Онтологические прогулки

 

 

 

 

На закате, с последними лучами солнца, Заратустра вернулся в пещеру свою. Он развёл огонь в сложенном из камней очаге, приготовил свой скромный ужин, и, после вечерней трапезы, сел у костра, подбросив в него несколько больших веток.

,, Эти ветви,- размышлял Заратустра в сердце своём,- отдавая мне своё тепло, становятся частью меня. Они продолжают жить во мне, как солнечные лучи, согревающие дни жизни моей.

Человек может тоже, подобно солнцу, дарить тепло на своём пути. Он – живое зеркало солнца, в котором отражается смысл Земли.

Дрожащее тело человека – это творчество Земли, его разум – творчество Духа, но в чьих руках душа человека? Разве сознание – это не крылья души, и разве не человеку суждено учить её летать? Иначе душе придётся долго летать в клюве хищной судьбы по малому кругу земных перерождений.

Огонь – сердце мира. Он создаёт,  перевоплощая, он поддерживает, согревая, он изменяет,  иссушая. Глядя на это пламя, кажется, что смотришь в огненный котёл образов, в котором набухают и переплетаются идеи жизни.

И кому, если не сердцу человеческому, суждено принять этот огонь и разжечь его во всеохватывающее пламя любви?! Ибо, что есть любовь, как не предвосхищающее разум чувство, как не присущая всему живому интуиция единого источника бытия?

Кому, как не сердцу, знать о первоисточнике – везде присутствующей силе, поддерживающей жизнь?! Словно эхо бьются сердца живых существ в такт вечно живому сердцу бытия!

Сердце – это наковальня Вселенной, где выковывается небесный дух для земной жизни. Как бы ни были велики страдания духа  – это всего лишь страдания остывающего духа, когда земная жизнь всё ещё пытается ударами судьбы размягчить его и придать ему достойную форму. Страдание духа это сопротивление молоту Земли – это жажда небесного огня, жажда текучести и парения.

      Дух, который был звучанием сфер, гармонией созвучий, стал на Земле мелодией, запечатлев в душе свою неповторимость. Ибо даже у камня есть сердце, есть тот ритм, та музыка, которая собирает его воедино и творит его индивидуальность.

      Но что есть любовь, как ни огонь из горнила Бога?! И когда он переполняет душу – он плавит наш дух, который, теряя свои очертания, растекается по миру и становится этим миром, не отделяя своей мелодии от его симфонии. И флейта души сливается с оркестром Вселенной!”

Так думал Заратустра, и сердце его в этот момент замерло от боли. Он положил свою ладонь на грудь и держал руку, пока вновь не услышал слабые толчки сердца. Тогда он продолжил мысли свои:

,,Через сердце обретает тело власть над непокорным духом. Под плеть сердечного ритма танцует небесный гость вокруг огня телесных чувств.

В бреду от ярких навязчивых впечатлений, подчиняется он бесконечно сменяемым ритмам новых танцев. И сердце-шаман, заговорщик духа, гонит его по кругу дней и ночей земной жизни.

Каждый взгляд вверх грозит духу падением, ибо, спотыкаясь ногами тела, он падает под его тяжестью и ударяется о землю. Душою называет дух свою мечту о полёте.

Дух, вынужденный носить на себе тело, ткёт себе крылья из нитей приходящих мыслей. Он приготовляет себе мир из светлой ткани своих снов, когда во время ночного отдыха вкушал чувство свободы.

Но и во время дневного бодрствования, постигая красоту земного мира, дух обретает чувство всеобщей любви, приносящей свободу, как солнце – свет. Ибо это и есть свобода, когда для полёта уже не нужны крылья и не нужен другой мир, когда уже этот мир, здесь и сейчас - и какой бы не был потом – полон совершенства.

Человек может придумать себе мир, он может даже сделать чертежи и построить его, но этот мир не будет жить, если его всё время не поддерживать  и не оберегать от стихий. Но, Тот, Кто поддерживает жизнь человека и вдыхает бытие в его дух, даёт вечную жизнь этому изменчивому миру!

Он и есть основа мира – вечно живущий океан для изменчивых волн, который никогда не будет костылём, даже для очень красивых волн, ибо Его Красота не имеет истощения”.

Так думал Заратустра, глядя  в огонь, и сердце его радостно билось.

 

 

 

 

 

 

Уже была глубокая ночь, а Заратустра всё ещё не спал, словно капризный огонёк не желающий погаснуть над огарком свечи. Он всё ещё продолжал смотреть на огонь и угадывать в нём души сгорающих ветвей, так думая в сердце своём:

,, Что есть моё сознание, как ни свет, исходящий от огня собственной боли?! Тело человека это та форма бытия, благодаря которой  боль прозрела.

Человек горит так же, как эти ветви в костре, но он  десятилетиями  сохраняет свою форму, озаряя себя светом сознания. Именно в человеке огонь жизни стал достаточно ярким, чтобы дух, пройдя многие земные метаморфозы, мог осознать своё присутствие в нём.

Дух всегда знал себя внутренне, но в человеке он, как в зеркале, смог увидеть  порождённый из себя мир. Так, через человека, он начал осознанно постигать своё проявление.

Но как только дух утвердился в человеке и увлёкся открытием внешних сторон бытия, он всё более и более начал забывать себя внутренне. И огромный накопленный людьми груз знаний прижал дух человека к Земле так, что он уже стал неподвижным и полуслепым.

И воистину, лучше бы он ослеп совсем, нежели считал, что хорошо видит то, что почти не замечает! Лучше бы он искал новых форм жизни, нежели задыхался в человеке от тщеславия и гордыни!

О да, знания человека далеки от истинного понимания бытия! Ибо чтобы нечто понять, надо это пережить, до боли осознавая свой опыт.

 

 Избегая же огня своей боли, человек погружается в сонную дымку  иллюзий; понимание оставляет его, замещаясь привычками.

И ум его становится изворотливым и хитрым, объясняя глупость многих, как простой и здравый смысл их жизни. 

Вступив в горную реку, человек может сразу понять, что за сила влечет этот мощный поток воды. Но почему он не стремится понять ту силу, которая изнутри влечёт его к бытию?!

,,К чему пытаться  понять смысл своего бытия, когда достаточно просто жить?” - может спросить себя каждый здравомыслящий. Однако живёт ли тот, кто не измерил глубины своего опыта, может, он спит, и понимание снов, придёт как раз тогда, когда он проснётся?

Через проявленное бытиё дух стремится к познанию себя. Так глубина хочет стать волной на поверхности безбрежного океана, с великой надеждой, что когда-нибудь она достигнет берега, и обернётся вновь глубиной…

Но к какому познанию себя может стремиться дух, неужели к тому сухому знанию каким обходится человек? Или человек думает, что большое количество его знаний когда-нибудь перерастёт в новое качество его бытия?

Человеку следовало бы стремиться к своему знанию, к знанию, обретённому во всей полноте собственного бытия! Ибо именно так, собственными руками, открывается окно в мир вечности.

Мир, который капризно меняет своё лицо, но внутренне остаётся неизменным. Какой смысл наблюдать причудливое поведение мотылька, если не знать, что ищет он в каждом новом цветке?

Это и есть истинная свобода, когда человек сбрасывает с себя украденный хлам знаний и становится самим собой, ступая по тернистому пути собственного опыта! Это и есть истинное знание, знание к которому стремится дух, когда человек перестаёт быть сундуком для истины, когда он дышит ею, видит её перед собой и слышит её голос”.

Так думал Заратустра и, борясь с одолевающим его сном, подбросил в догорающий костёр последние собранные днём ветки. Глядя на возрождающийся огонь, он продолжил свою мысль:                       

 

,,Жизнь человека проходит, как во сне, где не он, а ситуация контролирует его, где не человек владеет знанием, а знание завладевает им. Ум человека перестал быть оком для души, он стал источником бредовых иллюзий и кошмаров.

              Какого знания ищет дух в проявленном мире? Неужели  повторяющегося, как все слова, поверхностного опыта, едва коснувшегося человеческого сердца, и улетевшего прочь, как пух на ветру? Или он ищет того, чего ещё нет, что должно ещё произойти, и предстоит ещё увидеть?

              Нет, он скорее хочет быть не в прошлом и не в будущем, а в настоящем! Ибо настоящее и есть итог всех прошедших и будущих времён, именно здесь и сейчас открыты врата в вечность!

              Так неужели дух может разменять вечность на нечто временное, или ум со всеми его иллюзиями может выглядеть для духа более убедительным, нежели реальность?! Однако сам ум стремится больше к временному в человеке, нежели к вечному.

              Но это, опять же, только иллюзия, ибо временное никуда не уходит, оно остаётся в человеке и, как  тепло от этих горящих веток,  продолжает в нас жить. Мир вечен, как вечен дух, а время также иллюзорно, как иллюзия – временна.

              Дух желает охватить собою как можно больше пространства, он стремится проникнуть в суть тех вещей, что слагают данность перед ним, и понять мир их сосуществования. Так дух сначала всё разделяет, а потом собирает воедино, так он, оставаясь неравнодушным к каждой вещи, научается любить весь мир, так  начинает чувствовать себя со всем, что его окружает, единым целым.

              Дух может творить, но его творчество подобно строительству песочных городов на берегу океана, который разрушает и вновь объединяет их с собою. Но дух и есть этот океан-разрушитель, который подносит песок для новых строительств, так он и живёт, осуществляя свой вдох и выдох.

              Человек силён, когда вдыхает, и слаб, когда выдыхает, - это и есть, да и нет его мысли.  О чём бы он ни думал, настоящее  вдоха или выдоха окрасит его мысли созиданием или разрушением. Но созидает или разрушает гончар, мнущий глину; что происходит, когда он разрушает кусок глины, вытягивая из него сосуд?!

              Да и нет, есть в каждом движении мира. Волна, когда  вздымается над поверхностью океана, она говорит да своему восхождению и нет его глубине, но, когда начинает ниспадать, она говорит да океану и нет своему существованию.

              Познание мира стало возможным для духа благодаря  да и нет бытия. Именно благодаря  игре в да и нет столько радости и грусти в этом мире, столько созидающего света и изначальной тьмы.

              Проявляясь, дух забывает о себе, его поиски истинны – это вспоминание себя.  Когда он в развёрнутом мире всё же узнаёт себя, его переполняет радость, и он пускается в круговой танец жизни!

                 Ибо мир – это рассыпанные осколки, когда-то целого зеркала, которые человек собирает воедино в своём сердце, дабы дух узрел себя в нём и возрадовался, возлюбив мир, как себя самого. Ибо мир и есть дух, который стал видимым во имя радости и любви!

              Насколько бы не было широким познание мира, что остаётся для духа самым сокровенным в его исследовании? Конечно же, он сам, - познающий!

              Так, через познание, у него всегда есть возможность открыть себя самому себе. Ибо внутри себя, будучи не проявленным, он мог только чувствовать себя, но через рождение мира, он теперь может увидеть и понять себя.

              Какое же чувство для духа – знак правильного понимания себя? Благое чувство расширения – радость в любви ко всему, что есть вокруг и в нём самом!

              Что нужно понять духу в собственном проявлении, как ни то, что всё, что вокруг, это он сам, такой, как есть, и какой будет вовеки. В своём познании он учится себе, и шаг за шагом открывает себя, вечно двигаясь к себе.

              Но, открывая во всём себя, дух открывает чувство единства с миром, а значит, он открывает любовь. В любви есть чувство связи, объединения, гармонии, чувство всепоглощающей экзальтации, она растворяет в себе все остальные чувства и творит из них чувство красоты.

              Ибо видеть во всём красоту, значит знать, что всё едино: как эта радостная мысль с  горящей веткой,  греющей меня”.

                  Так думал Заратустра, ложась у догорающего костра, после чего он крепко заснул. 

 

             

             На рассвете, после крепкого и глубокого сна, Заратустра проснулся. Его разбудили птицы, которые хором встречали восходящее солнце. Заратустра вышел из своей пещеры навстречу новому утру. Первые лучи-вестники уже позолотили кончики горных вершин. Тогда он стал лицом к месту, где должно было появиться солнце, и, ожидая его восхода, так говорил в сердце своём:

,, Душа – это свет восходящего духа, когда дух, пробуждаясь в человеке, оставляет его сны, и восстаёт к собственной реальности, освещая ясным сознанием истинное бытие!

             Душа – это лучистая плоть духа, которая озаряет мир, словно солнце Землю, и, набрасывая полотно света на окружающее пространство, становится единой с ним!”

             ,,Почему я говорю о душе?- спросил себя Заратустра, - неужели мои первые утренние мысли не обращены к Земле? Десять лет назад  вот так же, встречая восходящее солнце, я думал тогда о Земле и людях!

             Десять лет я потом скитался среди людей, полный благостных надежд на их пробуждение и веры, что они способны стремиться к вершине своей. Но с каждым часом, днём и годом я терял надежду и веру свою.

             Обличая государство, я затем потерял и веру в народ; высмеивая исковерканную жизнь людей, я оставил надежду и на будущее человека. Сначала я взывал к разуму людей и говорил им о Сверхчеловеке, но, видя в их глазах непроницаемую глупость, я затем взывал к их гордости и говорил им о последнем человеке.

            

        Я говорил им о том, что в них есть ещё тот хаос, который может родить танцующую звезду, но придёт время последнего человека, в сердце которого будет царить мёртвый застрахованный порядок, и уже человек не будет способен родить нечто выше себя. Но они растоптали свою гордость перед ничтожным счастьем последнего человека!

И тогда я обратился к тем, кто ещё мог меня услышать – к моим собратьям по духу. Но даже и они на три четверти слышали и одну четверть понимали то, о чём я им говорил.  Воистину познание приходит в тишине собственного сердца – они не могли испить всё  счастье моё, свет его слепил им глаза и огонь обжигал  их утробы, ибо оно было выстрадано только мною.

Помню, стоя перед собратьями, я рассказывал им о том, как дух становится сильным и выносливым верблюдом,  потом верблюд, устав от тяжкой ноши, превращается в свободного льва, который разрывает в своей пустыне всё чуждое для него, научаясь говорить священное Нет. Но приходит время и вынужденная свобода перестаёт быть пустыней, лев находит свой оазис и перерождается в ребёнка, который свободен говорить всему священное Да.

Ибо Да верблюда и Нет льва не свободны от желания кому-то или себе что-то доказать, они не свободны от желания казаться сильными, ибо истинная сила к ним ещё не пришла. Но человек, который открывает себя, обретает неисчерпаемую волю, он теряет страх, порождённый невежеством незнания себя. Знать себя – значит открыть в себе предустановленную гармонию вечности, и весело играть с ней, как ребёнок играет с колесом.

Теперь в уединении, после десяти лет скитаний среди людей, я думаю о трёх других превращениях духа: о том, как дух, воплощаясь на земле, вначале становится  гусеницей, затем гусеница переходит в куколку, а куколка перевоплощается в бабочку. Человеку тяжело поверить в то, что с ним никогда не происходило, но ему ещё тяжелее поверить в то, что с ним происходит всегда – в своё материнство, в многолетнее, а может быть и многожизненное вынашивание души – тела вездесущего духа!

          Человек – это ожидание – беременность духа миром. Пока человек живёт на Земле, в нём вырастает новый мир и крылья для него.                                                                                                          Вначале дух человека подобен гусенице, жадно поедающей земной опыт, словно сочные листья. И в этот период страсть духа к зелёным листьям познания – всепоглощающа!

Она настолько сильна, что большинство людей так и остаются на всю свою земную жизнь в таком состоянии духа. Их ум, одержимый поиском разнообразной пищи для себя, становится похожим на ребёнка, который застрял на желании всё новых и новых игрушек.

Если посмотреть на обычного человека, то его не найти, ибо он живёт в горах. Но это не те горы, что удалены от мирской суеты, это горы вещей, где он с жадностью пытается покорить все неприступные вершины.

Земная жизнь людей похожа на раскидистое дерево, под которым слышен шорох поедаемых листьев, во время чего на голову и плечи мелким дождём падает то, что было съедено сотнями гусениц. Многие листья скручены, словно свитки знаний и в них сидят какие-нибудь знатоки, доктора и учёные, они уединяются там, дабы съесть ещё больше.

Но некоторые пожиратели, надрывая свои животы, всё-таки устают от беспрерывной трапезы и начинают смутно чувствовать для чего они так долго и много едят. Тогда они уединяются для поста, что помогает им лучше осмыслить своё существование.

Так дух человека из гусеницы начинает превращаться в куколку. Из нитей понимания начинает гусеница сплетать себе кокон спокойствия. Домом утешения становится он для неё, где к ней всё ближе подходит чувство полноты бытия.

Так тихое и долгое удовольствие от себя замещает ей хаос мелких радостей и бесконечных обжорств. Ибо, какое удовольствие можно удержать, как ни то, которое родили сами?

Мгновение за мгновением, понимая собственное существо, она сливается с первоисточником радости, питающим все мысли и чувства. Он выше извилистых рек и бурных морей, и насколько бы не были они сильны, настолько они переменчивы, но источник тих и постоянен.

Когда гусеница обращается в куколку, в тишине собственного сердца она слышит музыку внутреннего света, переживает неуловимое, проникает в суть бытия и находит себя всеобъемлющей. Но однажды, как после выдоха приходит вдох, куколка перерождается в бабочку.                                                                       И тогда бабочка попадает в другое  измерение радости, теперь она  парит над плоскостью прошлой жизни и прикасается к цветам нового мира. Она, в отличие от гусеницы, не поедает мир, в котором живёт, её жизненное пространство – вдохновение.

Как ветер под крыльями, подхватывают бабочку её мысли и образы и уносят с дрожащим сердцем на бескрайние поля восторга. Там, среди пёстрых цветов и трав, у ветра в ладонях и на качелях длинных стебельков дух бабочки возвращает себе невесомость.

Теперь бабочке открыта вертикаль бытия, она больше не ждёт: события прошлого и будущего видны ей в полёте над настоящим. Она может взлетать и внутрь себя, теперь она знает, что такое ветер, небо и земля – это её воля, мысли и сердце.

Ибо истинная воля – это ветер, устремляющий к неизведанной цели тех, кто расправил перед ним крылья и паруса. Истинные же мысли подобны облакам и звёздам, их источник – небо.

И, наконец, сердце. Разве оно не должно быть истинным домом для тех, кто в пути, для тех, кто живёт, странствуя в собственном духе?! Разве сердце – это не внутренняя земля каждого живого существа, земля, на которую проливаются дожди благодатных мыслей и на которой танцуют травы чувств под ветром собственной воли?!

Так ищущий человек может увидеть в себе эти три превращения духа, когда дух, устав быть гусеницей, переходит в куколку, а потом куколка перерождается в бабочку. Но бывает истинное чудо, когда бабочка одним своим крылом уже находится в ином мире, а другим ещё пребывает на Земле”.

На этом Заратустра прервал свои мысли, ибо в этот момент на горном горизонте появилось солнце. Словно алмазные резцы, лучи солнца высекли объём и глубину гор, набрасывая на них золотые одежды. Восхищаясь праздником света и цвета, Заратустра торжественно воскликнул:                                                                                                             ,,Душа – это свет восходящего духа! И когда этот свет пробуждает нас – пришло время второго рождения. Тогда сердцу человеческому открывается мир, не сотворённый им, а такой, какой он есть, во всей своей первозданной красоте!                                                                                            Сейчас, через десять лет скитаний среди людей, я встречаю восход солнца и думаю не о Земле и людях, и даже не о себе, но о душе своей, словно о мотыльке, который только что родился и хочет вдохнуть истинного бытия. Он ещё не может лететь дальше, чем вижу я, но он уже понемногу отбирает мой разум и сердце, вознося их всё дальше и дальше от меня, старика.

Что теперь может сказать Заратустра восходящему Солнцу, разве что совершить безумный танец, показывая тем самым, что у Заратустры ноги ещё так же легки, как и крылья птицы?! Заратустра по-прежнему весел и топчет всякое уныние, он знает себя перед чистым оком Солнца, которое смотрит сейчас на него и наполняет своим светом.

       Что можно добавить к красоте нового дня? О чём ещё может сказать Заратустра себе и миру, и нужно ли что-нибудь говорить, не лучше ли спеть и быть ближе своим сердцем к сердцу мира?!

 

                      Живу, и шаг за шагом меряю собой

                            Путь между солнцем и луной.

                       Дышу, и вдох за вдохом познаю

                             Связь с небом и землёй мою.

                       Гляжу, и вижу день за днём

                             Мир красоты и радость в нём”!-

 

 

Так пел Заратустра.