Жизнь как есть

Идею рождает поступок... Великие идеи берут начало в великих
легендах...

Перекличка двух весен

Есть ли у нас национальная идея? Если нет, то что станет первотолчком
к её появлению на свет? Двадцать два года назад, перед последним
пятилетием советской эры этот вопрос предвосхитили двенадцать
наших соотечественников в пакистанском лагере Бадабера...

И сегодня летопись событий начала марта – конца апреля 1985 года
остаётся незавершенной. Чуть приоткрытые досье спецслужб не позволили
заполнить даже основные графы: кто, что и как? Может, в этом –
знак судьбы: «Обращены к Вечности лишь те идеи, которые утратили
свою плотскую первопричину» (Экклезиаст).

Если суммировать то немногое и голословное, противоречивое и фрагментарное,
в сухом остатке найдется лишь несколько бесспорных фактов, уже
потом с немалой долей допущений выстроенных в легенду. А из неё
перешедших, в том числе, в известный киносценарий.

С чего начиналась легенда?

Факт первый: 27 апреля 1985 года советский пост радиоперехвата
зафиксировал необычный диалог пакистанского вертолетчика со своей
базой. Из перехвата следовало, что в районе средневековой крепости
Бадабера – одной из главных баз Исламского общества Афганистана
(ИОА), в 40 километрах к югу от пакистанского города Пешавар,
шел ожесточенный бой. Через несколько суток масштаб происходившего
подтвердило участие в бою около тысячи человек: сотен моджахедов,
возможно, из иного по партийной принадлежности формирования, а
также до батальона вооруженных сил Пакистана. С начала мая того
же года любая информация о событиях в Бадабере оказалась наглухо
заблокированной пакистанскими властями. Особенно после официальных,
хотя, возможно, и не самых настойчивых, обращений Москвы. Кто
с кем воевал – осталось на пересечении правды с легендой.

До сих пор существуют три версии событий. Официальная пакистанская,
ныне не комментируемая, но и не опровергнутая, состоит в том,
что в Бадабере выясняли отношения две соперничавшие группировки
моджахедов, с намеком на то, что не поделили поступившее сюда
оружие. Вторая – полуофициальная – версия строится на частных
признаниях тогдашнего лидера ИОА Раббани: да, действительно, к
событиям имели отношение и пленные шурави, но поскольку никого
из участников нет в живых, а документы сгорели, тему легче закрыть,
чем развивать... Эту же версию и с тем же выводом дополняют пакистанские
издания и цитирующие их некоторые западные источники, на поверку
оказывающиеся интерпретаторами чужих оценок, а то и домыслов.
Третья – во многом авторская – версия журналиста А.Олийника. Она,
собственно, и заложила основу бадаберской летописи. В начале 1990-х
этот энтузиаст-расследователь получил в свои руки несколько десятков
разрозненных свидетельств.

Над Бадаберой и по сей день витает дух мистицизма. Ставя вопросы
под каждым вторым абзацем перечитанного, приходишь к мысли: даже
тот, кто мог бы сказать большее, что-то недоговаривает. Понятно,
какой спрос с афганцев – тогдашних да и теперешних. Очевидно,
что и сегодня эта тема не добавляет престижа Пакистану, по сей
день доказывающему, что русских-советских пленных на его территории
не было никогда. Запад умеет не только находить сенсации, но и
их скрывать. На сей раз по причине весьма убедительной: в числе
погибших в Бадабере находились от 4 до 6 иностранных (читай –
западных) советников: это факт второй. Пик общественного внимания
к афганской теме у нас тоже давно миновал, иных уж нет, а те...
А те, кто остался, либо разошлись по своим сегодняшним заботам,
либо не хотят нарываться на вопрос: «Где ты был раньше?»

Может, вопрос о Бадабере, заданный много лет спустя, в новой редакции,
ещё способен конденсировать память и электризовать совесть? Не
лежит ли в основе национальной идеи несломленное Человеческое
достоинство?

Двенадцать грешных апостолов

Число «12» мистически сопровождает каждого прикоснувшегося к бадаберской
теме: двенадцать увидевших свет раскрытых документов, столько
же свидетельств, ключевых дат и, наконец, главных героев событий.
Впрочем, и здесь нечасто придется указывать номер факта.

Скорее всего, в начале марта 1985 года группа советских военнопленных,
свезенных в Бадаберу не менее чем из 3 душманских временных тюрем-зинданов,
получила сведения о готовящемся поступлении в лагерь большой партии
оружия. Бадабера – это приблизительно 500 квадратных метров, на
которых находился перевалочный узел для беженцев, совмещенный
с призывным пунктом и учебным центром на 100 моджахедов. Там же
– зона складов, мастерские и тюремный централ: будущий душман
– будущий талиб – должен был на практике постичь все превратности
своей предначертанной Аллахом судьбы. Тогда же возник план восстания.
Увязка плана восстания с предстоящими такелажными работами выглядит
наиболее логичной среди других версий. Но сначала о доподлинно
известных условиях содержания военнопленных. Моджахедам не откажешь
в умении сломить волю узника к сопротивлению. Здесь и обращение
в ислам с обязательным обрезанием и почти таким же изнасилованием,
и воистину «интенсивный курс иностранного языка», и повседневная
плетка для всех, и профилактическое закалывание непонравившихся.
Это, так сказать, начальный курс молодого узника. Один такой,
помнится, уроженец Кременчуга, после 7 месяцев плена спрашивал,
как пишутся русские буквы, не сразу сообразил, что такое отчество,
и еще долго не откликался на собственное имя. А что такое Бадабера
– свидетельство французского репортера: «Одного русского пленника
сделали центром аттракциона – бузкаши. Это своеобразный вид конного
поло. Только вместо обезглавленной овцы «мячом» служил пленник
– с простреленными ключицами и ногами... Его буквально растерзали».
Только ли навыки конспирации требовались заговорщикам для успеха
восстания?

Факт третий: к середине марта 1985 года в Бадабере находились
12 шурави: 6 русских, 2 узбека, по одному украинцу и таджику,
национальности еще двоих, как и имена всех двенадцати, доподлинно
неизвестны. В равных им условиях находились и около 40 плененных
военнослужащих правительственных войск Афганистана, в большинстве
– офицеры. Впрочем, все, что касается несоветских, – это не факт.
Зато очень вероятно, что без участия тех самых афганцев, которых
в последствии мы бросили «под талибов», замысел восстания был
бы раскрыт с самого начала.

Факт, почти претендующий на номер «4». Около 21.00 26 апреля разгрузка
оружия была еще не завершена – двери складов оставались открытыми,
но всех уже гнали на вечернюю молитву. Первыми на нее поспешили
сами охранники, утратившие на какое-то время бдительность. Тогда
и произошел захват вначале складов, а затем и внутрикрепостной
«плац-мечети». Скорее всего, у восставших хватило сил кого придушить
(четками?), кого положить на землю, наведя ствол. Разгружали и
переносили, судя по всему, автоматы. Наружная охрана лагеря сначала
ничего не заметила.

Потом раздался выстрел. Здесь версии расходятся. По одной – оказался
недодушенным один из внутренних охранников. Он добрался до оружия
и подал сигнал тревоги наружной страже. По другой, не менее подтвержденной
версии – не выдержали нервы у одного из восставших...

Первоначальная реакция наружной охраны – шок. За этим с ее стороны
последовали предложения решить дело миром. Об уговорах сдаться
впоследствии говорил и Раббани. Восставшие, объявив заложниками
всех, кто находился внутри крепости, потребовали вызвать представителей
ООН, а также советского или афганского посольства. А еще, как
будто бы, выдать предателя, переметнувшегося за крепостную стену
и не позволившего до конца навести уставной порядок в «отдаленном
советском гарнизоне Бадабера». Но тему предательства развивать
все же не будем: это – версия моджахедов. Признавать наличие шурави
в Пакистане не могли не только Исламабад, но и Раббани. Тогда-то
и подошли сначала «полк» из конкурирующей с ИОА «организации»
(по другим данным – местные пуштунские ополченцы-малиши), а потом
и батальон регулярных войск.

Бой длился более 12 часов. Двенадцать, пусть даже одиннадцать,
против тысячи. Во второй половине дня 27 апреля на восставших
обрушились авиабомбы. Тогда и поднимались в воздух пакистанские
вертолеты. Сдетонировали боеприпасы на складах. Факт пятый – официальный,
он же весьма предварительный: погибли все находившиеся за стенами
Бадаберы, за исключением одного-двух пленных афганцев, сумевших
в суматохе боя вырваться на волю. Их свидетельства – тоже противоречивые,
но единственно восстанавливающие хотя бы формальную цепочку событий.
Моджахеды сообщили, что охранников и прочих «братьев» в Бадабере
было 97, по другим, не более достоверным, данным перед Аллахом
тогда предстали более 200 человек. Только число «двенадцать» –
неизменно с Рождества Христова.

Виктор, Серафим – или?

За названными именами кроются судьбы тех, кто, по меньшей мере,
мог находиться среди организаторов восстания. Сведения о самом
руководителе вроде бы и имеются, но ни Виктор, ни Серафим формально
не соответствуют всем его совестным описаниям: русский, возраст
– за тридцать, будто бы офицер, кличка Абдул Рахман, атлетического
телосложения при двухметровом росте, попал в плен в 1980 году.
И все же в основе предположений лежат скорее не внешние данные,
а морально-волевые характеристики: мог или не мог. Кто точно мог
быть руководителем восстания из 330 без вести пропавших за афганскую
войну?

Виктор Духовченко, служащий Советской Армии, 1954 года рождения,
из Запорожья, дизелист, рослый, несгибаемый, отважный, пропал
без вести в новогоднюю ночь 1985 года, многое говорит за то, что
он содержался именно в Бадабере.

Серафим Куницын, подполковник, советник начальника инженерной
службы афганской дивизии, пропал без вести в 1980 году, командир
– от Бога, коренаст, спортивен, но невысок, доказательных данных
о его пребывании в Бадабере нет...

Они или не они? Как это важно для их семей! Осовременим Экклезиаста:
идея национального Достоинства, подтвержденная Поступком, обращается
к Вечности тогда, когда ею живут потомки. Даже забывшие, кому
они за неё обязаны.