Онтологические прогулки

В конце медитационной практики рекомендуется визуализировать в уме
образы людей, с которыми вы встретились в жизни, и определить
свое отношение к ним, желательно позитивное. Повторяя это
изо дня в день, я с определенного момента ощутил, что образы
людей, возникающие у меня, это только образы, а людей за
ними нет. Это ощущение усиливалось и спустя некоторое время
оформилось в гораздо более радикальном варианте – ощущении
того, что и меня нет.

В этом контексте фраза внутреннего монолога юного Клима Самгина в
связи с гибелью его ровесника Бориса Варавки «А был ли мальчик
?» превращалась для меня в вопрос «А есть ли я ?». То есть
встает проблема присутствия-отсутствия в горизонте
жизненного опыта повседневности.

Проблема «присутствия-отсутствия» существует в философии на
онтологическом уровне как оппозиция «метафизики присутствия» и
«метафизики отсутствия».

Термин метафизика присутствия введен Деррида для обозначения
традиции классической философской мысли, которая являлась
доминирующей со времен Платона и Аристотеля до наших дней.

Метафизика присутствия использовало оппозиции
смысл/знак,означаемое/означающее. Процесс познания, рождения смысла разворачивался
в направлении от знака к значению, от означающего к
означаемому. При этом полагалось, что значение и означаемое, будучи
атрибутами Бытия, являются исходными, первичными по
отношению к знаку и означающему, и им приписывался статус
трансцендентных категорий. Также допускалась возможность трансгрессии
границ сознания, прямого доступа к трансцендентному, выход
к бытию через интуицию и интеллектуальное созерцание.
Схватываемый таким образом чистый смысл бытия определялся как
чистое присутствие.

Чистое присутствие постулирует наличие метафизического основания
бытия в форме таких метафор, говорит Деррида, как «наличие вещи
взгляду на нее как eidos, наличие как
субстанция/сущность/существования (ousia), временное наличие как точка (stigme)
данного мгновения, или момента (nun), наличие cogito самому
себе, своему сознанию, своей субъективности, со-наличие
другого и себя, интерсубъективность как интенциональный феномен
эго.»

Деррида рассматривает чистое присутствие как иллюзию классической
философии и ставит под вопрос возможность для бытия обладать
смыслом как таковым. Для него не существует значения,
означаемого, не опосредованных знаком, означающим. Он рассматривает
процесс мыслеобразования как бесконечную цепочку
обозначающих, которые бегут, ускользают от означаемого, свидетельствуя
тем самым не о присутствии какого либо метафизического
основания, а о его полном отсутствии. Метафизика присутствия
сменяется метафизикой отсутствия.

Герой метафизики присутствия, суверенный «трансцендентальный
субъект» новоевропейской философии Декарта, в метафизике отсутствия
исчезает, так как в производимых этим субъектом текстах,
бесконечных цепочках означающих, связи, возникающие между
означающими, порой неведомы ему самому. Отсюда следует
отсутствие, смерть автора текста у Барта, а потом и субъекта как
такового у Фуко.

Если Деррида производил деконструкцию метафизики присутствия в сфере
языка, то Делез и Гваттари это сделали в сфере социального.
Здесь классическая философия рассматривала эволюцию
общественно-исторического мира как результат деятельности
исторического субъекта, имеющей целенаправленный характер – развитие
Духа у Гегеля, становление коммунизма у Маркса.

В отличие от классической философии Делез и Гваттари рассматривают
общество как пространство разворачивания безличных силовых
полей бессознательного, как противоборство анонимных сил
желания.

В отличие от Фрейда, который утверждал возможность и необходимость
контроля бессознательных сил желания со стороны сознания и
удержания относительной суверенности Я над Оно под давлением
Сверх-Я, шизоанализ Делеза и Гваттари рассматривает в
качестве суверена само Бессознательное. Тем самым отрицая
присутствие автономного деятельного субъекта в
общественно-историческом мире, они вслед за Фуко также возвещают отсутствие
субъекта истории.

В соответствии с метафизикой отсутствия конечность человеческого
сознания не предусматривает возможности его выхода за свои
границы, и в лучшем случае сознание может только
деконструировать эти границы, делая их более очевидными. В процессе
познания смысл не открывается нам из его изначальной сокрытости для
нас, а творится в игре означающих. Бытие как изначальная
сущность в присутствии заменяется на бесконечный процесс его
становления в отсутствии каких либо оснований. В этой оптике
жизнь человека рассматривается не как присутствие в
трансцендентном мире, в соответствие с христианским изречением «мы в
мире, но не от мира», а как скорее соприсутствие человека и
обусловленного им мира в становлении, что может быть
выражено в диаметрально противоположной фразе – «мы не в мире, но
с миром».

Следы обоих метафизик можно найти во всех сферах человеческой
деятельности, в том числе, и в сфере жизни в повседневности.

Представляется, что доминирование одной из метафизик в повседневной
жизни человека меняется в зависимости от его возраста.
Человек рождается, взрослеет, социализируется, достигает пика,
акме, своей самореализации как социального животного, затем
стареет, теряет мотивацию и силы и, наконец, умирает.

На первой стадии этой эволюции человек, как мне кажется, выступает
скорее как человек присутствия. Иными словами, это человек с
сильно выраженным эго, социально активный, ведомый волей к
власти, с большим количеством проектов на будущее в рамках
поиска своей идентичности, который считает, что он живет под
богом или по истине и разуму. Он рассматривает себя как
автора, творца и хозяина своей жизни, разворачивающейся в
абсолютном и едином мире.

Это мироощущение хорошо представлено, на мой взгляд, в следующем
отрывке из книги «Гебдомерос», написанной художником Джорджо де
Кирико в 1929 году:

«То, что жарким летним днем вдоль канав трудятся, сняв пиджаки,
прокладывающие канализационные трубы инженеры, не должно
вызывать в вас угрызений совести и желания подражать им; когда из
водопроводных кранов ваших домов идет холодная и горячая
вода, когда над вашей едой упорно кружатся мухи, когда в ваших
буфетах портятся колбаса и молочные продукты, думайте об
охоте в полярных широтах; размышляйте о морских львах,
вцепившихся зубами в беспокойно покачивающиеся деревянные шлюпки;
думайте и о гигантских еловых лесах на склоне высоких гор; о
том часе, когда солнце медленно исчезает за вершинами скал в
застывшем воздухе и с его заходом открывается путь свежим
ветрам, пробуждающим к жизни цветы и прочие растения и
заставляющим зверей выходить из своих берлог и убежищ, куда загнало
их полуденное пекло.»

После прохождения акме человек постепенно становится человеком
отсутствия, он начинает терять ощущение своей самости, его эго
размывается, установка на активность сменяется на
созерцательность, он охвачен волей к смерти и рассматривает себя уже не
в качестве автора своей жизни, а скорее как свидетеля,
заброшенного в мир, который предстает в окне его жизни серым
туманом. Это мир иллюзий и видимостей, мир мозаичный
множественный, не имеющий под собой никаких оснований. Человек начинает
ощущать себя просто местом, на котором что-то случается, к
чему в этом невыразимом мире он не имеет никакого отношения.
Его уход, смерть лишены всякого значения и остаются
незамеченными.

Другой отрывок из той же книги Джорджо де Кирико описывает, как мне
кажется, ощущения человека отсутствия следующим образом:

«... но самое глубокое и искреннее сострадание он испытывал к тому,
кто питался в дешевых ресторанах. Особенно когда клиент
сидел у окна так, что злые и дерзкие прохожие, поистине ожившие
призраки другого мира, могли бесчестить своими непристойными
взглядами девственную чистоту, бесконечную нежность,
ненавязчивое целомудрие, непередаваемую меланхолию этого момента,
который одинокий едок переживал на глазах у всех, скрывая
свой стыд так деликатно и трогательно, что было непонятно и
как это весь обслуживающий персонал – хозяин, кассирша,
официанты, а вместе с ними и обстановка, столы, бутылки, вся
столовая утварь, вплоть до солонок и прочих мелочей, не
разразились потоком бесконечных слез.»

Если взять современное западное общество в целом, то в настоящее
время в нем представлена исключительно культура присутствия, а
культура отсутствия отсутствует. С учетом произошедших
перемен, о которых шла речь выше, мне кажется, что настало время,
когда сложившаяся ассиметрия будет исправлена, и культурные
структуры и институты начнут транслировать в нашей
повседневности не только Нечто, но и Ничто, актуализируя тем самым
вопрос, поставленный Хайдеггером: «Почему есть Нечто, а не
просто Ничто ?».