Онтологические прогулки

В минувшие десятилетия французское интеллектуальное сознание, как никогда прежде, проникло во многие умы, репрезентирующие, так или
иначе современное восприятие бытия в его философско-литературной ипостаси. Французское - всегда синоним передового, достойного
внимания, несущего новые идеи и ценности ("главная" книга Русской "классической" литературы местами читается русским глазом сугубо по
бесконечным подстрочным переводам безбрежных франкоязычных диалогов, неизменно напоминающих о Великом Русском Реализме:
"Пьер, вы такой синий и круглый... О, князь Андрей..."). Неслучайно, что позднейший (один из представителей тех единофамильных пар
русскописателей, что обречены таким досадным образом быть двойниками) автор желает трудиться на ниве бескомпромиссного и
жестокосердого умерщвления французской плоти ("Как мы зарезали француза").

Самая главная, имманентная основа всего французского вклада в культуру - это, несомненно, свобода. Именно свобода, возможно, помешала

Вольтеру стать
Гегелем. Свобода не знать. Не всё знать. Свобода от строгости. С приходом столетия двух-иксов французский философизм
наконец-то сумел вырваться из-под гнета удушающего германского первенства и завладел заголовками. И втемяшеся ничтоже - затылкообразно
и речеюрко в кашесть мозжечковую, переварили, ох, перекроили французов таким образом, что интеллектуально-релевантное развитие
мировой мысли окра(ы)силось в характерные им, трецветные тона речефлага. "Синие флаги: Витражи: Миражи:" Тона свободы. Оттенки
лёгкости выводов и безграничности комментария. Что может и должно настораживать.

Появляется своеобычный первофилософ
Жан Поль Сартр (хороший стилист) и с ним под руку идёт писатель-интеллектуал-почти-философ
Альбер Камю (плохой стилист). Французский экзистенциализм (скудно окрашенный в бергсоновы интуиции, не забывая чуть менее
"засвеченых"
Мерло-Понти с
Бовуаром) вкупе с родителем всего, что происходило на ниве интеллекта на протяжении этого
столетия-двух-иксов -
Фридрихом Вильгельмом Ницше, и породил тот триумвират французских интеллектуалов, которому было суждено
сформировать общемировую (Старый Свет плюс) литературно-интеллектуальную дискуссию. (Триумвират сей естественно дополняем
парой-тройкой других имён, чуть уступающих ему по значительности - хотя бы на уровне "заголовков"). Барт (он старше) родил Фуко (он
младше), потом наоборот... Оба они выпестовали одного алжирского еврея (правда, весьма относительного, "хомского" толка), который и
взял на себя ту непосильную роль акупунктурного учителя и межпланетного философа современности, с закрепившейся славой автора "новой
методологии". Он любит приезжать в разные страны и просвещать своих слушателей относительно самых различных вещей. Так, не очень
много времени тому назад, корифей "новой" (пост?) философии, без предупреждения, волею политического ангажемента, приходил к старым
ценностным критериям, проповедуя и раскрывая истинные принципы безусловного гостеприимства, не опускаясь, меж тем, до доказательств
его первопричинной необходимости.

Тем не менее, по нашему глубоком убеждению, существует определённая разница между Деррида и покойными Бартом с Фуко. Об
идентификации предтеч и последователей духа Жака Деррида, а также о дерридовидных тенденциях (кои мы можем именовать
полугерменевтически и антирикёрски - тенденциями бездны интерпретаций), получивших своё развитие как в "академических" трудах, так и в
литературных, пойдёт наша речь. И наше, с позволения сказать, "письмо" конца книги и начала неизвестно чего, призвано попытаться
обозначить принципиальные несхожести авторов, желающих и могущих сделать адекватное целокупно фактическому положению вещей
сообщение, наполненное авторской ответственностью (о которой речь пойдёт отдельно) и призрачными немощами - скелетами авторов,
тонущими в пучинах виртуозного словоблудия.

...Как будто исчезнут одновременно и литература и научность, если глубокомысленно "раз-мышлять", тщательно прокручивая словесые
игры и вшивая собственную самость в канву любого исследования, теряя иногда саму причину этого мыслеслова.

То, что Барт, Фуко, Делёз проделывали на замечательно вдохновенном детективно-интеллектуальном уровне (как до них иногда делывал
Сартр) Деррида не без удовольствия доводит до экстремистского абсурда и конечного выхолащивания-к-отторжению. Естественно, следуя
законам нашего почти самого свободного из жанров (эссеистического), сносок, всех фамилий, всех фактов не предвидится, но мы надеемся,
что вместо утраченного таким образом академизма возникнет новый интеллектуальный импульс, ведь работа наша - не более чем приглашение
к (казням) дальнейшим исследованиям. Для сопутствующего нашим размышлениям лакмусового рефрена, мы избрали околобахтинскую, чуть
риторическую, концепцию ответственности, опираясь, таким образом, на раннюю и не всегда популярную ныне работу
Бахтина
"Искусство
и ответственность" (1919г.). (И в значительно меньшей мере, чем, например, на взгляды проф. Нанси, о коих мы, возможно, распространимся
значительно ниже). (Не отказывая себе в тайной радости, пусть опосредованно, выявить возможные противостояния двух концептуальных
миров - Деррида и Бахтина, кои, по нашему мнению, не только никак не сообщаются, (не смотря на "другой смех" Куюнджича, несколько
сходствующий у Бахтина и Деррида) но находятся в "апокрифическом" конфликте, в ходе которого отточенное русское кантианство неминуемо
разрушит мнимые величины (суть зияющие вершины) "новой методологии" Деррида). Еще раз оговоримся - письмо наше весьма ажурно и
стремится к выявлению общих тенденций, а не к традиционно академическому осве(я)щению фактов. В силу подобных установок мы особо
подчеркиваем в данном случае принципиально неприемлемую и несвойственную нам концептуально провокационность, которая при
известном желании может быть усмотрена. (С постмодернистами жить...)

Итак, Барт - Фуко - Деррида. Последний отличается по всем мыслимым и немыслимым формальным признакам. Двое первых -
педерастические французы, последний - еврейский (более или менее) гетеросексуал. ("Более или менее" относится как к "еврейскости" так и
к "гетеросексуальности" Жака). Курьёз? Да и только. Но важный в плане общего миросозерцания. Ещё только предстоит серьёзно выявить
внутреннюю интеллектуально-сексуальную специфику творческого акта, стоящую за всеми известными и крайне своеобычными экземплярами
геев (только в двадцатом веке) - Виттгенштейн,
Пруст, Лорка, Рассел, Джарман и др. (почему последний соединился с первым в замечательном
кинополотне?, а памяти последнего посвящается фаллически "веретяной" альбом другого как-бы-гея - Б. Ино). Естественно, сей
спекулятивный курьёз не может иметь "формального", не птичьего, отношения к теме.

Не имея цели освещать и подробно сравнивать все труды упомянутых авторов, мы находим целесообразным, выбрав некоторые, схематично
сформулировать необходимые замечания. Как говорится ивритоязыко и израильскиобретённо - "на кончике вилки" да "на одной ноге", не
только не углубляясь в проблематику, цели, идеи, но лишь бриколажничая лукаво, делая некоторые наблюдения более формального порядка,
так или иначе имеющие отношение к проблеме ответственности, которая будет постулирована в околобахтинском свете, несколько позже.
Нам бы хотелось чуть отделить зерна от плевел - Рорти от Деррида, изнутри наиголить нежно-голубые, но изрядно варикозные вены
постмодернистской парадигмы. Разделить и начать властвовать.

Что можно было бы сообщить, например, по поводу "Истории Безумия" Фуко, структуралистских и семиологических работ
Барта - от ранних
"Мифологий" к, скажем, "S/Z" - в сравнении с "Диссеминацией" (так называемым "Рассеянием")? Наверное, ничего примечательного. И тем
не менее. Задача эта могла бы стать весьма интересной.

Нам было удобно и особенно любопытно работать именно с "международным" - английским вариантом "Диссеминации", столь щедро
сдобренным богатством чисто англофонных ситуаций. Большая вступительная статья переводчика ("полпреда" в данном случае) Барбары
Джонсон как нельзя лучше подчеркивает все характерные дерридовы "пункты" (и "пунктики"), предвосхищая само соприкосновение с
бесценным диссеминированным текстом Мастера.

Деррида(у) вообще, как правило, любят перерабатывать не-мужчины. В смысле - женщины . Его полноценным англоязычным
представителем, наравне с Б. Джонсон является некая эзотеричнейшая индийка иудейского происхождения - Гаятри Чакраворти Спивак
(Нечто вроде "Петро Чингисханович Рабин-Абрамович") - замечательно преподавшая по-английски дерридовы задвижки "о грамматологии"; а
также русская поклонница сей жаковой методологии - Наталия Автономова. Жаку Деррида, вообще говоря, везёт на русских переводчиц и
интерпретаторш. Елена Гурко (см. выход Вл. Арцыбашева по поводу этой персоналии в клубе "Котом" данного выпуска Топологии) - отнюдь
не исключение. Хотя и хотелось бы, чтоб вместо Гурко был в данной роли кто-нибудь вроде Давида Биньяминовича Зильбермана или хотя бы
Александра Александровича Любищева паритетно с Марком Борисовичем Туровским: Но если иудейская инди(е)йка, травестирующая
галльские письмена в аглицкий их букворяд и сопровождающая сию данность пространнейшим, но достаточно глубоким пред-ставлением в
большинстве своих извлечений, вполне адекватна целокупному плодоносному букету её оригинала (даже когда Спивак нарочито и
бравирующе цитирует персонажей вроде Жана Ипполита (того, что "Феноменологию Духа" Гегелева пера офранцузил и предуведомлением
снабдил почти хохломски росписным и кричащим)), то "русские дамы Дерридовых страниц" отнюдь не всегда столь же безупречно совпадают
со своим Доном Хуаном. (Сравнение Жака с Доном Хуаном Кастанедийским отнюдь не столь комплиментарно для первого, как
кому-нибудь может показаться на первый взгляд). Можно было бы бесконечно долго распространятьься по поводу тех или иных
маловразумительностей Наталии Автономовой, имеющих место в её "фундаментальном эссе "Деррида и Грамматология". Там мы встречаемся с
разными типами смыслообразующих формаций, каждую из которых, по нашему мнению, роднит друг с другом и самим объектом ведения
исследования - недвусмысленный экстракт безответственности к имманентному логосному высказываемому (согласно междустрочному
Деррида(е)). На уровне критического взбадривания тех или иных тезисов данного профессора-эмеритуса Эколь Нормаль Сьюпериор..

1) Полное замыкание на апостериорных конструкциях апологетируемого философа, являющегося к тому же и объектом перевода из одного
языка в другой, не может не отверзaть прорву немотивированностей и нелогичностей. То и дело встречаешь наталье-автономовские фразы
плана "общая форма оппозиции, которую утверждает западная метафизика:"

2) Понятие "Западная Метафизика" - сугубо дерридообразное. Данный зверь если и существует, то только на воспалённой бумаге
пенсионера-постмодерниста. Очень странно в конце двадцатого века отстаивать с мальчишески эрегированным задором непреложность этого
шестидесятнического ниспровержения. В двухсотый раз спросим Дерриду и его нелюбознательного преводчика: Что есть "Западная
Метафизика? Есть ли это некая совокупность философствования однотипных европеоцентристских имён? Западная Метафизика слишком
противоречива и супераморфна для того, чтобы фор грантед восхищённо верить этим терминообразующим дерридам. Неясно - какие
однотипности свяжут путами по всем буквам Письма таких западных персонажей от мыслеслова, как Талес и Ямвлих, Гераклит и Плотин,
Зенон и, например - Демосфен или Дамаский Диадох. Аристотель и Платон. Ксенофон и Эмпедокл.

Как писал в своё время профессор Доддс "Орфей - это одно, а орфизм - уже совсем другое". Уже ОДИН мир античной философии даёт такую
МАССУ РАДИКАЛЬНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ и несхожестей, которую никак невозможно ОБЪЕДИНИТЬ тем или иным гребнем однотипности.
Между Платоном и Аристотелем лежит вся Вселенная и не Деррида(е) её перепрыгнуть. Из оппозиций ценностного ситуатива не скроить
ткань обобщения между Демокритом и Плотином. Они - суть НЕСХОЖЕСТИ. Они - НЕ тот-самый Логоцентризм. Не Центризм - у
Гераклита - Распадание- не Фокус, не Центр... Демосфен. Как исследовал Деррида античную Философию? Мы не знаем. Не знаем даже, на
каком языке он это проделывал. Один из "любимцев" Жака - Гегель - то же не любил метафизику. Не любил
Канта. Не хотел ютиться рядом в
утлом кенигсберском челне - вроде бы вполне одноместном, расчитанном лишь на одного гребца - последнего педантa от метафизики. Там
даже Гегелю места не особо было. Но, зато перед взором последнего вышагивала История. Царец. Зрак знака. И хоть потом немного
выяснилось, что виденное из гегелевского окна было отнюдь не Историей, но историей, фанфаронством, дерьмовым ампиром, клочком
землистой елены, обмороженными физиями дебильных французов дошагавших до русских заиндевелых клиничеств. Ну, а Деррида о Канте -
последнем и самом веском метафизике - очень громко - молчём молчит. Отчего бы это?

Проблема однотипности на сем, однако, никак не завершается. Наталия Автономова - вослед Учителю - не хочет, очевидно, знать, что Единая
Гребёнка противопоказана не только ЗАПAДНОЙ ФИЛОСОФИИ античности, но и, скажем, её же товарке от средних веков-ренессанса. Что
свяжет ВОЕДИНО такие фигуры, как Дунс Скот-Фома -Аквинас-Эриуджена-Лейбниц-Спиноза-Галилей-Фичино? Да на одном противоречии
Лейбниц-Спиноза или Аквинас-алхимический Галилей-не менее алхимический Марсилио Фичино - можно прогенерировать целую навозную
тучу в сторону стойбища Автономовых-Деррида.

Ну, и - Новое время. Предшественники гения логоцентризма. Люди, о которых Мэтр не любит говорить/писать. Персонажи плана
Виттгенштейна и
Флоренского. Это что же? Виттгенштейн и Флоренский - суть полновесная Западная метафизика?
ГДЕ ИХ ЛОГОЦЕНТРИЗМ? В обратной иконической перспективе отца Павла и засловеченном обыгрывании анти-философии Кэмбриджского
австрийца - где ставка на единственно важные ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ чего-либо с чем-либо? Ответствен ли Деррида за постулирование
априорности Западной Метафизики с её логоцентризмом? Ответственна ли Наталия Автономова, берущая фор грантед ВСЕ самые одиозные
установки Мэтра? Что ест Западная Метафизика? Что пьёт? Кто есть она? Когда и где она была? С кого началась и Когда закончилась?

Немалое вступление Автономовой пестрит и казусами несколько иного рода. Так, сей автор незлобиво вторит "одному критику", что де "среди
пишущих о нём (i.e. Деррида) нет покамест людей ранга Жильсона и Кассирера".

Это, возможно, самая забавная фраза Автономовой. Тур де форс безответственного притягивания друг к другу несовпадающих сфер. Таким
нехитрым и "младотурковым" маневром Н. Автономова автономно УПОДОБЛЯЕТфигуру Деррида силуэтам Фомы Аквинского и Канта. Ведь
именно о них писали
Этьен Жильсон и
Эрнст Кассирер. Является ли Жак философом того же масштаба, что и Кант с Аквинским - вопрос, что
называется, обращённый к Вечности. Как ни странно, мы бы тоже хотели присоединиться к жалостливму сетованию Автономовой по
данному поводу: а ведь неплохо было бы, когда б взаправду воскресли новые кассиреры и жильсоны и отписали по Деррида. Только вот - что
осталось бы от Деррида после того, как им бы занялись фигуры, созидающие "философию симвоформ" и аквинатов?

Действительно любопытно, что написал бы Кассирер о Деррида: Так или иначе, но это навряд ли совпало бы с тем, что воспето усилиями
автономового пера.

Другая женщина-адепт Деррида(ы) - профессор Барбара Джонсон, между тем, с завидной лёгкостью, продолжает объявлять о всё той же
кончине Западной Метафизики под командорскими стопами Мэтра Деррида. По её словам, Деррида разбил главный и извечный постулат
Западной Метафизики, говорящий о неизменной двойственности всего и вся. Где одно - неизменно полно, телесно, хорошо, а
противоположное - негативно, пусто, выхолощено. Иногда Барбара Джонсон заговаривается (что прощается; шутка ли - перемолоть
"Диссеминацию" с одного языка на другой): приводя "удачные" дерридовы примеры опостылевших в своей "небанальности" бинарностей,
она, в частности, перечисляет: добро против зла, бытие против небытия, присутствие против отсутствия, истину против ошибки,
идентичность против различия, дух против материи, мужчину против женщины, душу против тела, жизнь против смерти (о скрытой чисто
логической несообразности сего противопоставления мы распространимся чуть погодя), речь против языка. Так пишет Джонсон, и Мастер её
не поправляет (по имеющимся сведениям, Деррида обычно "визирует" каждую страницу выходящих под его именем книг, включая
переводческие статьи). Барбара Джонсон заявляет, что каждый второй термин в перечисленных парах неизменно есть дурной,
нежелательно-негативный. И даёт примеры: мол, поглядите, и вправду: отсутствие - это неналичность присутствия, зло - "хуже" добра,
ошибка - искажение истины, и так далее. "Другими словами, два термина не просто противостоят друг другу по значению, но поставлены в
иерархическом порядке, который неизменно отдаёт первому полное предпочтение как во временном, так и в качественном смысле" Можно
предположить, что Барбара Джонсон (в виде исключения для всего академически плодовитого сословия дам-грамотеек) не является
феминисткой. Но, почему же один член (без аллюзий) её - дерридовой пары - мужчина "приоритетнее" и "качественнее" другого члена этой
пары - женщины? Ведь мы же не обязаны рассматривать Западную Метафизику, как застопорившуюся на XIII, примерно, веке с
мисоджинными концепциями монашьими от Павла через Августина,
Исидора Севильского к
Фоме Неверующему (пардон, Аквинскому).
Западная метафизика, слава Богу, насчитывает весьма немало имён и некие из них не согласятся с такой парой. И чем "идентичность" лучше
"различия"? И что, собственно, значит - "лучше"? Прошловековая дискуссия Риккерта о понятийной сути "ценности" в
культурно-историческом смысле, например, явно и досадно упущена. А схоластические дебаты ведь всегда основывались именно на
разности и принципиальной несхожести мнений двух магистров, спорящих у доски. И только в спорах родится та самая, несуществующая
для Мастера, истина - релятивизменной смерти подобная. Деррида с помощью своего трубадура-переводчика Джонсон хочет представить всю
западную философию в качестве противопоставления бытия/присутствия небытию/отсутствию. Писание в перцепции Западной Традиции для
него - явно означает небытие. Не камуфлируясь лукаво, Деррида стремится переставить акценты и вознести кажущееся небытие писания над
бытием речи. Как и всякие обобщения, сии схематические модели, созданные (через посредников) интенцией профессора истории философии
Эколь Нормаль, обречены на убийственную критику других историков философии, в Эколь Нормаль на сегодняшний час не прописанных и не
оказавших "неизмеримого"
воздействия на современную теоретическую мысль. Логоцентризм, по Дерриде, весьма проблематичен, но, разрушая его повсеместную
незыблемость, Деррида и сам признаёт, что использует методологию того же логоцентризма. "Меня, да моим же оружием". Деррида неплохо
понимает, что в своей деятельности он не только и не столько постулирует "новую науку письма" (зовите её, пожалуйста, "грамматологией")
и не только показывает преимущества небытия письма над бытием речи, сколько строит важнейший фундамент того, что на каждом
перекрёстке зовётся именем постмодернизма. Деррида возжелал не только порушить привычные западные либеральные принципы
"логоцентризма" и точно установленных ценностей да приоритетов - он опосредованно нападает на мыслительную структуру гностицизма
вообще, на самую возможность диалектически полученного и доказанного знания. Эпистемология без потенции приближения к эпистеме.
Из Деррида исходят, в конечном итоге, все "бездны интерпретаций" и "невозможность оценки". "Релятивизмус над бумагой простёр совиные
крыла..." Анализ строго-интеллектуальной импотенции постмодернизма не стоит в центре нашей работы, эта всепроникающая энтропия
мыслительной способности (в первую голову в плане стремления к освобождению от постижения знания, но, и одновременного
недекларирования агнозиса) должна быть рассмотрена отдельно.

Не только Барбара, но и сам Деррида тоже заговаривается. Правда, они всегда делают это намеренно, и эти курьёзности плавно вытекают из
главнейших тезисных идей этих авторов. Так, Деррида пишет (для этого приходится открывать другой его труд - "Грамматологию"), что
письмо старше речи. К этой важнейшей для Деррида концепции мы ещё вернёмся. Согласно ей - есть знак, и он первичней звука, а ребёнок
сначала учится читать и писать, а после - говорить. Многим учёным - исследователям древних общностей языковых семей Деррида и откроет
глаза, и расширит кругозорность век (если они приобщатся к сему "неизмеримому воздействию"). Учёные-этимологи-индоевропеисты
обрадуются столь важным прозрениям алжирско-парижского коллеги. Мы уверены, что Дж. Маллори, со всеми его поисками древнего начала
языковой сущности, сотоварищи (Георгиев, Локвуд, Мейе, Порзиг, Дьяконов, Гимбутас, Пулграм, Бюк, Полм, Фридрих, Иллич-Свитыч,
Гамкрелидзе, Девото, Долгопольский, О'брайен, Даниленко и десятки других историков индоевропеизма), были бы очень озадачены подобной
фразой знаменитого постмодерниста, если бы сочли за труд её прочесть. Чего уже не сможет сделать, например, Майкл Вентрис. Подобные
высказывания Деррида, в частности, и приводят нас к размышлениям об ответственности автора исследования, сквозь призму которых мы и
смотрим на некоторые детали "Диссеминации". Ответственности перед выводами, перед читателями, перед фактами, перед самим собой,
перед Барбарой Джонсон, перед Михаль Говрин и прочими локально пришибленными адептами - каждый в своём геосе, которые столь
стремятся идти в фа-рватере мысли и пребывать в фа-воре благостных отношений с небожителями (от Деррида к Кристевой). Перед нами
с вами, перед памятью павших. Перед Священством.