Онтологические прогулки

Беспорядочное смешение самых что ни на есть фундаментальных плит,
базирующих собой строительства наших менталитетов требует
попытки выказывания во всеуслышание; попытка же высказать на
общее обозрение требует точки приложения. Исторически
сложилось, что такою точкою – предместьем отливки «мнения» в
общевнятную форму – явилась фантастическая литература.

Рамки фантастики узки для достаточно полного отображения мнения о
эклектике свай ментальности (современной; совреместной), но
они и слишком широки, чтобы уместиться в мнение о винегрете
менталитетов: являясь продуктом менталитета эклектического,
«мнение» всасывает (втягивает) в орбиту влияния галактики
своего воплощения вопросы и темы совершенно «случайные», порой
ничем, кроме личности (внутреннего мира; реалий внутреннего
мира) автора, между собой не связанные.

Явления сложные и простые (как структуры информационного мира),
каплею воды (океаном ли...) отражают состояния нашего мира в
неизменности изменений круговых спиралей. Положение дел
(молекул) в капле и океане – процесс и результат процесса,
взаимосвязанный с процессом (все)мирового информационного
взаимообмена, являющийся его частью; положение дел в капле впрямую и
неразъёмно ввязано к положению дел в мире; они, в сущности,
аналогичны, и чтобы перевести одно в другое,
абстрагировавшись, лишь нужно знать нужные алгоритмы.

Литература – процесс; литература – совокупность явлений; фантастика
– одно из морей планетарной системы (информационной)
«галактики» нашего мира, в том числе – часть литературы.

Отдельность фантастики требует, безусловно, осмысления. С точки
зрения литературы как органичной самодовлеющей структуры,
выразителем которой в данном случае выступают и печатанные
страницы настоящего издания – одно из, скажем так, фокусирующих
«хрусталиков» структуры организма – оявляющие собою наложение
процесса на процесс. Отдельность же эта, как впрочем и все
другие отдельности, удовлетворительно осмыслена может быть
только в контексте (всего) процесса. Процесса литературного: в
развитии его структуры; и шире, и глубже, и выше – насколько
уж хватит зрения, дыхания, «запаса плавкой прочности» воска
крыльев. Процесса мирового: политического, исторического,
культурного, структурно-информационного (общего состояния
нашего мира как информационной структуры в развитии); процесса
«вселенского»: физического (механического), мистического,
духовного (не в измышлено-абстрактной вторичности его по
отношению к человечеству, а, наоборот, действеннейшей
фундаментальной первопричинности (всему); впрочем, кому как уж нравится
считать и думать).

Фантастика – отдельность; Любая отдельность, в свете
удовлетворительности оценки-осмысла, конечно, парадоксально диалектична: с
одной стороны её надо бы, для оценки, вычленить и очистить
(препарировать даже), с другой – контекстуально как можно
более полно её связать (со ВСЕМ, с чем только связать возможно;
а с чем невозможно – нужно попытаться связать).

Положение дел в современной русской фантастике не «плохо» или
«хорошо», не кризисно или подъёмно; положение дел в фантастике
есть.

Оценить его объективно – как и оценить положение дел собственно в
литературе – невозможно. Сумма субъективных оценок, скажем,
критиков (профессиональных и непрофессиональных) не будет,
конечно же, объективной оценкой.

Оценке для объективности нужна система. Знание собственно
обстоятельств положения дел, знание фактологическое не даёт такой
системы, ибо это материал, а нужен измерительный инструмент. Но
лекало, приложив которое к положению дел в фантастике (и
театре, и... эпической поэзии, и юго-азиатском
кинематографе...), можно было бы всеобъёмно его оценить, не существует.
Такого лекала нет; его нет вовне. Нет и самостоятельно
существующей шкалы, пользуясь которой мы могли бы «градуировано
получить оценку».

Тем не менее «универсальные эталоны» существуют.

Любое явление, в том числе и, безусловно, произведение искусства
неоднозначно параметрами; в параметрах не одни лишь «линейные
размеры» – поэтому принципиально нельзя отразить цену
ценности произведения (автора; направления; положения дел) имея
самые совершенные наборы лекал.

Произведение дóлжно просканировать по всем известным параметрам, и
всё отразить в оценке.

То есть универсальный эталон в данном случае – это как бы
сканирующий прибор. В его роли – «критик». Вернее, внутренний мир
критика: попадая туда, произведение (представление о
произведении) само собою «сканируется». В зависимости от богатства и
стройности внутреннего мира критика, складывается цельный
образ представления о произведении, наделённый большим или
меньшим количеством, получивших обязательную при приёмке во
внутренний мир оценку параметров. Ежели внутренний мир «критика»
выстроен в систему, то оценка произведения будет также
стройно-системна и более или менее объективна относительно
внутреннего мироустройства, ибо это получится само собой.

Конечно, эта же «объективность» и относительна, и субъективна
одновременно. Конечно, с учётом возможности злонамеренной
неискренности даже и относительная абсолютность такого
«универсального эталона» заведомо под вопросом. Но: только такая лишь
объективность и в принципе может быть, ибо лишь в этом раскладе
произведение (или же положение дел в фантастике и т.д.)
встанет естественно, само собой, не натянуто и не поджато в
стройную ценностную систему целого мира. Как становится стрелка
компаса в магнитном поле целой планеты Земля: «сама
собой»...

Значит, вопрос лишь всего в стройности и целостности ценностной
системы (если, конечно, имеется оная вообще) внутреннего мира
«критика».

Стройность, правда, предполагает фундамент. Здесь, как и везде,
важность незыблемости фундамента чрезвычайна. Даётся же это,
прежде всего, правильным выбором места закладки фундамента.
Песочная виртуальность или же скальная неколебимость, к
сожалению, могут быть порой чётко и безвариантно распознаны лишь в
течение довольно больших сроков времени; часто – жизни
поколения, нескольких поколений. Далее за стройностью системы
идёт именно богатство внутреннего мира («материальное»
богатство, фактология, материал, переваренные знания по предмету),
которое являет частью – каркас, частью – наполнитель системы.
Так как внутренний мир человека – отражение внешнего,
общего всем мира, мир вторично структурированной в относительную
цельность информации, далее важна возможность (умение
критика; наличие интерфейса внятной обратной связи) доступно
выразить во внешний мир образ представления о произведении в
системе ценностей его мира. То есть из своей относительной
цельности вычленить вторично-относительную цельность, понятную не
только критику, но и окружающим. Не всегда вина «критика» в
невозможности это сделать: иногда (редко) его система
слишком инновационна и совершенна. Всегда это его беда: изложить
всю систему не так чтобы даже и сложно, но – никто не
захочет её воспринять.

Объектом анализа современной критики, как правило, (это касается и
самой фантастики) являются вопросы и направления, по крайней
мере, неоднозначные, если не сказать странные: лишь
отдельность разбивается на частности. Впрочем, – и это лишь часть
тенденции (разбивка, атомизация, частичность, частностность),
по чему – характéрность и характеристика эпохи. Времени...
(Дискретно) текущего момента, лучше сказать.

Я овопросил бы направления: в чём фантастика отражает, собою
связывая, мировой и вселенский процессы и наш «сдейсьчасовский»
(экзистенциональный) текущий момент. Фантастика, как
нерасторжимо сращенная (единоцельная) отдельность того и другого?
Попытаюсь совместить, оботвечивая, дискуссионный и «свой»
вопросы.

Фантастика – край спектра отображений (литературных, т.е. формой, в
данном случае) представлений человека о том, что есть
окружающий мир обратно в этот внешний, окружающий мир. Край
спектра: фиолет, в границах перехода к ультрафиолету. Попытка
заглянуть за край видимого спектра, за границу внятности
представлений об окружающем мире. Конечно, более или менее успешно
заглянувший (автор) вынужден в обратной передаче
пользоваться, при написании произведения, общевнятными цветами
(видимого спектра); но он должен уж, по крайней мере, подводить
читателя к черте.

Всё это, впрочем, касается вообще литературы неразвлекательной и не
упёрто реалистической; ибо самый и окружающий мир имеет
невообразимое количество явлений явно существующих, но лежащих
за границами нашей внятности восприятий (как то: границами
временными; мистическими; современного научного познания, –
мало ли, чужая душа потёмки, – границами постижения
внутреннего мира человека, в том числе и себя: потёмки (тьма тьмущая!)
– нам подсознание, потёмки даже и собственная память...). И
тут надо бы расширять понятия: либо Гоголя с Пушкиным
зачисляя в безусловнейшие фантасты (писатели-фантасты), либо
фантастикой объявляя всё, что помимо учебника арифметики. Но
здесь на помощь придут вышеозвученные парадоксы: рафинированное
вычленение с всевзаимосвязанной расширяющейся интеграцией,
парадигма которых и являет собой естественнейший парадокс.

Фантастика – всего лишь специфика общего: всего лишь термин; один
из; один из резиновых «инструментов», синтезируемого
человечеством каучука, служащий повышению комфорта удобств работы над
усовершенствованием разрешающей способности прибора(-ров)
ПОЗНАНИЯ; «прибора», детализирующего частности или
очётчающего общий план. Термин; инструмент для удобства работы с
прибором: микро-теле-скопом ПОЗНАНИЯ. Один из каналиков
интерфейса с внешнего мира на внутренний; и обратно; и вновь на
внутренний(-ние). Собственно и любая серьёзная литература –
инструмент для прибора познания (в одной из граней). В заданном
контексте нас интересует фантастика.

Ещё в одном направлении произведём вычленение в интеграцию парадокса.

Есть фантастика и есть фантастика.

Фантастика инструмент прибора познания, для работы в границах
ультра- и «просто»-фиолета, фантастика по форме и сути; и
фантастика воспринявшая от первой исключительно форму, преследующая
совершенно иные цели: развлечь читателя, быть проданной,
обменянной обывателю на деньги (продукт его труда), читателя
(обывателя) желающего именно отвлечься от проблем и вопросов
не токмо ПОЗНАНИЯ, но и коротко оперативных «вызовов и
выборов» сдейсьчасовского мира. Вторая – «фантастика» как часть
ИНДУСТРИИ РАЗВЛЕЧЕНИЙ; фантастика по форме: «фиолетово», и
ладно, значит – фантастика. Удобно. Здесь, правда, другое
удобство: удобство сведения к упрощению в плане покоя (лени;
энтропии).

Популярность – причинно и коренно – естественнейше различна в
фантастике «фиолетово чистой» и фантастике граничной
ультрафиолету.

***

Дальнейшая сегментация в свете заявленной системы интеграционного
дифференцирования проистекает извнутри жанра.

Научная фантастика.

Сейчас очень трудно чем-либо удивить читателя в сфере достижения
каких-то новых высот именно в техническом прогрессе и
применения этих достижений в повседневной жизни; поэтому ЭКСПЛУАТАЦИЯ
подобных идей, в фиолетовой фантастике, со времён Ж. Верна
достаточно затруднена. К тому же, такая фантастика сковывает
фантазию писателя, вернее, налагает на неё некоторые
дополнительные рамки. Это технические рамки идеи, за которые в
классической научной фантастике, как правило, не выйдешь; а это
в свою очередь идёт в ущерб литературным достоинствам,
«жизненной правде», увлекательности... То есть произведение
именно научной фантастики – заведомо несколько более
искусственная конструкция, нежели произведение другого жанра, ибо,
надо, бывает, обязательно уложить свою «кругосветку» в 80 дней,
образно говоря. И 81-ый день уж чуть ли и не выход за
границы жанра; исключением тут только ярко явные исключения. В
общем, в «фиолете» это ответвление не весьма, скажем,
перспективно.

Нужно ждать произведений этого направления в «ультрафиолете»; В
новом качестве раздвижения границ. И такие произведения будут.

Было дело, Е. Замятин ставил Г. Уэллса чуть ли не в коренники
мирового литературного процесса, полагая, видимо, непременным
движение в эту сторону спектра, развитие именно этой формы
(«инструментов приборов»). Что ж, и такого типа исследователь –
лаборант от литературы – необходим. Опять же, чтобы
сравняться по значению в исторической перспективе с Уэллсом, такой
исследователь должен предстать в качественно ином виде, явить
интерфейсом обратной связи следующий, высший уровень. Тогда
это и будет представлять серьёзный интерес,
общечеловеческий, возможно; и привлечёт новые энергии и внимания к
научно-фантастическому сегменту ультрафиолетовой фантастики.

К философской фантастике интерес, «количественно», конечно,
снижается. Как и интерес к философии, как и интерес к «серьёзной
литературе», как и ко всему, что не служит материальной
(практической) выгоде, или не является, хотя бы по некоторым
параметрам, развлечением в чистом виде. Но это и не важно и не
страшно. Главное, чтобы не снизился качественный интерес к
философской фантастике, философии, серьёзной литературе и т.д.,
– всему, что заставляет задуматься, и является инструментом
для освоения прибора познания. Всегда были лица с необщим
выражением люди, желающие странного: пусть им не помогают,
пусть им даже несколько мешают; лишь бы не исключили
возможность начально возжелать странного. Развитие технологий на фоне
возведения развития технологий в культ обязывает упомянуть
об этом. Задача художника, в том числе – сказать и про такую
возможность. И в том числе, кстати, не только в форме
явленной, к примеру, в «Мы» Замятина, а и в форме, жёстко
структурированной в своекругосветные 80 дней, именно и явно научной
фантастики.

(Продолжение следует)