Проза

 

     Избирая тему, форму, слова, близишься к молчанию. Падая в бездну восприятия, пытаешься зацепиться хоть за какой-нибудь корень, случайно выступающую суть. Но чего боишься? Недосказанности или тишины? Однако слово скорее вуаль, чем прояснение. Рассуждения скрывают нашу веру. 

 

  Мы бегаем за мотыльками смысла, и когда удаётся что-то поймать, радостно мычим: "Вот смотрите!", но в руках рассудка остаётся лишь словесная пыльца. Пробуем отразить в знаках невыразимое, то, что течёт, бьётся о наше Я и плывёт дальше. Нарезаем поток восприятия на кадры памяти, сознательно и случайно прокручиваем их в себе, накладываем свой спектакль на происходящее, свой сон на сон Бога, внутренний на внешний мир, разделённые лишь словами. 

 

    Мы ткём реальность из того что постоянно толкает нас. Что это? Сердце Бога. Он хочет услышать Себя, бросает нас в гущу Своих видений, заставляет быть актёрами и созерцателями Его растянувшейся временем Души.  Мы приходим в себя на палубе сознания корабля "Жизнь". Куда плывём? Бог предоставил нас самим себе, посеял зёрнами разумности, мы – Его прорастание в собственном сне. 

 

   Мы собираем истину по крупицам, по слогам, составляем короткие записи в целые тома, в библиотеку мира. Мы – летописцы, пишущие собственной кровью, изживающие ленту сна на любой лад.  Наши страдания – царапание пером разума на белом листе момента, мы чёркаем кардиограмму Бога, ищем пути в джунглях чувств, плывём по звёздным татуировкам. 

 

   То болят не наши голова и сердце, и так же стучат не наши зубы, мы лишь невольные свидетели, сострадающие Богу. Мы пытаемся словами вразумить Сновидца, пробудить Его Душу, но Он – неизбежный бомж, скиталец по задворкам, копатель собственного хлама. Бог – вечный недоростыш Абсолюта, нищий и царь одновременно, следопыт и зверь, охотник и лес. 

 

   Слово – попытка взаимопонимания, как общность – стремление выжить. Речь – первые шаги осознанности, но её душат инстинкты слепого становления, архетипы длинных хаотичных сновидений, она слишком молода, чтобы с ними тягаться. Мы гордимся моральным законом в себе, но совесть связана с чуткостью, наша нравственность – камуфляж, боевое построение "черепахой", ведь ценности всё те же: безумие стяжательства, если не объективных, то субъективных благ, и даже мысль о вечном рае уходит корнями в ненасытную алчность. 

 

  Созерцатель для многих – чуждый идеал, ведь у него всё меньше находится слов, чтобы хоть как-то отражать бездну, объяснять игру без правил. В нём Бог заглубляется в Себя, Он может говорить там лишь мысленно, иначе захлебнётся. Сесть на неподвижное Я и спокойно наблюдать переплетение малого и большого сновидения, человека и мира, замкнутого пробуждения во снах, это кажется большинству отвлечением от жизни, сухой безучастностью, пустой тратой внимания. 

 

   Неужели философ – просто игрок словами, и нет смысла стоять на ветру духа, задумываться о жизни, надо нырять в неё и плескаться? Но Богу интересно знать, куда впадает Его Душа. Или Она – Уроборос, поедающий собственный хвост? Бог – жизнь Абсолюта, возвращение к версиям будущего – Его судьба. Вечность, чтобы обратиться в становление, умаляет себя до точки настоящего, до зубов, хватающих скользкий момент, иллюзию движения, она плывёт лодкой-сейчас, по длинной, но замкнутой реке, Бог забывает суть для чувства новизны, для радости преображений. Бытие – кольцо с алмазом сознания на пальце Абсолюта, стоит его повернуть, и Он засыпает, оказывается в нас.

 

 

   Слово – целый мир, но оно не способно вместить бытие, не может удержать воображение. Истина смеётся за всеми именами, течёт за всеми формами, Сновидец ускользает от Своих снов. Сачок может поймать мотылька, но не себя. Бог ловит в бездне зрачка лишь Свои преломления, Он не знает Себя, только образы. Мы вторим Ему, рисуем представление о себе, составляем мозаику впечатлений, обликаем их в слова, громоздим из слов понятия, строим миры. 

 

  Сколько ни подбирай, слово не зеркало, оно пазл  сформированного представления. Насколько частей ни разрезай и как их ни смешивай, картина не станет шире и глубже. Можно придумать новые слова и составить из них другие понятия, но мы не уйдем от двойственности разума, от Да и Нет воли. Нам так и носить шутовской колпак с двумя бубенцами полушарий. Мысли, как мир, всегда стары, они – игра в "пятнашки", наши открытия и способности – лишь изменение сна Бога, обретая, что-то теряешь. 

 

  Расширяя пространство, сжимаешь время, привязываясь к словам и мыслям, теряешь глубину чувств, стремясь к удобствам и логике, опрощаешь мир и засыпаешь крепче. Мы свободны лишь на острие случая, в капризах творческих интуиций, когда слова и мастерство только натяжка, бессилие иначе выразить золотой поток жизни. Мы перестали ходить за руку с миром, босоного доверяться ему, всё ищем слова участия и ничего не слышим за своими мыслями. Бог заснул не только в Себе, но и в нас.