Жизнь как есть

История перестаёт быть гуманитарной дисциплиной, утверждающей
незыблемость общечеловеческих представлений о добре и зле. В
абсолют возводится оруэлловский парадокс: «тот, кто явственно
различает черное и белое, страдает дефектом зрения». История
превращается в арену политиканства и игры амбиций. Победный
для нас итог второй мировой войны подвергается обстрелу ее же
фрагментами, заточенными по современным информационным
технологиям: «В 45-м одержана Победа, но не закончена война».
Пророчество современника Победы русского патриота из
Лихтенштейна Эдуарда Фальц-Фейна напомнило о себе накануне 65-й весны
после взятия рейхстага. Последних здравствующих солдат
Великой Отечественной как будто просят: «Скажите, что всё было не
так, и уходите с миром. Не мешайте «историческому
процессу».

Каяться, что победили?

Историческими спецэффектами расцвечиваются стены политологических
аудиторий и «буквоедов», редакций и студий. От мониторов и
микрофонов отслаиваются три переходящих из одного в другой
пласта Лжи, оправдываемой уточнением истории. Пласт первый –
«примиряющий». Это когда победителей и побежденных
«политкорректно» обезличивают как жертв тоталитарных режимов: На слуху
святочный рассказ о том, как русского подростка «усыновил»
немецкий полк. Так что «давай, пожмем друг другу руки, и в
дальний путь на долгие года». Но, протягивая руку, у нас
называют не только имя, но и фамилию деда-прадеда. У них уже редко
спросишь, что по поводу тоталитаризма они думали в первый
час послевоенной тишины. Не мы стояли у истоков памяти о
войне. Стоит ли постфактум «братать» тех, кто при жизни этого не
делал? Да и не все потомки солдат Победы поровну чтят имена
упокоенных под немецкими крестами и советскими звездами –
французский памятник на Бородинском поле поставили лишь к
100-летию битвы. Не довериться ли нам чутью внуков?

Пласт второй – «правдоизбирательный». Это когда события 65-70-летней
давности разносятся по «частным квартирам». По принципу:
каждый оценивает историю, исходя из собственных представлений
о справедливости, и все правды равно подсудны. Под сенью той
же богини Клио вариации этой правды смещены на
обывательский уровень. «Личная правда» очевидца «замещает» правду
всеобщую: «Кто вас освободил из концлагеря? – Формально – русские.
Но теплым супом нас накормили американцы… Они собрали
адреса наших родственников и вообще…». За этим «вообще» уже
частностью кажется, кто и какой ценой спас обречённых на смерть.
К этому подступает и правда эпизода в виде какого-нибудь
протокола лета 45-го: «ефрейтор Красной Армии Пупкин приставал
к фройлейн Гретхен». То, как этот «святой и грешный»
красноармеец попал в Германию, как до этого вели себя
соотечественники фройлейн на родине ефрейтора, например, в Хатыни, в этом
случае выглядит чем-то сродни коммунистической пропаганде.
Отсюда рукой подать до равной ответственности Германии и
Советского Союза за главную трагедию ХХ века. И всё – со
ссылкой на документальный источник.

На нём основывается и третий пласт – «правовой». Его содержательная
суть предстаёт в манипулятивном подборе исторических
свидетельств и сегодняшних правовых норм. В сумме они нацелены на
привлечение нынешней Москвы к той же ответственности, которую
понесла нацистская Германия. Сюда опять же притягивается
«частно-национальная» логика: да, Германия проиграла войну,
поэтому до сих пор возмещает ущерб от неё пострадавшим. Но
между Нарвой и Вислой не счесть пострадавших и от Советского
Союза. Для начала признайте, что это так, а с компенсациями,
мол, разберёмся после. Так преступления нацизма
отождествляются с вводом советских войск в Прибалтику, а также в западные
районы Украины и Белоруссии в 1939 году. То есть, под 30
миллионов наших соотечественников, павших за освобождение
половины Европы, приравниваются к десяткам тысяч сосланных в
Сибирь. И никакого, прости Господи, лукавства – просто историки
подтвердили выводы правоведов.

Начало историко-обвинительному процессу положили мы сами, осудив в
1989 году пакт Молотова-Риббентропа. Это делать было
решительно нельзя, памятуя о крючкотворских повадках наших
еврососедей. Не дальновиднее ли было осудить сталинизм как
внутриполитическую практику? Поступить так, как китайцы с не менее
остро воспринимаемой фигурой Мао Цзэдуна – столько-то процентов
он сделал полезного для страны, столько-то вредного. Без
какого-либо международного флёра. Увы, теперь нашей дипломатии
предстоит всякий раз разводить моральную оценку пакта и
вытекающую из его осуждения материальную ответственность. Еще
наивнее ждать, что признание «международных преступлений
сталинизма» избавит нас от юридических ультиматумов в у.е. Вывод
советской армии из Восточной Европы сопровождали западные
заверения на всех уровнях: «что вы, о каком расширении НАТО
может идти речь? – Это не требует даже документальных
договоренностей…» Ну, и что вышло?

Дело не в объёме и реализуемости претензий к наследнице
державы-победительницы. Для нас май 45-го сакрален, как главное событие
века, получившее предельно широкую и однозначную
международную оценку. На таких победах строится самосознание народа,
его вера в будущее. Уважая вклад союзников, всё же признаем,
что именно Москва задала послевоенному миру новую повестку
дня. Лишить нас гордости за Победу, обречь на покаяние –
значит, посягнуть на смысл существования страны, не только в
качестве наследников победителей. Заметьте, более удалённая
победа антанты в первой мировой праздновалась в 2008 году как
триумф мировых демократий безо всяких исторических «но».

Исторический оскал висельника?

Из той же «историко-правовой» мути выплыл труп разжалованного
генерала Власова: кто он – гитлеровский приспешник или борец со
сталинизмом, принявший сторону нацистов для утверждения
«демократии» в России? Историческое правдоискательство здесь
маскирует политическую целесообразность. Безусловно позитивное
событие – каноническое объединение РПЦ с РПЦЗ – изначально
несло в себе риски политических диверсий. Ибо русские в США
являются едва ли не единственной заметной диаспорой, не имеющей
лоббистских выходов на американские власти. Их-то и
насторожила перспектива создания этого лобби через
представительство интересов России в РЦПЗ. В этом, собственно, и всё дело.
Но прямо давить на РПЦЗ – не в традициях тамошней демократии.
Поэтому из исторической хроники извлечен персонаж,
предсказуемо раскалывающий зарубежных (прежде всего, американских) и
российских православных. Нам предложено «облегчить душу»
признанием антикоммунистической (читай, демократической) роли
нарицательного предателя Великой Отечественной и по существу
предъявлен ультиматум: хотите продолжения интеграции –
подтвердите её порушением символов вашей правды.

Решение РПЦЗ в пользу реабилитации Власова вызвало напряженность не
только в диалоге с Московской Патриархией, но и с частью
собственной паствы. Ибо неоднократным предателем брезговала
значительная часть первой волны русской эмиграции, а третья,
усвоившая, в том числе, советские оценки второй мировой, его
на дух не переносит. Так что этот шаг является объективно
антицерковным даже с точки зрения интересов зарубежной церкви.
Впрочем, исторически и по-человечески фальшив сам
реабилитирующий посыл: дескать, советских солдат оказалось в немецком
плену так много, что их следует считать не предателями, а
вооруженной оппозицией сталинскому режиму. Тогда как быть с
Францией или Югославией? Там-то процент коллаборационистов был
значительно выше!

В соответствии с замыслом информационной операции, рассчитаны
условия её проведения – канун 65-летия Победы, когда общественное
внимание заострено на военно-исторической проблематике.
Принято во внимание и двусмысленное положение московского клира
– стоило ли объединяться с зарубежными единоверцами, чтобы
при первом «неканоническом» споре прервать с ними связи?
Учтено и внутрироссийское недовольство последствиями мирового
кризиса. Оно распространяется и на нынешнюю власть,
унаследованную от коммунистической. И уже наплевать на то, что в 45-м
году христолюбивый демократический мир брезгливо
проигнорировал антикоммунистические заслуги генерал-предателя.

Нашлись и доморощенные проповедники этих заслуг, в том числе, в РПЦ.
Что ж: кто-то из «митрофанушек» от церковной истории
озабочен «запасным аэродромом»: не сложится карьера дома – примут
в РПЦЗ как жертву интеграционного рвения. Да и поправку
очередного «Вэника» будет повод принять. И всё же главное в
другом: популяризация клятвоотступника, внесение его имени в
дискуссионное поле оставляет предательству шанс на оправдание,
пусть, и историческое. Тем самым размываются устои
государственного служения, и без того не богатого свежими примерами
дерзновенности.

Есть, что сказать и руководству РПЦ: при любом отношении к
присталинскому прошлому самой Церкви её духовно-консолидирующая роль
в современной России не может приноситься в жертву
межцерковной интеграции – моральных авторитетов у церкви должно быть
всё же больше, чем дипломатов – даже от Бога. Тем более что
правда и праведность – понятия однокоренные. История же как
гуманитарная дисциплина – это не авторский набор историй из
прошлого. Поэтому имя изменника должно исторически
ассоциироваться с виселицей, которую ждёт посягнувший на достоинство
своего народа. А не – с возленаучным сервилизмом на потребу
светским и религиозным спекулянтам.