлечением.

Почти у всех были велосипеды. Как правило, «Орленок». На самом деле,
эти велосипеды назывались «Вайрас» или «Шауляй», а никакой
не «Орленок», но как-то так повелось – называть их именно
«Орленок».

Велосипеды «Вайрас» и «Шауляй» производились в Литве.

Иногда устраивали соревнования на скорость или на выполнение
технических приемов (например, красиво затормозить на гаревой
дорожке школьного стадиона). Но чаще всего просто катались по
асфальтовым и грунтовым дорогам и дорожкам Тушино, группами или
поодиночке.

Было приятно кататься по дорожкам бульвара Яна Райниса. Они были
извилистыми, закругляющимися, замысловато пересекающимися, и
ездить по ним было интересно.

Говорят, бульвар Яна Райниса делали по прибалтийскому принципу.
Засеяли пространство травой, и люди сами стихийно протаптывали
тропинки в удобных для себя направлениях. А потом их
заасфальтировали. Люди, рассказывавшие эту апокрифическую историю,
обычно умилялись: ах, как у них там все мудро и правильно, у
прибалтов, как на Западе практически, как все умно и
ненасильственно, не то что у нас, у нас только бы все запретить.
Вот, тоже сделали мудро и правильно. Хотя, что в этом мудрого?
Все равно, дорожки вели куда-то не туда, и чтобы дойти, к
примеру, от кафе пилот до автобусной остановки, надо было
долго петлять по петляющим дорожкам, а если бы дорожки
проложили директивным путем, по приказу местных властей, то,
наверное, сделали бы прямую дорожку от кафе пилот до автобусной
остановки. Люди, наверное, неправильно протаптывали тропинки,
наверное, они шатались, уклонялись от намеченного маршрута, и
дорожки получались кривыми. Вероятно, тут сказалась
близость кафе пилот.

Интересно было представлять себя водителем некоего пассажирского
транспорта, следующего по установленному маршруту. Например,
вот такой, самый простенький маршрут: дом десять – поворот к
дому шесть корпус три – гаражи. Ну, это совсем простой,
примерно как троллейбус 70к (красный), по прямой от Братцево до
Универсама. А вот более сложный: дом десять – поворот к дому
шесть корпус три – школа – поликлиника – кафе пилот – дом
шесть корпус два – гаражи – дом десять. Или совсем длинный:
дом десять – поворот к дому шесть корпус три – дом шесть
корпус три – дом пятнадцать корпус три (по улице Героев
Панфиловцев) – дом пятнадцать корпус один – улица Героев Панфиловцев
– Планерная улица – улица Фомичевой – метро «Сходненская» –
шестнадцатиподъездный дом – кафе пилот – дом шесть корпус
два – гаражи – дом десять.

Еще было интересно, хоть и опасно, ездить по улицам, среди машин,
автобусов и троллейбусов.

В соответствии с Правилами дорожного движения, велосипед должен
следовать на расстоянии не более одного метра от обочины
(тротуара).

В соответствии с Правилами дорожного движения тех лет, велосипед
подлежал государственной регистрации в качестве транспортного
средства, наравне с автомобилями и мотоциклами. Однажды
(всего один раз в жизни) видел дядьку на велосипеде с номером.
Впрочем, гаишники смотрели на несоблюдение этого абсурдного
правила сквозь пальцы. Да и гаишников тогда было очень мало,
гораздо меньше, чем сейчас. Потом правило о регистрации
велосипедов отменили.

Например, выехать к кафе пилот, по второстепенной асфальтовой дороге
проехать вдоль шестнадцатиподъездного дома к метро
«Сходненская», повернуть направо, к светофору, потом еще направо,
выехать на основную трассу бульвара Яна Райниса, туда, где
ездят машины, осторожно ехать вдоль тротуара, потом свернуть на
Туристскую улицу, потом на улицу Героев Панфиловцев, потом
на асфальтовую дорогу мимо дома шесть корпус три, и
вернуться к дому десять.

Однажды поехал по этому маршруту, но не стал сворачивать на
Туристскую улицу, а поехал дальше по бульвару Яна Райниса, в сторону
Братцево. От деревни Петрово к тому времени уже мало что
осталось, но кое-какие домишки еще стояли. Доехал до Братцево,
до детской больницы. Бульвар Яна Райниса превратился в
улицу Саломеи Нерис. Вниз, под горку, по мосту через Московскую
Кольцевую Автомобильную Дорогу, и вот уже поселок
Новобратцевский. Остановился, огляделся. Красные фабричные корпуса.
Фабричные ворота. Труба. Рядом с фабрикой – несколько желтых
домов барачного типа, двухэтажных. От этих сооружений веяло
тоской и безнадежностью, и страшно было даже подумать о жизни
в этих бараках, хотя ведь меньше километра от Москвы, а уже
все так по-другому, в Москве, конечно, в то время тоже еще
кое-где были бараки, да и обычные пяти- и девятиэтажки были
серы и невзрачны, однако же в московских домах не было этого
духа уныния и монотонного отчаяния. Вместе с тем бараки и
фабричные корпуса Новобратцевского были странно
привлекательны и даже по-своему прекрасны, и невозможно было оторвать
глаз от этих смиренных, смирившихся со своей участью строений,
и даже, как некоторые говорят, «комок подступил к горлу», на
самом деле никакой не комок, а просто какой-то приступ
умиления, тоски и жалости к самому себе и ко всем окружающим
объектам. Долго стоял, смотрел, смотрел… Потом развернулся и
поехал обратно, по мосту через Московскую Кольцевую
Автомобильную Дорогу, по улице Саломеи Нерис, мимо детской больницы,
по бульвару Яна Райниса, мимо немногочисленных оставшихся в
живых домиков исчезающей деревни Петрово, мимо кафе пилот,
мимо гаражей, к дому десять.

Собрались с несколькими ребятами постарше и поехали на велосипедах в
дальнее путешествие, в город Химки. Это, вообще-то, очень
далеко. Лето, дождливый день. Мимо дома шесть корпус три, по
Планерной улице, мимо метро Планерная, по улице Свободы, по
мосту через Московскую Кольцевую Автомобильную Дорогу, по
Путилковскому шоссе, мимо каких-то невнятных построек
Ново-Бутаково. Выехали на Ленинградское шоссе. Пришлось долго ждать,
пока в потоке машин образуется промежуток, чтобы
перебежать. Перебежали. Дождь усилился. Подъехали к автобусной
остановке. Это уже была Московская область, и автобусные остановки
были оформлены совершенно по-другому, нежели в Москве,
гораздо более дико и безобразно. Выкрашенная блеклой синей
краской будка, внутри темно, скамейка. Валяется мелкий мусор,
стекла разбитых бутылок. Убого. Уже провинция, подумалось.
Ребята постарше закурили. Женщина, одиноко стоявшая на остановке,
опасливо поглядывала на курящих ребят постарше. Покурили и
поехали по Московской улице к станции Химки. Московская
улица уставлена угрюмыми пятиэтажными кирпичными домами.
Подумалось, что, вроде, все то же самое, что и в спальных районах
Москвы, улица, деревья на тротуарах, мрачные пятиэтажки, а
все-таки не то же самое, в Москве как-то все же уютнее, и
непонятно, в чем это выражается, но это совершенно неоспоримый
факт. Покрутились на привокзальной площади, купили, кажется,
каких-то пирожков и поехали обратно, по тому же маршруту.
Долгое, захватывающее, интересное путешествие. Только на
следующий год рассказал о нем маме, иначе для нее это был бы
удар, она очень опасалась велосипедных поездок по улицам, где
ездят машины и другой опасный транспорт.

Потом, когда детство плавно преобразовалось в так называемое
«отрочество», стал все реже бывать в Тушино, все больше общаться с
одноклассниками, проводить выходные и каникулы в Центре, там
стало более интересно, а тушинские забавы поблекли и
утратили былую привлекательность. Но все же многое запомнилось и,
пожалуй, уже не забудется.

Туристская улица, дом десять. Бульвар Яна Райниса, дом шесть корпус
три. Улица Героев Панфиловцев, изгибающаяся, как дуга. По
ней ездят трамваи номер шесть. Исчезнувшая ныне деревня
Петрово, деревенская асфальтовая улица, густо засранная крупным и
мелким скотом, усыпанная упавшим с телег сеном. Девяносто
шестой автобус, с надсадным тягучим воем медленно едущий по
Туристской улице. Станция Тушино и грузовые поезда,
сотрясающие земную твердь. Зелено-убогая Вишневая улица.
Железнодорожный переезд на Сходненской улице. Страшный железный заводской
корпус у Западного моста. Говорят, там делали авиационные
двигатели или еще что-то такое. Проезд Донелайтиса, тянущийся
вдоль огромного оврага, образованного речкой Сходней. Тихая
и смирная Аэродромная улица, где раньше была какая-то
радиолокационная вроде бы станция, а потом остались просто
небольшие домики.

Дома, домики. Серые, серовато-белые. Панельные. Тихие и унылые, родные.

Дворы и качели, и маленькая асфальтовая площадка, где можно было
играть в «два касания».

Можно было бы, конечно, написать «о взаимоотношениях», «о ребятах»,
но это совершенно не нужно, какая сейчас разница, кто с кем
дружил и кто с кем дрался, это было так давно, что можно
сказать, что и не было вовсе, это все ушло навсегда и
совершенно неинтересно, возможно, кто-то из участников событий умер,
кто-то уехал жить в другое место, кто-то спился или сел в
тюрьму, кто-то ведет тихую обычную жизнь в том же Тушино, это
все не важно и не существенно, а вот дома, заборы, гаражи и
сараи стоят на своих местах, именно они важны и интересны,
это единственная реальность, оставшаяся от того времени, и
это единственное, что достойно описания, пусть даже такого
короткого и фрагментарного, а ведь, с другой стороны, разве
можно написать что-то серьезное и фундаментальное про эти
низенькие серые бетонные дома, покосившиеся заборы, кафе пилот,
скромные типовые здания школ, детских садов и поликлиник, про
дворы и качели, и маленькие площадки, поросшие редкой, с
проплешинами, травой.

21 ноября 2003 года – 2 февраля 2004 года