Проза

Начало

Продолжение

Свет погас

Утро. В классе погас свет. В соседних со школой домах тоже. Школьники
обрадовано загалдели:

– Ура, урока не будет.

– Темнота - друг молодежи.

– У меня Шишкина под партой. Ха?ха!

– Сейчас включат, авария наверно.

Учитель издал длинный звук «у», чтобы все смолкли, и объяснил:

– Электричество еще долго не включат. Это так называемое веерное
отключение. Но вы ошибаетесь, если думаете, что урока не будет.
Я могу читать по памяти.

– Что такое веерное отключение? – спросили из темноты.

– Веерное отключение – это отключение веером.

– Как понять веером?

– Так и понимай, веером и все. В стране электричества катастрофически
не хватает, а число потребителей растет в геометрической прогрессии.
Понимаете? Как лампочка: чем больше комната, тем больше лампочке
необходимо энергии, чтобы осветить ее.

– Какая разница? Лампочка она и есть лампочка, – мудро заметил
голос из темноты. – Насколько ватт рассчитана, так и будет светить.

– Дурак!

– Не согласен.

– Не согласен, значит баран упертый. Ты не знаешь, а я знаю, лампочка
в комнате наматывает больше, чем на кухне, потому что площадь
комнаты больше.

Ответа не последовало.

Темнота давит на человека, поэтому ученики разговаривали вполголоса.
Готов на ощупь вышел в коридор, тихонько открыл дверь соседнего
кабинета и на цыпочках вошел.

В классе ученики, в основном девушки, просили рассказать Кольцову
о себе. Молодая аспирантка еще не привыкла ощущать себя взрослой
среди школьников и, смеясь, отвечала на вопросы. В кромешной тьме
присутствия Готова никто не заметил. Учитель сел на корточки,
дабы свет фар проезжающих машин не обнаружил его.

– Ольга Семеновна, вы замужем? – спросили ученицы.

– Нет пока, – веселым голосом ответила Кольцова.

– Собираетесь?

– Может быть летом.

– А кто жених?

– Какие вы любопытные. Все вам расскажи.

– Расскажите! Интересно же! – загалдели девчонки.

– Не скажу. Секрет, – смеялась Кольцова.

Готов гуськом пробрался поближе к аспирантке. Он жадно вдыхал
ноздрями ее запах. Упивался затейливой мелодией скрипа стула,
на котором она сидела.

– Вы собираетесь диссертацию писать? – спросили ученики.

– Нет, наверно. Пока, по крайне мере…

– Почему?

– Сейчас это очень дорого стоит. За свой счет придется приглашать
профессоров. В других членов комиссии деньги вкладывать. Много
нюансов. Сейчас бесплатно ничего не делается. Даже диссертация
не защищается. И потом я еще не решила, нужно мне это или нет…

– А сколько денег надо для этого?

– Не знаю… Думаю тысяч сто.

– Долларов?

– Нет, рублей. Но все равно, мне сейчас не потянуть… А?а?а?а!!!
А?а?а?а!!! Ой?ой?ой!!! Что вы… А?а?а?а!!!

Готов мял грудь Кольцовой, сильно кусая губу, чтобы не расхохотаться
и, соответственно, не быть узнанным. Аспирантка вскочила и с воплями
стала отбиваться от нападавшего. Готов «пулей» выбежал из кабинета
Кольцовой и неслышно вошел в свой.

– Слышите? Кольцова разоралась, – сказал ученикам Готов. – Опять
эпилептический припадок.

После зимних каникул

После зимних каникул Готов встретился со своим пятым «Д» на уроке
истории:

– Здравствуйте, дорогие мои. Как-никак две недели не виделись.
Отдохнувшие… Выросли-то как. Ни фига, Иванова, тебя разбабахало.
Рассказывайте, как каникулы провели.

Дети наперебой стали делиться впечатлениями:

– Я ездил к бабушке в деревню.

– Мы с папой на лыжах ходили кататься.

– А мы сейчас ремонт делаем.

– Мы с мамой в церкви на рождество были.

– Тщ?щ?щ, – поднес палец к губам учитель. – Зачем все сразу. Я
прекрасно понял, что каникулы вы провели бездарно. Например, я
в каникулы ел эскимо на полупалочке, достиг просветления, левитировал
и купался в проруби.

Из коридора в класс кто-то забросил серую кошку. Она заметалась
и испуганно прижалась к двери. Дети сорвались с мест и побежали
смотреть на животное.

– А ну назад! По местам! – остановил учитель.

Готов взял кошку на руки и погладил.

– Кошки, – сказал учитель, – делятся на матерых и шелудивых, а
собаки на бобиков и бобиков.

– А это какая? – спросили ученики.

– Этот кошак шелудивый, – Готов положил кошку на стол и слегка
потискал. – Кстати, кошки единственные млекопитающие, относящиеся
к пресмыкающимся.

– Можно нам погладить? – дружно попросил класс.

– Можно. Идите сюда.

Ученики собрались вокруг стола и по очереди гладили бедную зверушку.

– Все погладили? – Готов взял кошку на руки и понес к двери. –
Отпустим кошака.

– Я еще не погладил, – опомнился Пастухов.

– В большой семье Андрей… я надеюсь ты не хуже меня знаешь о законе
большой семьи, – сухо сказал Готов, закрывая дверь на ключ. –
Развлеклись, пора и поучиться.

Яйца

– Десяток яиц, пожалуйста, – подмигнул продавщице Готов.

– Пожалуйста, – продавщица положила перед ним пакет с белыми проштампованными
яйцами.

Готов расплатился и пояснил:

– Сегодня этот продукт для меня очень много значит.

Продавщица многозначительно кивнула.

Начитавшись бульварных книжек по йоге и медитации, Готов нередко
предавался внутреннему созерцанию. Обычно вечером, придя с работы
домой, он вставлял в музыкальный центр компакт диск с релаксирующей
музыкой, зажигал благовония, садился на корточки и, протяжно распевая
грудным голосом «ОМ», медитировал. Процедура занимала не более
15 минут и сопровождалась частым чиханием (как считал Готов –
следствие аллергии на благовония). Подзарядившись духовно, учитель
шел на кухню заряжаться более материально. Там ждали «Доширак»,
сосиски, хлеб и пол-литровый пакет фруктового йогурта. Закончив
трапезу он обычно включал телевизор и засыпал под программу «Время».

Стемнело. Готов подвинул стул к окну на кухне. Достал из холодильника
яйца. Выключил в квартире свет. Взобрался на стул и открыл форточку.

Под окнами по тротуару вдоль дома шла компания подвыпивших подростков,
хором поющих «Ой, мороз, мороз». Готов один за другим бросил в
них два яйца. Первое яйцо пролетело мимо, второе оставило на вязанной
шапочке одного из подростков склизкое пятно.

Готов спрыгнул со стула и с середины кухни наблюдал за реакцией.

Компания остановилась и стала вглядываться в окна. Матерная ругань
вызвала у Готова ироничную усмешку. Пострадавший тер шапочку о
снег и поносил необнаруженного обидчика на чем свет стоит.

Подростки ушли. Готов вновь залез на стул.

Бабушку с внуком он пропустил: не поднялась рука. Двух женщин
с сумками он пропустить не мог. Яйца поразили цели: пальто и сумку.
Мат, обрушившийся в адрес хулигана, обладал большей, в сравнении
с подростковой, колоритностью и высотой тона. Готов закрыл руками
рот, чтобы громко не рассмеяться.

Кидать яйца по мужчинам в милицейской форме опасно, а вот если
без нее - тогда можно. Готов взял в ладонь сразу три яйца и запустил
в троих. Прыгать со стула не стал: аккуратно спустился.

Результаты попадания: меховая шапка, пальто, дубленка. Готов шепнул
самому себе: «Снайпер я, однако».

Мужики закричали:

– Ах ты, сука!..

– Вон, кажется из того окна…

– Из какого?

– Да вон на третьем…

– Козел!!!

– Сейчас разберемся.

Готов заволновался: «жертвы» не матерились – не к добру это. Действуя
оперативно, он быстро вынес стул из кухни, снял очки и лег на
кровать, завернулся в плед. Для убедительности образа даже похрапел.

Раздался стук в дверь. Странно, подумал Готов, почему стучат,
когда есть звонок? Люди серьезные, может ФСБэшники? Тогда почему
не на машине? Готов свернулся калачиком. Позвонили. Потом еще
несколько раз.

Учитель, укутанный пледом и «сонный», открыл дверь. В подъезде
стояло три здоровенных мужика. Не иначе спортсмены.

– Вы ко мне? – небрежно нацепил очки Готов.

– Это ты сделал? – пробасил тот, у которого была проблема с шапкой.

– Простите, что сделал?

Готов сощурился и, не снимая очков, потер глаза.

Человек с разбитым яйцом на шапке указал на причину своего визита
и провел рукой возле причин своих товарищей:

– Вот это! Ты? Из твоего окна?

– Вы что, смеетесь? Я спал.

– Кто тогда? – мужчина смял головной убор из кролика в кулаке.
Его друг слева кашлянул, товарищ справа во внимании, как собачка,
наклонил голову.

– Милостивый государь, господа, – Готову не хватало острой бородки,
чтобы быть похожим на дореволюционного интеллигента. – Но откуда
же я могу знать, кто… я взрослый человек, заслуженный педагог
России. Живу один. Мне не пристало заниматься подобными глупостями.
Яйца кидать… скажите тоже… Я, милостивый государь, не на том жаловании,
чтобы пищей разбрасываться.

– А мы не говорили, что в нас яйцами кидали, – попытался поймать
Готова на слове мужчина в дубленке, тот что кашлянул.

– Молодой человек, – сожалеюще покачал головой учитель, – вы считаете,
раз я в очках, то обязательно слепой?.. Может, милицию вызвать?

– Не надо, – ответили они, – сами разберемся.

Они постучали в соседнюю дверь. Соседка пенсионерка не открыла.
Только спросила:

– Кто там?

– Нас яйцами закидали, – замешкался человек с яичницей на шапке.

– Чего надо?

Готов вышел в подъезд и прислонился к двери соседки:

– Эй, Никифоровна. В мужиков-то яйцами кинули. Не знаешь, хто?
Чай ты, поди?

– Уходите! – заругалась старушка.

Готов сделал из ладоней трубочку и прислонил к дверному глазку,
придерживая плед подбородком:

– Не бойся, ты. Я это, Рудольф, сосед твой, – прокричал учитель
в трубочку из ладоней.

– Милицию позову, уходите! – верещала бабушка.

– Пошто милицию-то. Мужики пришли с яйцами на головах. Впусти,
не по-людски как-то.

– Сейчас приедут, заберут. Позвонила уже, – пугала пенсионерка.

Готов развел одной рукой (другой придерживал плед).

– Темные люди, – констатировал учитель, – провинция. Бескультурье.
Может, стоит выше подняться, там много асоциальных элементов живет?

Мужчины ничего не ответили, ушли. Учитель докидал оставшиеся яйца
в прохожих, включил телевизор, лег и задремал, укрывшись пледом.

Гипноз

На уроке 8 «Б» был предоставлен сам себе. Не потому что учитель
на урок не явился и не потому что ему пришлось срочно покинуть
класс. Нет. Готов читал книгу.

Полные жизненной энергии восьмиклассники не могли вынести пытки:
«сидеть молча» и время от времени нарушали тишину. В таких случаях
Готов отрывался от чтения, пристально смотрел в глаза учащихся
и монотонно медитативным голосом говорил: «Ти и и хо о».

– А что вы читаете? – спросил кто-то из глубины класса.

Готов посмотрел на название книги:

– Гипноз, практическое применение. Не мешайте.

– А зачем? – выпалил Никита Малышев и спрятался за спину впередисидящего
одноклассника, чтобы учитель не определил, кто задал вопрос.

– Не прячься, Малышев. Думаешь, мне ничего не видно? – Готов встал
и выгнулся, взявшись за поясницу. – Почему вы считаете, что все
учителя болваны, ничего не видят, ничего не замечают? Мне отсюда
все прекрасно видно. Что ты хотел спросить, Малышев?

– Зачем вы про гипноз читаете? – беспричинно улыбаясь, ученик
прикрыл рот, из-за отсутствия нескольких передних зубов.

– Чтобы гипнотизировать, – ехидно ответил Готов.

– Кого?

– Корову! – бросил Готов. – Мозгами пораскинь. Кого я могу гипнотизировать,
кроме людей? Тебя, например, Малышев, загипнотизирую и внушу,
что ты немой. Молчать будешь на уроках, хоть какая-то польза.

Ребята захихикали. Готов сел на край стола.

– А если серьезно… сила гипноза великая сила. Действуя непосредственно
на подсознание, человеком можно всячески управлять. Веревки вить.
Скажу вам по секрету, только никому не рассказывайте, некоторых
учителей я уже загипнотизировал.

– Расскажите, кого вы загипнотизировали, – встрепенулись ребята.

– Тише, тише, – успокаивал Готов, – не кричите на всю школу. Хотите
чтоб все узнали? Я загипнотизировал Ермакову, по географии которая,
и Кольцову… все запомнить не могу, то ли она студентка, то ли
аспирантка… несущественно. В общем, я их в своих рабынь превратил.
Звоню в любое время, приезжают, уборку делают, в магазин ходят,
пищу готовят, песни поют а капелла и еще кое-что интересное делают,
только я вам не скажу, молоды вы еще, женилки и замужевыходилки
не выросли. На автобусах я больше не езжу, исключительно на такси.
Под гипнозом водила хоть на край света…

– Врете вы всё! – резко сказала Света Ермакова. – Сестра ничего
такого не рассказывала.

– Какая сестра? – растерянно спросил Готов. – А а, так значит
Ермакова Вероничка твоя сестра? Как же я сразу не догадался? Ты
же тоже Ермакова… м м м… вообще-то, похоже: такие же шаренки наглые
и скулы. Поспешу огорчить тебя, Светочка, не вру я, не вру. Угораздило
твою сестренку попасть в мои лапы и стать жертвой грязных помыслов.
А молчит она, потому что стыдно признаться в содеянном. Шутка
ли, рабыня самого Готова.

– Врете, врете! – чуть не плача, закричала девочка, – сами вы…

8-й «Б» был на редкость дружным классом. Ребята стали кричать,
защищая Ермакову:

– Что вы к ней пристали?!

– Отстаньте от Светки!

– Что вы ее достаете?!

– Никакой вы не гипнотизер!

– Ничего вы не можете!

Готов подождал, пока реплики иссякнут и с недовольством сказал:

– Ишь, раскудахтались адвокаты. Не понравилось, что учитель сказал?
За живое задело? Плохой Готов! Плохой Рудольф Вениаминович! Не
нравится никому! Да?! – переходя на повышенные тона, Готов изрядно
жестикулировал. – Ну, давайте я уволюсь! Лады? Все согласны? Да,
только я не уволюсь! Не надо так смотреть на меня. Я начал преподавать,
когда вас всех еще в проекте не было. Я впервые сталкиваюсь с
подобными выкрутасами. Мне прекрасно известно, какое удовольствие,
какое неземное блаженство вы испытываете оттого, что систематически,
методично выводите меня из себя.

– Все равно вы не умеете гипнотизировать, – язвительно произнес
Слава Бирюков, сидящий за одной партой со Светой Ермаковой. –
Если бы умели, то давно бы нас загипнотизировали.

– А я дурачков не гипнотизирую, – нашелся Готов.

– Значит, не умеете.

– Умею, не переживай. А тебе я советую прикрыть ротовое отверстие.

– Все равно не умеете, – не унимался Бирюков. – Давайте поспорим.

– Кто спорит, тот экскрементов не стоит, – сдержано сказал Готов,
– а доказать – докажу. Только при условии, что подопытным кроликом
будешь ты. Согласен?

Бирюков кивнул. Готов подошел к ученику и коснулся ладонями его
головы:

– Мне надо сосредоточиться. Делай все так, как я буду тебе говорить.
В течение сеанса я постараюсь избавить тебя от вредной привычки
дерзить старшим.

– Хорошо, – согласился Бирюков.

Готов стал плавно водить руками вокруг головы гипнотизируемого
и говорить низким потусторонним голосом.

– Расслабься. Сделай Глубокий вдох. Следи за моей рукой. Твои
веки тяжелеют, они наливаются свинцом. Глаза невольно закрываются.
Веки тяжелеют. Закрой глаза. Ты погружаешься в глубокий сон. Когда
я досчитаю до пяти, ты полностью растворишься во сне. С каждой
цифрой тебе будет становиться все теплее и теплее. 1… 2… 3… 4…
5… Спа-а-ать.

На цыпочках, отойдя от Бирюкова, довольный полученным результатом
Готов шепотом поделился радостью с ребятами:

– Смотрите. Я, как всегда, оказался прав. Я его загипнотизировал.
Надо было поспорить хотя бы на тысячу. Можно сейчас его заставить
что угодно делать. Лично я хотел бы…

– Лажа у вас получилась, Рудольф Вениаминович, – открыл глаза
Бирюков. – Не умеете вы гипнотизировать.

Ученики засмеялись.

Готов словно сорвался с цепи: швырнул в стену стул, сдвинул стол,
забаррикадировав им дверь, бросил на пол и в пыль растоптал мелок.

– Да, ты… ты… ты дурак просто, – заорал он на Бирюкова. – Тупорылые
гипнозу не поддаются.

Запрограммированные кирпичи

– Расскажу-ка я вам лучше, дети малые, о своем давнишнем изобретении.
Идея эта зародилась у меня еще в те незапамятные времена, когда
я робил инженером в одном секретнейшем НИИ… п\я, если можно так
выразится. Э э э… мысль потерял… а вот: запрограммированное строительство
зданий из кирпича. Представьте: каждый божий кирпич оснащен неким
чипом и четырьмя маленькими ножками, со всеми вытекающими. Углубленно
вдаваться в техническую суть смысла нет, вы, двоечники, все равно
не поймете… Ну и вот: каждый кирпич запрограммирован таким образом,
что бежит он своими ножками и ложиться на строго определенное
место в пространстве. После того, как кирпич занял в пространстве
свое непосредственное место… Я ясно выражаюсь? Ножки свои он раскорячивает
в разные стороны, а рабочий лопатой сбивает их со стен. И тысячи,
сотни тысяч кирпичей идут к намеченной цели сами. На глазах вырастают
огромные здания и сооружения, высвобождаются людские ресурсы…
Здорово, не правда ли?

– Скажите пожалуйста, – робко тряся кистью левой руки, совершил
попытку задать вопрос Артем Орешников, – раствор для кладки…

– Что раствор для кладки?

– Как осуществляется подача раствора для кладки? – улыбаясь правой
половинкой рта, интересовался школьник.

Ситуация действительно тупиковая. Разумеется, учитель мог и даже
хотел выдать идею о саморасстилающемся растворе либо каким-то
образом вовсе обойтись без раствора, но все это выглядело не убедительно.
Готов грыз ногти и, не моргая, смотрел на Артема.

– А ты очкарик сам подумай, да?

Рудольф Вениаминович, скрестив руки на груди, встал у окна. После
нескольких минут неподвижной позы и медитативного состояния разума
он подвел окончательный и не утешительный итог:

– Мой IQ: двести восемьдесят. Ваш, за некоторым исключением, в
четыре раза меньше. Некоторые исключения- это те, у кого IQ ниже
моего в пять раз. Урок окончен.

Литобъединение

При местной газете существовало литературное объединение. Литературное
сборище провинциального городка представляет собой жалко-убогое
зрелище, но только лишь с высоты столичных рифмоплетов и графоманов.

Раз в неделю, по вечерам, собирались дюжина поэтов во главе с
главным редактором газеты, по совместительству ведущим литературную
рубрику и никогда не забывающим публиковать собственные стихи.

Как уже было сказано, собирались они, читали по очереди, высказывали
мнения, ругались, обижались, смеялись, курили. Иногда несколько
мужчин, оставались после литкружка для непродолжительного распития
бутылки водки под предводительством всё того же главного редактора
газеты.

Думается, мало до кого не дошло, что среди членов сего элитарного
клуба, был, и наш главный герой… иначе бы этой главы никто и никогда
не увидел.

В пятницу состоялось собрание. Председатель стандартно поприветствовал
присутствующих, произнес невнятную речь и попросил поэтессу –
пенсионерку начать чтение «бессмертных» произведений. Бабулька
быстро прочитала три стихотворения.

Смысл первого передать очень сложно, уж чересчур нашпиговано было
оно разного рода метафорами. Второе про осень: падающую желтую
листву и лужи, в коих листва прекращает свое падение. Третье –
своего рода повествование о нелегкой жизни людей, эту жизнь, собственно
говоря, почти проживших; повествование сверкало радужными словосочетаниями:
«гидра империализма», «фашистский режим» и т. д.

Готов сидел в углу, сложив ногу на ногу, и протирал очки носовым
платком. Выступали ещё поэты с мало чем отличающимися друг от
друга стихами, с тематикой в диапазоне: от творчества А. Ахматовой
до О. Мандельштама. Разумеется, каждый считал себя лучшим. Самые
амбициозные вообще не слушали никого, кроме себя. Учитель же выслушал
всех внимательно и рассмеялся:

– Бездарно, прости Господи.

– Вы уже сто лет ничего не писали, а говорите такие чудовищные
вещи, – возмутилась поэтесса с прической а-ля Мирей Матье.

– Всё? Кончился понос? Это я-то не писал? Да если бы вы, милочка,
знали, сколько я написал за эти сто лет, вы бы тут со стула грохнулись.
А цветаевщина ваша никому на хрен не нужна.

– Не вам судить о моей поэзии.

– Понимаете, как вас там?.. забыл уже… ну не важно, поэзия и бред
сивой кобылы – это разные вещи.

– Хорошо! – взвизгнула поэтесса. Улыбаясь, она вертела головой
в разные стороны и ловила взгляды присутствующих, в надежде подобрать
себе команду единомышленников, – Прочите нам что-нибудь из своего,
из последнего.

Учитель встал, прокашлялся, показал язык, свернув трубочкой, женщине,
похожей на Миррей Матье и, переигрывая настолько, насколько не
удавалось переиграть ни одному актеру мексиканских сериалов, стал
читать:

                            Хрустальное дерьмо моей души,
                            Я с жалостью смотрю на этот мир,
                            И если вдруг случится, я забздю,
                            И жопа, и любовь, и смерть.

Закончив чтение изогнутым в три погибели Готов заликовал:

– А! Каково? Ну что, съели, да? Вот это поэзия, а не ваше:

«листья на ветру качаясь»…

В дискуссию вступил председатель литературного кафе:

– Вы полагаете это не бред? В чем отличие ваших стихов, язык не
поворачивается назвать их стихами, от бреда? Какая разница?

– Какая разница? Один совокупляется, другой утрированно имитирует
мимику оппонента. Если вам не нравится то, что я делаю, по какой
причине, скажите, пожалуйста, вы меня тут держите, – буйствовал
Готов.

– Вас никто не держит, можете одеваться и идти домой.

– А вы тут водку жрать будете? Да? Когда закончите хренатенью
заниматься.

Собрание возмущалось и негодовало, а Готов, красный от злости,
вопил во всю:

– Я заслуженный учитель России. Мне Боря Ельцин руку жал. Вы можете
понять: мою руку жал пре зи ден т.

Кому как не мне знать, что плохо, а что
хорошо. Да если я уйду, вся ваша тусовка накроется женским половым
органом. Да-да, пенсия, ты все правильно поняла.

Готов, надевая пальто, кричал все громче и громче. Литобъединение
испуганно глядело на него.

– Я знаю, почему никто из вас прозу не пишет. Это понятно. Прозу
писать надо, а стихи что…тяп, ляп, четыре строчки
и страница заполнена. Ой, как хорошо, месяц словоблудием позанимались:
глянь, а книжка то готова; обосраться аж… ту по ры лы е! Всё,
аля улю! Пока!

Готов вышел, громко хлопнув дверью, но через секунду опять открыл
её, чтобы хлопнуть сильнее.

Горец

На пороге класса появились две ученицы: Жданова и Питиримова.

– Здравствуйте, – сказали они.

– До свидания, – холодно ответил Готов.

Девушки замялись.

Трудно передать словами макияж юных особ. Только полотна художников-абстракционистов
могут послужить сравнением.

– Нам можно пройти? – спросила Питиримова и надула большой пузырь
из жвачки. Пузырь лопнул, ошметки жевательной резинки повисли
на носу.

– Я же сказал, до свидания, – тяжело вздохнул Готов.

Жданова повиляла бедрами, построила Готову глазки и нежно, с придыханием,
сказала:

– Рудольф Вениаминович, что здесь такого, мы всего на пять минут
опоздали?

Готов улыбнулся девушкам и подмигнул:

– Я вас знаю: ты Роза Люксембург, а ты Клара Цеткин. Несомненно,
девочкам можно опоздать даже на десять минут. А ну, убирайтесь
отсюда!!!

Жданова медленно закрыла глаза, так же медленно открыла и тихо
проговорила:

– Мы больше так не будем, простите нас, Рудольф Вениаминович…
можете нас наказать.

В классе послышались редкие смешки. Жданова с Питиримовой нахально
переминались с ноги на ногу.

Готов сел на стул и взглянул на ноги опоздавших.

– Когда я жил в Москве, – сказал он, – мы с друзьями частенько
посещали ВДНХ, пиво там пили. И вот однажды, совершенно случайно
забрели на сельскохозяйственную выставку, где деревенские жители
коров демонстрировали. Подошли к одному стенду и увидели: две
девчонки корову пеструю представляют. Девки эти вылитые вы: на
губах по килограмму помады, тени черные, как будто на глазах фингалы,
щеки румяные-румяные. Про одежду вообще молчу. Не красота спасет
мир, а барахолка мир погубит… И смотрим мы с друзьями, понять
не можем: что за животные такие. Корова, вот она стоит – черно-белая,
а эти две кто? Не человек точно, определенно какая-то скотина…
Сошлись с друзьями во мнении – чернобыльские мутанты.

– Че к чему? – поняла намек Питиримова.

– К тому, девочки, к тому. Будете в большом городе проездом: осторожно.
Поймают, в зоопарк к обезьянам в клетку посадят. А то и в кунсткамеру
отдадут.

Класс смеялся. Мужская часть выкрикивала:

– Обезьяны!

– Коросты!

– Капусты!

– Шлюхи!

Готов вскочил со стула и запротестовал:

– Ребята, это вы зря. Они не шлюхи. Они хуже! Пошли вон отсюда!!!
Лохудры!

Выдворив девушек, Готов начал урок:

– Я один из немногих оставшихся. Пилигрим судьбы, шутка провидения.
Кто, если не я, способен оставить потомкам память о моих странствиях
и страданиях.

Учитель медленно провел ладонью по лицу.

– Когда-то нас было много – умерших, но воскресших. Бессмертных.
Правило гласило: «Остаться должен только один». Я родился в 1564
году, в шотландской деревушке. Рос в семье кузнеца. Когда мне
исполнилось 23 года, женился на прекрасной односельчанке и прожили
мы с ней счастливых 5 лет. Но однажды ночью эта дрянь пырнула
меня, спящего, ножом в живот. Пописала сучка. Позже я очнулся:
рана затянулась на глазах, жены след простыл, настроение препаршивейшее.
Лежу, лежу… е-мое! Я ж бессмертный оказывается. Прошел год. Работаю
в поле, и вдруг сильнейшее чувство беспокойства обуяло меня. Гляжу,
в мареве появляется фигура мужика, с мечом в руке. Подходит он
ко мне и говорит: «В живых останется только один». Я ему: «Тебе
чё надо? Курить? Извини не курю, спичками не балуюсь, денег мало,
только на хлеб». Продолжаю картошку копать, а этот мудак как давай
шашкой махать и главное все в голову норовит. Шибанул я ему пару
раз лопатой по шеям, башка-то и отвалилась. Невесть откуда молнии
появились. Током меня шваркнуло, 380 не меньше. Потом-то мне объяснили,
что миссия моя: идти через века и рубить головы всем бессмертным,
а силу их себе забирать. Как только всех порублю, стану самым
сильным на земле человеком и смогу принять руководство планетой.
Вот такие пироги… а до сих пор где я только не был, что только
ни делал… Принимал участие во французской буржуазной революции;
служил солдатом в наполеоновской армии; был лакеем у Александра
Сергеевича Пушкина и секундантом у Лермонтова; нянчил Льва Толстого
и, будучи на каторге, валил в Сибири лес. Анка чапаевская от меня
без ума была. За это по фурмановскому доносу работал землекопом
на строительстве Беломорканала. Да… вот, забыл, у Ленина в должности
печника числился. Со стройки века сбежал в Европу (назад в Шотландию
тянуло), а попал, будь оно неладно, в фашистскую Германию. В сорок
первом, солдатом Вермахта, на Матушку Русь обратно пошел. Взяли
в плен. Что не верблюд, доказать не получилось и до осени 1953
года в Магадане… ой, мама не горюй. В застойные времена на родину
в Шотландию меня никто не пускал, а с перестройки и до сих пор
денег нет. Одно удивляет меня: за все эти годы, я не встретил
ни одного бессмертного. Тешу себя надеждой, вдруг поубивали они
друг дружку… Не пора ли провозглашать себя императором всея Земли?

– Это вы фильм «Горец» посмотрели? – спросил Вася Кошкин.

– Это я тебя только что из школы отчислил, – ответил Готов.

(Продолжение следует)