Проза

Начало

Продолжение

Холод

Семиклассники с ржанием и гиканьем завалились в кабинет истории
и замерли. Учитель сидел на рабочем месте, казалось бы все как
обычно, кроме того обстоятельства, что сидел он в валенках, пальто
и меховой шапке. Да, на улице зима, мороз –35С, но ведь
в классе тепло. Странно.

Школьники поздоровались с преподавателем и неспешно расселись
по местам. Готов, не снимая варежки, тер очки и, с нейтральным
настроением, говорил стандартные фразы:

– Здравствуйте, здравствуйте, садитесь быстрей. Ну что там, на
Камчатке, понимаешь, урок начался или что? Третий ряд, вам особое
надо?

Ученики меж собой шушукались:

– Че этот вальтанутый пальто нацепил, тепло же в классе?..

– Уж и не знает, как бы еще…

– Он, наверно, под Деда Мороза косит.

– Идиот, что еще сказать…

Готов запел, исказив голос на манер оперного:

– Выучили ли детишки даты. Кто не выучил – руку подними и и и.

Готов встал, прошел к задним партам, зажал нос и произвел имитацию
дублирующего голоса на старых контрабандных видеофильмах:

– Кто не выучил урок, я тому по морде щелк.

7 «А» рассмеялся. Самый словоохотливый мальчуган так же зажал
нос и спросил, но немного не рассчитал момент:

– А если я не выучил, что тогда?

– Осел ты тогда, – рявкнул Готов, – разговаривать, Кудымов, смотрю
много стал. Не пора ли тебе язычок укоротить.

Парнишка притих, а Готов неожиданно сменил гнев на милость:

– Не боись, Кудымов, не трону. Сейчас к доске пойдешь, готовься.
Что-то жарковато стало. А, дети?

Ученики поддержали, намекая учителю, что пальтишко пора снять:

– Конечно тепло.

– Жарища.

Готов встал у окна и издевательски предложил:

– Я тогда, пожалуй, проветрю. Не возражаете?

Многослойно наклеенные на щели рамы полоски бумаги упали на пол.
В класс ворвался поток морозного воздуха, образовывая клубящийся
пар.

– Кудымов, к доске, – приказал учитель и на всякий случай закрыл
дверь на ключ. Я буду диктовать события, а ты пиши даты… Дурочка
не корчи из себя, знаешь прекрасно, где мел лежит. Говорить буду
быстро, успевай.

Ученик приготовился.

– Битва на озере Байкал, полет обезьян на Луну, день независимости
государства Чукотского, мой день рождения, битва, петербургское
чаепитие, сражение, битва, сколько стоила водка в 1756 году, Микки-Маус,
молюсь и верю, битва. Написал?

– Нет, – засмеялся ученик. – А при чем здесь Микки-Маус?

– Садись на место, деградант, – снисходительно сказал учитель.
– Что там за смешки постоянно?

В классе очень быстро стало прохладно.

– Закройте, пожалуйста, окно, – попросили девочки.

Молчание.

– Нам холодно! – настойчиво поддержали мальчики.

Готов сильно удивился и, от удивления, у него даже отвисла челюсть.

– Что? Холодно? Мне нисколько не холодно.

– Так вы в пальто! – хором закричали дети.

– Причем тут пальто, какое это имеет значение? Пишите давайте.

– А что писать? – спросил Брагин.

Учитель поежился и сунул руки в карманы пальто:

– Откуда я знаю, что писать, всегда есть что писать. А если у
тебя серое вещество в сжиженном состоянии, то я в этом не виноват.

– У меня пальцы замерзли, я писать не могу, – проныл Ромашкин.

– Ты мужик или баба? Отставить разговорчики!

Борясь с холодом посредством напряжения мышц и растирания ладоней,
класс шептался:

– Козел, вообще уже чиканулся.

– Он нас что, заморозить захотел?

– Блин, я дубею уже. Сколько до конца урока?

– 25…

– На фиг, замерзнем сто пудов.

– Надо все директору рассказать.

– Да, чихать директору на нас, он вечно с похмелья болеет…

– Интересно, Готова уволят когда-нибудь, или мы до конца школы
будем видеть эту рожу?

– По радио сказали минус тридцать пять мороза.

– А у меня тридцать семь на термометре.

– Выброси его…

Утреннее солнце за окном еще не взошло, но это не помешало Готову
торжественно прочесть:

                    Мороз и солнце – день чудесный
                    М м м, м м м и так далее.

Холод становился все невыносимей. Неожиданно учитель сжалился:

– Я думаю, помещение уже достаточно проветрилось, можно закрыть
окно.

В дверь постучались и подергали. Готов открыл. Завуч Сафронова
протиснулась в класс и непонимающе оглядела Готова:

– Рудольф Вениаминович, почему вы в верхней одежде?

– Прохладно.

– Да, действительно, не жарко у вас…

– Батареи не греют, засорились, наверное. На третьем этаже нужно
воздух спускать.

Сафронова сочувствующе взглянула на детей:

– Ребята, физики у вас сегодня не будет, Архип Африканович на
больничном.

Разговор по телефону

Зазвонил телефон. Готов взял трубку и, четко проговаривая каждое
слово, ответил:

– Третий ядерный отсек. Дождитесь сигнала и оставьте сообщение.

– Ой, не туда попала, – сказал женский голос, и связь оборвалась.

Спустя полминуты телефон зазвонил снова.

– Алле, – томно сказал в трубку учитель. – Квартира академика
Готова. С кем имею честь?

– Але, – женщина на другом конце провода явно стеснялась. – Это
ваше объявление в газете?

– Какое из трех, о продаже комода или о покупке учебника по сопротивлению
материалов?

– Нет… вот… требуется домработница… от 18 до 25 лет. Интим исключен.
Вы?

– Ах, да, – вспомнил Готов, – подавал, было дело. Видите ли, у
меня много работы. Живу один. Заниматься хозяйством совершенно
некогда. А вам, простите, сколько лет?

– 26…

– Ну у у голубушка, вы же знаете лимит: с 18 по 25… хотя, может
быть, это не принципиально.

– Мне 26 недавно исполнилось. А выгляжу я лет на двадцать не больше.

– Послушайте, девочка моя, – нежно сказал Готов, – мне совершенно
безразлично, как вы выглядите. Я старый академик, а не какой-нибудь
извращенец. К тому же, импотент.

– Хм, – застенчиво хихикнула девушка.

– В этом нет ничего смешного, – бодро заверил Готов. – Это моя
основная головная боль и трагедия. Но что ж поделаешь, годы берут
свое. Как говорится, мои года – мое богатство. А, что вы, собственно,
умеете делать?

–…много чего. Стирать, готовить, делать уборку…

– Этого, милочка, не достаточно. Если вы всерьез намерены у меня
работать, придется научиться другим вещам, которые на первый взгляд
могут показаться странными или даже из ряда вон. Ежедневно проводить
дезинфекцию санузла; ставить уколы, извините за подробности, в
мягкое место и растирать меня на ночь оливковым маслом…

– А ско…

– Не перебивайте меня, юная леди, – возмутился Готов, – ведите
себя достойно. Та а а ак, на чем я остановился?.. Приходить будете
два раза в день, утром и вечером. И чтоб никакой косметики на
лице. Не люблю. Вас это устраивает?

– Да, но…

– Никаких «но»… Предупреждаю: сразу платить мне вам нечем. Если
согласны, можете приступать с завтрашнего дня.

– Да пошел ты старый козел, – с отвращением фыркнула девушка и
отключилась.

Аккуратно открыв блокнот, Готов нарисовал напротив слова «домработница»
пятую палочку (напротив слова «комод» и «сопромат» стояло по две)
и пошел в ванную.

Внимание розыск

Готов ворвался в кабинет директора, размахивая листом бумаги:

– Владимир Константинович, полюбуйтесь, что эти подонки придумали.
Обезьяны.

Он разгладил листок на столе перед директором. Это была отпечатанная
на лазерном принтере листовка. В верхнем левом углу «фоторобот»
Готова и текст:

Смирнов, не выразив никаких эмоций, откинулся на спинку стула:

– Вы это сами сделали?

– Как вы можете, Владимир Константинович? – Готов схватился за
голову и закатил глаза. – Откуда такое недоверие. Весь город этим
обклеен. Я на остановке сорвал.

– Кто-то решил пошутить над вами, – серьезно сказал Смирнов.

– Ничего себе шуточки. За такие шутки в глазах бывают промежутки.
Да за это в свое время лоб зеленкой мазали без суда и следствия.
Какая вопиющая наглость. А какая дерзость. Я требую принять меры!

Смирнов сложил листок вдвое и подвинул на край стола:

– Какие меры? Что я могу сделать?

Готов взад-вперед ходил по кабинету:

– Что значит, какие меры? Какие меры… Вы директор или кто здесь.
Если вы самоотвод объявляете… Пожалуйста. Завтра же на вашем месте
Сафронова будет сидеть.

Директор ухмыльнулся, вспомнив какими нелепыми ухищрениями пользуется
завуч, чтобы «подсидеть» его. Голословные заявления учителя истории
Смирнов не воспринял.

– Предложите что-нибудь. Я послушаю. Зачем так сразу мне импичмент
устраивать? – сказал Смирнов.

Готов сел на стул рядом с ним:

– В первую очередь надо объявить план «Перехват». Как это сделать,
меня не интересует. Далее привлекаем к работе информаторов. Ну
у-у, сами понимаете – кто-то что-то слышал, кто-то кого-то видел.
За поимку негодяев пообещать вознаграждение. Из фонда школы. Важно
не спускать с рук. Сегодня я оказался в такой ситуации, завтра
вы…

Директор взглянул на часы:

– Рудольф Вениаминович, у вас, кажется, урок начался.

Готов широко раскрыл глаза и похлопал себя по голове:

– Какой урок, Владимир Константинович? Я сейчас собственной тени
боюсь. Дрожу, как подосиновик. Не знаю как вы, а я в тюрягу не
хочу. Не хочу на шконарь.

– Но вас же ждут.

– Пускай ждут. Гори все синим пламенем.

Директор взял Готова за плечи и стал выпроваживать из кабинета:

– Идите на урок, Рудольф Вениаминович. Я обо всем позабочусь.

– Но тюрьма, как же тюрьма? – упирался Готов.

– Никто вас в тюрьму не посадит. Все улажу. Со всеми договорюсь.
Да идите же вы, наконец.

– На счет плана «Перехват» поразмыслите на досуге, – попросил
Готов, уходя.

Смирнов закрыл дверь на ключ. Достал из сейфа бутылку водки, налил
полстакана.

– Чокнутый, – произнес он и выпил.

На дверях класса висела точно такая же листовка. Готов сорвал
ее и вошел. Хохот 7-го «Б» заставил учителя заткнуть уши. На столе
лежал бумажный самолетик, сделанный из листовки.

– Тихо! – Готов грохнул дипломатом о стол. – Какая… это сделала?

Учитель растоптал самолетик и помахал, сорванной на двери листовкой.

– Кто это сделал? – спросил Готов. – Я не буду вести урок, пока
не выясню, кто это сделал.

– Не ведите. Нам же лучше, – прошел среди учеников смешок.

– Что? Лучше? Превосхитительно. Постараюсь, чтобы вам было хуже.

– Ничего вы нам не сделаете. Плевать мы на вас хотели…

Голос учителя стал низким, а речь монотонной:

– Я начинаю нервничать. Моя левая нога судорожно подергивается.
Психика претерпевает значительные метаморфозы. Кипит мой возмущенный
разум. Кто это сделал? Гиреев, ты?

Гиреев нагло оскалился:

– Нет. Не я…

– Я чувствую, что это ты, – Готов приблизился к Гирееву вплотную.
– Нет, я просто уверен.

– А вы докажите…

– Не стану я, Гиреев, ничего доказывать. Лучше я тебя накажу.
А если окажусь не прав – настоящему виновнику станет стыдно, и
он сам во всем признается. Если этого не сделаешь ты, Гиреев.

– Ага, ждите. Разбежался. Может, вы сами их по всему городу расклеили
и по всей школе раскидали.

Готов резко замахнулся, но не ударил, а только слегка пригладил
свои волосы:

– Сегодня ты дерзновенно посмел упрекнуть меня. Послезавтра ударил
соседку по парте. Через месяц ты убийца полицейских.

Прекрасно осведомленные о своих гражданских правах, но на порядок
хуже знающие обязанности, семиклассники не очень-то страшились
подобных готовских выходок (в ходу были легенды, как ученики подавали
на учителей в суд). Однако мало кто решался вступить в серьезную
конфронтацию.

Готов протянул руку:

– Дневничок давай, Гиреев! Давай, давай. Быстрее, я сказал!

Гиреев бросил дневник на парту. Готов продолжал стоять с протянутой
рукой и причитать:

– Давай-давай. Я жду, не задерживай класс.

Ученик тяжело выдохнул и вложил дневник учителю в открытую ладонь.

Усевшись на учительское место, Готов открыл дневник и стал писать:

– Сейчас, Гиреев, напишем твоим родителям послание… про все твои
грешки, большие и маленькие. Про все твои злодеяния. Прочитают
родители и ахнут: сынок-то у нас оказывается трудный подросток,
до детской колонии один шаг…

– Пишите, пишите, – усмехнулся Гиреев, – я страницу вырву.

– Самый умный, что ли? А мы тоже не капроновыми нитками шиты.
Я пронумерую страницы. Вот так… первая… вторая… третья… а на форзацах
напишем… На моих уроках ваш сын ругался матом, избил соседку по
парте из-за того, что та не позволяла ему хватать себя за грудь.
Дело тебе шьем, Гиреев. Белыми нитками шьем.

– Все равно у меня родители его никогда не читают.

– Не волнуйся, прочитают. Сегодня после работы обязательно им
позвоню… Ненашев, ты оборзел, что ли?

Готов подбежал к Ненашеву, сдернул с него наушники и отобрал плеер.

– Отдайте! – Ненашев хотел выхватить свою собственность из рук
Готова, но учитель оттолкнул его.

– Борзота! Точно, не нашев. Ты вообще русский? Я спрашиваю, ты
русский? Что башкой мотаешь? Русский? А почему ведешь себя так?
Как, так? А вот так, как нерусский. Плеер я твой забираю, и даже
если ты за ним придешь с родителями, ты его все равно не получишь.
Ненашев и Гиреев, я вас записываю в черную книжечку.

Существует такая присказка: зла не помню, приходится записывать.
Готов говорит так: «Для того, чтобы не перегружать мозг воспоминаниями
о злодеяниях окружающих по отношению ко мне, приходиться иметь
черную книжечку». По поводу и без повода он доставал ее, напоминая,
что это та самая черная книжечка. Кто попал на ее страницы, навеки
вечные зафиксирован как враг или должник. На самом деле в маленький
блокнот без обложки Готов никогда не заглядывал и записывал в
него редко, чаще делал вид. Зато как делал!

Гуляя по классу, Готов задумчиво произнес:

– Когда я был маленький, такой, как вы, я думал что учителям нравиться
орать. И когда сам стал учителем, понял, что это действительно
так.

Пройдет время. Забудется инцидент с листовками. И лишь годы спустя
Готов случайно узнает, что пошутил над ним именно Гиреев с товарищами,
в чьей виновности, честно признаться, учитель сомневался.

Зацепоны

Поздним вечером Готов стоял на автобусной остановке. Рядом с нам
галдели четверо десяти-двенадцатилетних мальчишек. Ребята возбужденно
планировали:

– Зацепляемся только все вместе, не как в прошлый раз.

– До куда едем?

– До конечки. Ты, Толстый, крепче держись.

– Сам ты толстый.

Готов подслушал разговор и понял, что ребята решили прокатиться
на подошвах по накатанному на дороге снегу, зацепившись за автобус.
Для большей осведомленности он спросил:

– Вы что делать собираетесь?

– Зацепляться, – дерзко ответил мальчик в красном петушке.

– А вам-то что? – так же вызывающе спросил мальчик, которого друзья
называли «Толстый» (он и в самом деле был полноват).

– Нет, все нормально. Просто интересно, – втирался в доверие Готов.
– Вам не страшно? Гаишников не боитесь? А под колеса попасть?..
Я в детстве тоже ничего не боялся. Помню, возьмем с пацанами,
в подъезде двери напротив друг друга свяжем веревкой за ручки
и звоним. Они открыть не могут… Ха-ха-ха!!!

Мальчишки поняли, что взрослый человек угрозы не представляет,
перестали дерзить и поведали Готову наперебой о своих приключениях
и технике «зацепления»:

– Главное вовремя отцепиться и убежать…

– Надо назад смотреть, чтобы там машин не было…

– Толстого недавно поймали менты.

– Дак, правильно. Забоялся и не побежал…

– Пошел ты… сам забоялся. Не видел, не говори…

К остановке подошел автобус. Дети экстремалы приготовились.

– Можно с вами покататься? – спросил Готов.

– Конечно, можно, – сказал мальчик в зеленой куртке, – только
держитесь крепче.

Впятером они подбежали к автобусу сзади, присели и зацепились
руками за бампер.

Автобус тронулся и стал набирать скорость. Дети заорали от восторга.
Готов подхватил.

Миновав три остановки, на ходу отцепился мальчик в черном комбинезоне
и остался позади.

– У нас потери! – крикнул Готов новым друзьям. – Что будем делать?

– Ничего! – мальчик в красном петушке держался за бампер одной
рукой. – Он нас будет здесь, на остановке, ждать.

Выхлопные газы ничуть не мешали Готову наслаждаться скоростью,
даже наоборот – действовали возбуждающе.

Обгоняющие автобус машины сигналили зацепившимся.

На конечной остановке «Зернохранилище» они отцепились и спрятались,
чтобы не заметил водитель или кондуктор, за сугробом.

Готов пожал ребятам руки и бодро сказал:

– Здорово, просто великолепно. Я такого кайфа со времен застоя
не испытывал. Будь вы моими учениками, из пятерок бы не вылезали.

– Вы что, учитель? – спросил Толстый.

– Так точно, – ответил Готов. – Преподаватель истории. Школа №3.
А вы из какой?

– Из первой, – хором сказали ребята. – Вот бы у нас такие учителя
были.

– У вас что, учителя плохие? – поинтересовался Готов.

– Ваще козлы! – со злостью сказал мальчик в красном петушке и
улыбнулся. – А вы классный.

– По русскому нормальная, – поправил друга Толстый.

Двери автобуса закрылись, и он плавно тронулся с места.

– Бежим, – скомандовал мальчик в красном петушке. – Следующего
долго не будет, Колян заждался.

Ребята и Готов на ходу зацепились за автобус. Подошвы зашуршали
по скользкой дороге. По пути присоединился Колян.

Глядя на проносящиеся мимо горящие квадратики окон вечернего города,
Готов размышлял о скуке и бесцельности человеческой жизни: «Разве
могут понять меня, учителя истории, мчащегося за автобусом, эти
люди. В своих жалких квадратных метрах. В этих муравейниках. В
тесных, пахнущих луком и картошкой кухнях. Люди, черпающие знания
из телевизора и житейскую мудрость – из посиделок со спиртным.
Синица в руках или журавль в небе…».

В центре города, не доезжая до остановки, автобус притормозил.
Ребята, не сговариваясь, отцепились и рванули в сторону.

Готов не успел сориентироваться, продолжал держаться за бампер.
Обнаружив, что причиной бегства был выбежавший водитель, учитель
вскочил, но поскользнулся.

– Я тебе сейчас уши поотрываю, – ругал водитель, лежащего на дороге
Готова, но, рассмотрев, что перед ним не ребенок, осекся. – Мужик,
ты чего здесь? Ты чего… ты это…

Готов закрыл лицо руками и, извиваясь, как уж на сковородке, заголосил:

– Дяденька, не бейте меня! Я больше не буду! Я не специально,
это они меня подговорили. Я больше не буду! Простите меня, пожалуйста!
Этого больше никогда не повторится.

Вскочив, Готов побежал по сугробам и скрылся во дворах. Водитель
ухмыльнулся, закурил, сел в кабину и уехал. Несомненно, он поведает
о случившемся друзьям и знакомым, сидя в тесной, пахнущей луком
и картошкой кухне.

Кнопки

Готов зашел в класс за полчаса да начала первого урока и закрыл
дверь на ключ. Он повесил пальто в шкаф, не спеша прошелся до
стола, открыл дипломат и достал коробку канцелярских кнопок. Аккуратно
высыпав кнопки на стол, Рудольф Вениаминович стал их считать и
раскладывать по десяткам.

– Вот уроды, ведь ни фига не сто! – воскликнул Готов. – Надо было
в магазине пересчитать, прямо на глазах!

Он собрал кнопки в ладонь, обошел ряды и положил на каждый стул
по одной «острой подлянке». После он вынул из пакета сверток с
гвоздями, молоток и плоский предмет прямоугольной формы.

Забить гвоздь над доской оказалось не так просто. Ушиб пальца
и три загнутых гвоздя – жертва, принесенная учителем за достигнутый
результат.

Прямоугольный предмет оказался портретом Рудольфа Вениаминовича
Готова. Учитель повесил его над доской рядом с М. Ломоносовым
и Т. Хейердалом.

Звонок звал на урок, и ученики дергали дверь. Готов повернул ключ
и сильно потянул на себя ручку. Дети продолжали дергать. Учитель
разжал ладонь. Послышался звук удара о пол детского тела, матерная
ругань и громкий смех всего 6 го «А».

– Заходим быстрей! Все встали по своим местам, никому не садиться.
Глухов, ты дурак?! Я же сказал не садиться, оставь стул в покое.
Кто упал на сей раз? – сдерживая смех, спросил Готов.

– Глухов и упал, – ответила Оля Бесчастных.

– Пять раз ваш класс попадается, условный рефлекс выработать не
в состоянии? Что встали, садитесь.

Ученики садились, смахивая на пол кнопки.

– Не трогай! – завизжал Готов, но ученики уже достали учебники
с тетрадями и сели. – М да, не вышло. Готовьтесь к следующей экзекуции.
Глухов, иди сюда.

Глухов вышел к доске. Учитель зашел ученику за спину и сделал
над его головой «козу».

– Бери мою методичку и рисуй эту таблицу… да не эту, а эту с датами.
Я, что ли, гегемонскую работу делать должен. Попляшете у меня,
и даже сегодняшняя авария на водозаборе не спасет.

Готов подошел к двум девочкам, сидящим у двери, и стал сильно
трясти их парту:

– У у у у! Землетрясение!

Девочки, недоумевая, переглянулись.

– Нарисовал? – спросил Готов Глухова.

– Да.

– Можешь сходить вымыть руки.

– А где их мыть? Воды-то во всем городе нет, авария…

– В унитазе! – обнажив зубы, крикнул Готов. – Я же сказал, никакая
авария вас не спасет. Была б моя воля, дал бы вам билеты за одиннадцатый
класс и…

Монолог прервал лязг бьющегося стекла. Учитель испуганно повернул
голову. На полу лежал разбитый портрет Рудольфа Вениаминовича
Готова. Класс взорвался в диком хохоте.

Контакт

Учитель лукаво взглянул на школьников.

– Вы часто меня спрашиваете: «Существует все-таки НЛО или нет».
(Никто из присутствующих ни разу не осведомлялся у Готова об этом
– прим. авт). Вопрос интересный и довольно противоречивый. Я убежден,
что существует. Потому как видел собственными глазами летающую
тарелку и даже вступил с пришельцами в контакт.

– Расскажите, пожалуйста, – попросили ученики.

– Я расскажу, а вы мне что? Ладно, так и быть, сделаю одолжение.
Дело было так. Год назад я прогуливался по осеннему лесу, собирал
гербарий. Вдруг услышал неестественный для этой местности звук:
будто огромный айсберг откалывается от тела Антарктиды. Взглянул
наверх и, пардон, чуть было не обосрался: надо мной, метрах в
двадцати, зависла огромная летающая тарелка, переливающаяся всеми
цветами радуги. Она, значит, повисела, повисела и присела на полянку.
Я сперва хотел бежать сломя голову, но подумал, что как ученый
не смогу простить себе, если пропущу такое. Тут в голове у меня
зазвучал голос: «Рудольф! Мы давно наблюдаем за тобой. Ты избранный…»
и все такое в этом духе. Говорил голос явно не по-русски, но я
все понимал. Видимо, где-то в подкорке сидит та самая генетическая
память, есть какая-то родственная связь между нами и ними. Тарелка
приземлилась, открылась дверь и из нее, на желтую листву, вышло
три гуманоида, весьма отдаленно похожих на людей. Голые, глаза
маленькие, как бусинки, цвет кожи желтоватый. Я сначала подумал,
что китайцы, но опять же глаза не узкие, а бусинки. Побеседовали.
Точнее, говорил только я, они телепатически меня грузили. Чего
я только не спрашивал, ну все узнал. Попросил, чтобы инопланетяне
мне всю свою подноготную, все знания сразу в мозги загнали. Сказано
сделано. Теперь я умен настолько… вам в самом, что ни на есть
распрекрасном сне не приснится, насколько я умен.

– А они, случайно, не пытаются нас захватить? – спросил один из
слушателей.

– Вот на этом то вся фишка и зиждется. Гуманоиды вообще понятия
не имеют, что такое насилие, они никогда ни на кого не обижаются
и любая агрессия для них все равно, что для нас полтергейст или
параллельные миры. Вроде и существуют, а понять никто не может.
Осознав такой расклад, я подошел к самому высокому инопланетянину
и как двинул ему по челюсти хуком справа, да так, что он отлетел
метра на три и вдобавок ко всему башкой о свой же корабль ударился.
Остальные подбежали к товарищу, помогают встать, но не тут-то
было. Я им такое кунг-фу, такое каратэ устроил… жаль, лысые они,
уж очень за волосы хотелось оттаскать! Признаться, устал я сильно.
Отдышавшись, говорю пришельцам: «Ну че, уроды, поняли, чё к чему?
В следующий раз говно жрать будете». А они мне опять таки телепатически:
«Ладно, Рудольф, пока. Здесь происходит какой-то феномен, полетели
мы, ученым своим расскажем. Боимся только, не поверят они. Счастливо,
до следующего контакта». Они на борт, а я им в след кричу: «Никакого
феномена, навалял я вам просто, всего и делов то. У меня есть
теория о происхождении жизни на земле. Сомневаюсь, что из чего-то
неорганического способны появиться сложные микроорганизмы. В свою
очередь инопланетные существа могли внести свою лепту. Один из
них, скорее всего, чихнул, разглядывая безжизненные просторы Земли,
миллиарды лет назад. Болезнетворный микроб попал в воду и закрутилось.
От микроба-паразита к человеку-паразиту. Люди – это бельмо на
теле планеты. Как я всех ненавижу!

Прозвенел звонок. Дети выбежали из класса, а Готов, улыбаясь,
смотрел сквозь стекло окна, мысленно пребывая с инопланетным разумом.

Личный дневник

– Что ты там все пишешь, Севостьянова? Я ведь ничего не диктую.

Учитель подошел к Севостьяновой и попытался выхватить тетрадку.
Ученица спрятала под парту и строго сказала:

– Это мое. Личное.

– В обществе, девочка моя, не может быть ничего личного, только
общественное.

– А это личное.

Готов обратился к классу:

– Типичный пример индивидуализма. Плевок в общественное самосознание.
Севостьянова, отдай пожалуйста, то что ты прячешь.

– Не отдам, – упрямилась школьница.

– Сашенька, – сказал Готов ласково, – отдай пожалуйста. Мы с ребятами
почитаем и вернем. Больно не будет. Зачем упрямишься, ты же хорошая
девочка? Я добра тебе желаю. И всем. Хочу, чтобы вы привыкли жить
в коллективе, где от каждого по способности, каждому по тому,
что он хочет. Отдай.

– Нет! – Севостьянова насупилась и сжалась.

Готов потребовал настойчивей:

– Отдай по-хорошему, дрянь! Последний раз прошу.

Севостьянова молчала. Готов залез руками под парту и, недолго
борясь, вырвал тетрадку из рук ученицы.

– Верните, – заплакала Севостьянова.

Она хотела выбежать из класса, но Готов преградил ей путь:

– Сейчас посмотрим, что у нас здесь… Ого, дневник! Ребята, личный
дневник Севостьяновой! Он позволит нам глубже понять загадочную
душу этой странной девочки. Правда, Севостьянова?

Класс приталил дыхание, дабы не пропустить ни единого слова, что
прочтет Готов. Севостьянова сделала несколько неудачных попыток
выхватить дневник из рук учителя.

– Второе февраля, – зачитал учитель. – Сегодня день сурка. После
школы мы с девчонками пошли на дискотеку. Немного выпили. Артем
предложил покурить травки. Дунули в мужском туалете. Артем лез
целоваться. Я не согласилась. Сказала, что хожу с Андреем.

Севостьянова вскочила и побежала. Готов, поймал ее за талию и
усадил на место.

– Читаем дальше, – обрадовал учитель свободный класс. – О о, ну
ваще! Если бы меня спросили: с кем бы я хотела переспать из нашего
класса… Наверное, с Кучукбаевым или Зыкиным. Еще мне нравиться
Гальянов, он такой романтичный и часто на меня смотрит. Потому
что я красивая. А уродины, типа Мишиной и Кобелевой, пусть мечтают
о прыщавом шибздике Соловьеве.

Дрожа от злости и стыда, Севостьянова теребила пальцами ручку.
Учитель утешил:

– В чем проблема, Севостьянова? Посмотри, как сильно мы подняли
авторитет Кучукбаева и Зыкина, а Гальянов непременно после урока
сделает тебе предложение. Правда, с Кобелевой и Мишиной не хорошо
получилось. Что ж, время лечит. Не исключено, что вы еще станете
лучшими подругами.

Класс пристально смотрел на плачущую Севостьянову. Самолюбие детей
часто тешит унижение товарищей.

– Ребята, вы не поверите, что здесь написано, – учитель водил
пальцем по странице дневника. – Я девственница. Все мои подруги
давно трахаются, а я боюсь. Мне кажется, что просто так воспитана.
Я думаю что в первый раз должно быть по любви, но не думаю, что
люблю Андрея. Мы просто с ним ходим… – Готов развел руками. –
Севостьянова, я тебя не пойму, а как же Зыкин с Кучукбаевым? Непоследовательно,
Саша, непоследовательно… Вот тут ты пишешь от 29 января… Начались
месячные, писать на могу. И все, больше ни строчки. Поясни.

Севостьянова в безумной ярости набросилась на Готова. Она вцепилась
ему в волосы и изо всех сил драла. Била ногой стараясь попасть
в пах. Плевала в лицо. При всем при этом она не издала ни единого
звука, ни единого ругательства, ни единого вопля. Картина выглядела
жестоко.

Но то, что Севостьянова молча избивала учителя, совсем не означает
что бесшумным был Готов. Как раз наоборот: он визжал до хрипоты:

– Отстань, ненормальная! Уберите ее от меня! Больно же, дура!

От неожиданного нападения Готов полностью потерял ориентацию в
пространстве. Он даже не отмахивался, лишь прикрывал дневником
голову. Один удар Севостьяновой коленом попал учителю между ног.
Готов упал, держа руки в области гениталий.

Севостьянова спокойно собрала вещи и вышла. Учитель на полу корчился
в невыносимой боли.

Богобоязненный образ жизни

Готов вошел в класс, перебирая в руках четки.

– Доброго здравия, вам, дорогие мои. Садитесь, пожалуйста.

Ученики 8 го «Д» сели. С задних парт донесся смешок, и в голову
Эдику Харитонову полетел комок смятой бумаги. Эдик обернулся,
поискал глазами и показал кулак. Лена Сидорова упала со стула
(мальчишки на перемене подпилили школьное имущество) и громко
рассмеялась. Класс подхватил.

Готов улыбнулся:

– Успокойтесь и не бойтесь, ругать не стану. С сегодняшнего дня
я веду смиренный, богобоязненный образ жизни. Ничто не способно
вывести меня из себя. Хочу, чтобы мое умиротворение распространилось
и на вас. Не представляете, как мне сейчас хорошо и спокойно.
Если кто хочет, может ударить меня по щеке, я с радостью подставлю
другую. Хорошие мои, будьте добрыми и любите друг друга.

– А как любить, по всякому? – сострил беззубый Коля Новоселов.

Учитель положил на стол четки и, не переставая улыбаться, сказал:

– Зачем ты так, Коля? Речь идет о высокой духовной любви, которой
не страшны никакие преграды… Ну ладно, начнем, пожалуй, урок.
Как говорится, ученье – лихьт, а неученье – нихьт. Андрей, убери,
пожалуйста, плеер. Не время сейчас, Андрюша… Вот молодец, умница.

Готов написал на доске: «История надувательств. Разоблачение»
и без всякой кротости в голосе сказал:

– Никакие фокусники, не фокусники. Коперфильд ваш – фигня полная.
Летает он, конечно. Рассказывайте. Чистой воды обман иллюзия,
техника, приспособления, правильно расставленные зеркала. И потом,
кто это на самом деле видел? По телевизору сейчас все, что угодно
показать могут. Я поражаюсь, все верят, что Дэвид прошел сквозь
китайскую стену, ну прямо все по честному, а фильм Властелин Колец
сказкой считают. Это же элементарный монтаж. Нонция, фиксенс.

Денис Кротов поднял руку:

– А никто и не говорит, что Коперфильд волшебник. Все знают, что
это просто трюки.

Готов по-доброму посмотрел на ученика:

– Денис, я все понимаю, ты пытаешься меня разозлить. Зачем? Я
стал другим человеком. Для меня отныне не существует мирской суеты.

– Но…

Готов рассмеялся, не дав школьнику высказаться:

– Перестань, Денис. Ты, право, считаешь, что сейчас Рудольф Вениаминович
начнет на стены бросаться, оскорблять. Этого, конечно же, не будет.

– Ничего я не думаю, просто интересно… вот вы нам это рассказываете,
а это и так понятно, что…

– Это все, Денис, от лукового. Я же знаю, на самом деле ты не
такой. На самом деле ты хороший, добрый парень. Неужели для тебя
так принципиально важно разобраться в таком пустяковом вопросе?
Если хочешь, я возьму свои слова обратно и признаю всех фокусников
магами и волшебниками, что в сущности одно и тоже.

– Я не говорю, что фокусники волшебники, просто я…

– Что, ты?!! – заорал Готов и отшвырнул в сторону стул. – Достал
ты меня уже, придурок, задолбал!!! Испытывая мое терпение, ты
даже не догадываешься на что себя обрекаешь!!! Тормоз недоношенный!!!
Скажи, ты недоношенный, что ли?!!

– Вовсе нет, – сказал Кротов.

– Хочешь сказать, что тебя девять месяцев вынашивали?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Мама говорила.

– А она откуда знает?

Школьник не нашел, что ответить, лишь открыл рот.

– Все, хорош играть в доброго дядю, – раздраженно сказал Готов.
– По нормальному вы не можете, потому что вы не нормальные. Откуда
такие дети берутся? Откуда вообще дети берутся? Не может же природа
быть столь несовершенной. Так, господа бумагомараки, на первый,
второй, девятый расчитайсь! Берем парты и выносим в коридор.

– Зачем? – удивились ученики.

– Зате э э м! – передразнил учитель. – Надо значит, вот зачем.
Это знают только трое: я, Бог и мой внутренний голос. Давайте
быстренько, все парты в коридор.

8 й «Б» возмущался:

– На фиг надо?!

– Че к чему?!

– Ага, а потом обратно затаскивать, да?!

Готов отбил кулаками по столу дробь.

– Вы че разорались?! – рявкнул учитель. – Глотки луженые?! Я ведь
быстро сейчас… Директор сказал парты вынести, красить будут. Вы
можете хоть раз без пререканий что-нибудь выполнить?

Школьники зашуршали вещами и стали выносить парты со стульями
в коридор, громко радуясь смене деятельности. Готов руководил
процессом переноски парт.

– Тише вы, не орите, кому говорю, – махал кулаком учитель, – уроки
идут. Лунев, Самсонов вы что, рахиты, нормально нести не в состоянии?
Не ржи, Кротов, не ржи, отныне ты у меня на особом контроле… Расставляйте
в три ряда, как в классе. Стол мой не забудьте.

Ученики расставили парты, как велел Готов и расселись по местам.
Всем было весело, как-никак учитель вновь порадовал нездоровой
оригинальностью.

– Можно начинать, – сказал Готов. – Ребята, сейчас сделаем так:
по моей команде, все вместе начинаем орать. Орать со всей дури.
Визг и свист приветствуется. Чтобы стены задрожали, и стекла вылетели.
Поняли?

Класс обрадовался заманчивому предложению. Готов слегка присел
и зажмурился:

– Приготовились… Начали! А а а а а а а а!!!

Оглушительный рев 8 го «Д» пронесся по коридорам школы. Преподаватели
из соседних и не только из соседних кабинетов высунули головы.
Готов жестом приказал ученикам успокоится и громогласно, в расчете
на публику, произнес:

– Теперь-то ребята, я надеюсь, вы поняли, что означает выражение
«коридорное образование»? Заносите парты обратно. И без всяких
разговоров!

Пистолет

Доказывая ученикам 9-го «В» новую теорию о происхождении русской
нации от древних племен Южной Америки, в результате пересечения
последними Атлантического океана, Готов столкнулся с рядом опровергающих
высказываний учеников.

– Как они могут быть нашими предками, если они узкоглазые, а мы
нет, – спросил Сережа Шустов.

– Мутация, – ответил Готов. – Смена климата повлекла за собой
изменение пигментации кожи, формы глаз, осветление волос. Сотни
и сотни лет потребовалось для этого.

– А чего они, ни с того ни с сего, через океан ломанули? – хохотнул
Марс Ибрагимов.

– Тебя не спросили! – зло сказал Готов. – Кстати, к тебе, татарин,
это вообще не относится. По моим скромным подсчетам, для того
чтобы возместить ущерб от нашествия татаро-монголов, с учетом
выплаченной дани, каждый представитель вашей национальности должен
ежедневно выплачивать двадцати русским по 38,7 копейки. В течение
всей своей жизни.

– У меня другая информация, – возразил Ибрагимов. – Я читал, что
индейцы в Америку пришли как раз с Востока, а современные татары
не являются прямыми потомками татаро-монголов.

– Не являются прямыми, зато являются косвенными. И вообще читать
не значит знать. Книжки-мартышки детям не игрушки.

– А сами-то вы откуда про индейцев знаете? – спросила Алена Терещенко.

– От верблюда, разумеется, – щелкнул пальцами Готов. – Кто как
не верблюд помогает ученому делать открытия. Такого имбицилизма
и идиотии я от тебя, Терещенко, не ожидал… Надо же, откуда я знаю…
Да сравнить хотя бы культуры, русскую и южноамериканских индейцев.
А легенды, предания… Доказательств полно. И, к тому же, я надеюсь,
никто из вас не осмелится оспорить подлинность археологических
находок.

– Ничего вы не доказали, – сказал Шустов. – Где ваши доказательства?
Где археологические находки?

– Жалко, Шустов, что на дворе не тридцать седьмой, – сквозь зубы
сказал Готов. – Я бы расстарался привлечь тебя за антисоветскую
пропаганду троцкистского толка.

– Сейчас, к счастью, не тридцать седьмой, – усмехнулся Шустов.

Готов убрал со стола вещи в дипломат и объявил классу:

– Я снимаю с себя полномочия преподавателя. Раз уж мой непререкаемый
авторитет для вас ничего не значит, поищите себе нового учителя.
Хоть Шустова. А, Шустов, ты, кажется, у нас самый умный. Выходи
к доске, веди урок, а я сяду на твое место. Что, слабо? Толстая
кишка тонка?

– Не слабо! – вызывающе заявил Шустов и вышел с учебником к доске.

Готов сел на его место и выжидающе улыбнулся, а новый учитель
истории стал читать параграф из учебника.

Вертясь на стуле, Готов нарочито громко шептал, сидящим рядом
ученикам:

– Шустов лох. Без учебника ничего не знает. Давайте урок сорвем…

Не обращая внимания, Шустов читал лекцию. Готов вырвал из тетради
соседки по парте, Насти Докучаевой, листок, смял, бросил в Шустова
и отвернулся. По классу прошел смешок. Шустов проигнорировал.
Тогда Готов завопил фальцетом:

– Ай ай ай! Меня кто-то ущипнул. Сергей, как вас там, по отчеству,
скажите Докучаевой, чего она…

– Докучаева, прекрати безобразничать, – шутя сказал Шустов. –
А по отчеству я Сергеевич.

Девятиклассники засмеялись.

– Сергей Сергеевич, – снова фальцетом пропищал Готов, – а можно
выйти? Мне очень надо. Я не буду по школе гулять.

– Можно.

– Ой, а я расхотел.

Класс вновь охватило веселье.

Улыбаясь, Шустов продолжил читать параграф.

– А можно вопрос, Сергей Сергеевич? – фальцет Готова стал еще
тоньше.

– Задавайте, – сказал Шустов.

– Сколько всего было крестовых походов?

Не зная ответа на вопрос, Шустов все-таки нашелся:

– Об этом история умалчивает.

Неудовлетворенный ответом, Готов принялся колотить кулаками по
парте, топать ногами, мотать головой и орать.

Шустов подождал, пока тот успокоиться, и строго, но в тоже время
игриво, сказал:

– Рудольф Вениаминович, выйдите из класса. Вы мешаете вести урок.

Услышав это, Готов выскочил из-за парты, подбежал к Шустову и
вырвал из рук учебник:

– Все! Довольно! Поигрались и хватит хиханьки хаканьки устраивать.
Понял ты, наконец, Шустов, каково быть учителем. Думал раз плюнуть,
а оказалось иначе? Теперь ты запомнишь, какой это тяжкий труд
– воевать с вами. Чтоб впредь тише воды, ниже травы. Понял? Я
не слышу, ты понял или нет? Отвечай!

– Ничего я не понял, – нахально ответил Шустов. – Не надо наезжать
на меня.

Готов не спеша расстегнул пиджак, снял и бросил сидящей на первой
от учительского стола парте Лене Кузиной:

– Ну-ка, мать, подержи. Че ты, Шустов, сейчас сказал? Я наезжаю
на тебя? Да? А это не ты тут борзеешь? Щенок! Иди сюда!

– За базаром следи! – ничуть не испугавшись, бросил Шустов.

Готов порвал на груди рубашку и зарычал:

– Ты, че, меня заводишь, шкет?! Фраера нашел?! Давай схлестнемся
в натуралку! При всех! Иди, иди сюда!

– Заткнись козел! – крикнул Шустов. Он достал из-под свитера пистолет
и передернул затвор. – К стене!

Ученики ахнули и притихли.

Разгоряченный Готов моментально остыл. Он выставил перед собой
руки и беспорядочно залепетал:

– Э э э… стой… убери… убери свою пушку… не играй с этим… убери
эту штуку…

– К стене, руки за голову, на колени! – отчеканил Шустов.

Сделав все, как велел вооруженный ученик, Готов ощутил затылком
холодную сталь дула «пээма». Никогда учителю не приходилось бывать
в таких переделках. Жизнь не кино, подумал он, в жизни рискованно
играть роль супергероя. Вдруг этот псих выстрелит. Сколько по
стране за год происходит подобных случаев? Десятки? Сотни?

Если Готову игра в супергероя показалась опасной, то Шустову напротив
– очень увлекательной.

– Прощайся с жизнью, – сказал ученик и, тыча дулом Готову в голову,
обернулся к классу. Товарищи Шустова жестами показывали одобрение.

– Ты меня убьешь? – простонал Готов.

– Да! – твердо сказал школьник.

– Тебя все равно поймают. Столько свидетелей… Убери пистолет.

– Я сначала тебя убью, потом их, потом себя, – Шустов снова передернул
затвор. – Мне терять нечего. Говори, кто щенок?

– Я… я щенок…

– Кто борзеет?

– Я борзею… борзею… в конец оборзел.

– Извинись! – рявкнул Шустов.

– Извини, – торопливо выпалил Готов.

– Ладно живи пока, – сказал Шустов и возвращаясь к своей парте
стал засовывать пистолет за пояс и принимать поздравления одноклассников.

Но не долго Шустов радовался победе. Прыжком пантеры Готов повалил
его на пол, отобрал пистолет и схватил за волосы:

– Попался ублюдок?!! – закричал учитель, ввинчивая ствол Шустову
в висок. – Я тебе мозги сейчас вышибу!

Подросток завопил от боли:

– Больно! Пустите! Не имеете права!

– Закрой пасть, недоносок! – Готов схватил Шустова за шею и, подталкивая
пистолетом, повел к директору.

В директорском кабинете Готов швырнул Шустова на ковер, встал
коленями на грудь и направил пистолет в лицо подростка. Учитель
тяжело дышал и шипел, зубы едва не крошились под давлением стиснутых
челюстей. Смирнов осторожно вышел из-за стола и прижался к сейфу.

– Вы что? Вы… вы зачем? – шептал насмерть перепуганный директор.
– Рудольф Вениаминович, перестаньте…

Не переставая целиться, Готов встал и закрыл дверь:

– Поднимайся, Шустов! Быстрей! А вы, Владимир Константинович,
сядьте. Рассказывай уродец! Все как было рассказывай!

– А чего рассказывать? – усмехнулся школьник. – Нечего рассказывать.

Смирнов медленно подошел к Готову и взял из его дрожащих рук пистолет:

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит. Ну-ка, садитесь
и рассказывайте.

Готов развалился в кресле и закрыл глаза:

– Был глушитель… еще был глушитель. Вероятно, когда я этого подонка
обезвреживал, глушитель куда-то закатился, – учитель вскочил и
встал рядом с директором. – Я объясню вам, что здесь происходит.
Читаю я, значит, лекцию, никого не трогаю, а этот Шустов мешает
и мешает, мешает и мешает. Я одно замечание, второе, третье… Вон,
говорю, из класса… А он, так нагло, вынимает из сумки наган и
не спеша наворачивает глушитель. А потом стреляет по горшку с
цветком. Весь девятый «В», как вы уже догадались, в восторге.
Заставили меня раздеться, голым танцевать на партах. Терещенко
с пеной у рта умоляла Шустова отстрелить мне одно место. Благо
в КГБ меня кое-чему научили. Обезвредил преступника. Не знаю как
вам, Владимир Константинович, а мне моя жизнь дорога. Представляете,
дожили, дети в школу оружие носят. Так что принимайте решение.

– А ты что скажешь? – спросил Смирнов школьника.

– Гонит он, – смеялся Шустов, – ничего такого не было. Вы че,
его не знаете?

– Было, Владимир Константинович, – заверил Готов, – теперь не
отвертится. Ношение и применение огнестрельного оружия. Ему такой
срок впаяют, мало не покажется. Все, Шустов, труба дело и саксофон
дело. Первая ходка по малолетке у тебя будет.

– Где ты взял пистолет? – Смирнов пробовал вытащить обойму, но
у него ничего не получалось.

– Это не пистолет, – сказал Шустов.

– А что это? Танк? – хохотнул Готов или самолет или нет… сейчас
догадаюсь. Атомная бомба? Правильно? Ха ха ха!

– Это зажигалка, – с ухмылкой сказал Шустов, – почти точная копия
пистолета Макарова. Проверьте, Владимир Константинович, нажмите
на курок. Не бойтесь.

– И вправду зажигалка, – нажал на спусковой крючок Смирнов, –
а вы боялись, Рудольф Вениаминович.

– Ах ты гаденыш! – Готов схватил Шустова за свитер, но не удачно,
школьник вырвался и, гогоча, выбежал из кабинета. – Беги, беги,
еще встретимся.

– Признаться, испугался я, когда вы этого сорванца на мушке сюда
привели, – сказал Смирнов. – Чуть сердце не выскочило.

– Это надо же так осложноволоситься, – схватился за голову Готов.
– Зазря, получается, сидел на подоконнике голышом и кукареку орал.
Что делать будем, Владимир Константинович? Из класса ведь все
равно никто не сознается, что ручками и карандашами в дартс играли,
а я в качестве мишени был. Сегодня ночью я спать не стану, буду
придумывать для них страшные пытки и казни.

– Накажем, не волнуйтесь. Только выпьем сперва – снимем стресс,
– сказал Смирнов.

Директор вытащил из сейфа бутылку водки и полиэтиленовый пакет
с бутербродами.

(Продолжение следует)