Литературная критика

– Ну, что вы скажете? Вот народ! Ну что вы сделаете с таким народом?
А?

Булгаков. Роковые яйца.

До сих пор, когда я натыкался на грызню вокруг какого-нибудь булгаковского
произведения и начинал к нему присматриваться, у меня получалось,
что написал его человек как-то парадоксально советский, советскими
ортодоксами в своё время воспринимавшийся как чужой, а нынешними
сванидзами – теперь – как свой. «Роковые яйца» я прочёл когда-то
и не запомнил их. Но след остался:

«В «Роковых яйцах» (1924), тоже антиактивистских, вообще предупреждение
быть осторожным с научно-технической революцией, а не социальной»
(http://art-otkrytie.narod.ru/bulgakov7.htm).

И вот теперь я читаю, что в повести Ленин высмеян… Только-только
ж – для того, 1924-го года, – скончавшийся…

«Гибель Персикова во время стихийного бунта толпы, возбужденной
угрозой нашествия на Москву непобедимых гигантских гадов, олицетворяет
ту опасность, которую таил начатый В. И. Лениным и большевиками
эксперимент по распространению «красного луча» на первых порах
в России, а потом и во всем мире.

Владимир Ипатьевич Персиков родился 16 апреля 1870 г. [кстати,
а Ленин когда? – 22 апреля 1970], ибо в день начала действия Р.
я. в воображаемом будущем 1928 г. 16 апреля ему исполняется 58
лет… 16 апреля – тоже дата неслучайная. В этот день (по н. ст.)
в 1917 г. вождь большевиков вернулся в Петроград из эмиграции.
Показательно, что ровно одиннадцать лет спустя профессор Персиков
открыл чудесный красный луч. Для России таким лучом стал в 1917
г. приезд Ленина, на следующий день обнародовавшего знаменитые
Апрельские тезисы с призывом к перерастанию «буржуазно-демократической»
революции в социалистическую. Портрет Персикова тоже весьма напоминает
портрет Ленина: «Голова замечательная, толкачом, с пучками желтоватых
волос, торчащими по бокам… когда говорил что-либо веско и уверенно,
указательный палец правой руки превращал в крючок и щурил глазки.
А так как он говорил всегда уверенно, ибо эрудиция в его области
у него была совершенно феноменальная, то крючок очень часто появлялся
перед глазами собеседников профессора Персикова». От Ленина здесь
– характерная лысина с рыжеватыми волосами, ораторский жест, манера
говорить, наконец, вошедший в ленинский миф знаменитый прищур
глаз. Совпадает и обширная эрудиция, которая, безусловно, у Ленина
была, и даже иностранными языками Ленин и Персиков владеют одними
и теми же, по-французски и по-немецки изъясняясь свободно. В первом
газетном сообщении об открытии красного луча фамилия профессора
была переврана репортером со слуха на Певсиков, что ясно свидетельствует
о картавости Владимира Ипатьевича, подобно Владимиру Ильичу. Кстати,
Владимиром Ипатьевичем Персиков назван только на первой странице
Р. я., а потом все окружающие именуют его Владимир Ипатьич – почти
Владимир Ильич» (Борис Соколов. Булгаковская энциклопедия. М.,
1996. С. 407 или http://www.old.bulgakov.ru/r_rokeggs.html).

В первой редакции в конце аж гибла Москва. Соколов цитирует берлинскую
пересказ-рецензию:

«…необозримые полчища гадов двинулись на Москву, осадили её и
сожрали. Заключительная картина – мёртвая Москва и огромный змей,
обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого».

И если Соколов, похоже, выискивающе-тенденциозно соотносит: яйца
из заграницы «кругом оклеены ярлыками», а Ленина вывезли в Россию
через Германию в запломбированном вагоне, – то самим Булгаковым
выделенные места: начало и конец повести, – впечатляют.

Начало:

«16 апреля 1928 года, вечером…»

В 1924-м в СССР было хорошо всем известно, что это за момент,
если отвлечься от будущего, мол, 1928-го года: грандиозная встреча
Ленина на Финляндском вокзале и его брошенный в массу лозунг.

Ну а заменённый конец – небывалый в августе двухдневный 18-тиградусный
мороз, спасший Москву, – отвлекающая кость, насмешливо брошенная
церберу цензуры автором. И на самом деле та кость в а ля Соколов
правом духе значила: да, выдумка – невероятное спасение России
от гадов и успокоение – тем страшнее тревожная действительность.

Для того же, – если додумать за Соколова, – и отодвинутость времени
действия в повести на – всего! – 4 года в будущее: – дразнит Булгаков
большевиков-узурпаторов, случайно пришедших к власти.

Вопрос: как в принципе можно от таких, как Соколов, Булгакова
спасти? – Списать повесть на неудачу? Или, оставив Булгакову удачу,
искать и найти, что Соколов и ему подобные автора извратили?

Даже сама Соколовская статья даёт материал и для одного, и для
другого варианта.

Но не разбираться же в Соколове, когда перед нами Булгаков.

Впрочем, можно (я ж повесть не помню) проверить, не наврал ли
чего Соколов и просто фактически. Ну хотя бы в пределах пока процитированного
мною.

Не наврал

Персиков действительно убит бунтовщиками: перед третьей от конца
точкой в повести напечатано: «разъяренная толпа в ночь убийства
Персикова».

Ленин действительно приехал 16 апреля.

Луч действительно красный: третий показ FIND при задании ему «красн»
находит в электронном тексте: «Луч этот был ярко красного цвета».

Оклеены ли яйца ярлыками? – FIND – «ярл» – Оклеены. Только не
яйца, а ящики с ними.

Мог ли Булгаков в 1924-м знать о Ленине в пломбированном вагоне?
– Мог. Только вагон так называли в прессе не буквально, а в ироническом
порядке (http://www.pseudology.org/Bank/PlombVagon85.htm).

Наврал

Ораторский жест Ленина не комичное превращение указательного пальца
правой руки в крючок. «Излюбленные жесты и привычные движения
– движения правой рукой во время речи вперед и вправо. Недавно
видела изображение Ильича с правой рукой (во время речи): предплечьем
вперед, но плечо прижато к туловищу – это неверно, так он не делал,
– рука шла вперед, вытягивалась или закругленным движением и отходила
от туловища.

Таких жестов, как битье кулаком по столу или грожение пальцем,
никогда не было. Мимика и жестикуляция всегда были выразительны»
(http://www.plexus.org.il/texts/spivak_lenin.htm).

Задайте «Певсиков» FIND-у и увидите: в пьесе это появляется не
как свидетельство картавости Персикова, и – до его контактов с
прессой.

«Ленин, как и всякий, кто закончил дореволюционную гимназию [устав
1864 г.], знал французский и немецкий языки, позднее изучил английский.
Эти три иностранных языка он знал не в совершенстве, о чем уже
не раз было написано» (http://www.gotostudy.com.ua/articles/81.html),
а не изъяснялся свободно.

Набрав в FIND «тьевич», я насчитал 12 Ипатьевичей по всему файлу
с повестью, а «тьич» только 11.

Да, бог с ним, с Соколовым. – Надо сориентировать себя на вопрос,
ЗАЧЕМ ЛЕНИН понадобился в прототипы. ЗАЧЕМ – не в пасквильном
публицистическом – а в, возможно, художественном смысле.

И когда так себя спрашиваешь, возникает – ещё до перечитывания
повести – гипотеза, зачем. В её свете догадываешься, зачем Булгаков
ещё и второго прототипа намешал в своего Персикова – Абрикосова.

Соколов и тут не попал:

«Среди прототипов Персикова был также известный биолог и патологоанатом
Алексей Иванович Абрикосов (1875-1955), чья фамилия спародирована
в фамилии главного героя Р. я. И спародирована она неслучайно,
ибо как раз Абрикосов анатомировал труп Ленина и извлек его мозг.
В Р. я. этот мозг как бы передан извлекшему его ученому, человеку
мягкому, а не жестокому, в отличие от большевиков, и увлеченному
до самозабвения зоологией, а не социалистической революцией» (Там
же. А так же http://old.bulgakov.ru/r_rokeggs2.html).

Не попал Соколов не логическим передёргом: «Большевики жестокие,
Ленин большевик, следовательно, Ленин жестокий». Не попал Соколов
не неузнаваемостью Абрикосова. Тот был, как в повести, и лыс,
и очкаст, – по фотографиям видно, – да и высок, наверно, как герой
повести. Не попал Соколов не ошибочной ассоциацией. Фамилия Абрикосова
фигурировала в списке комиссии по вскрытию и составлению заключения
о причине смерти Ленина, и заключение публиковалось в газетах.
Свежа память была. И от Абрикосова в связи с Лениным до Персикова
один шаг.

Но шаг – в другом основании для «ассоциации по противоположности».
Не буквальный переход мозга от жестокого человека к мягкому, а
скачок ассоциации от политика к учёному. От практика к теоретику.
От делающего, а потом думающего – к думающему, а потом делающему.
От бытия к сознанию. И это уже философия. А между Лениным и Абрикосовым
тогда высвечивается ещё и «ассоциация по аналогии»: философ –
учёный. (Я сам хоть и думаю, что философия это не наука, а вера,
но в 20-е годы многие думали иначе, по Ленину: «Учение Маркса
всесильно, потому что оно верно»).

Вот он каков, булгаковский скачок ассоциации.

И побудил его – тоже газетно-вероятно – другой врач:

«…общую для медиков и государства установку в форме своеобразной
врачебной клятвы нового времени выразил Н. Ф. Мельников-Разведенков:
«Теперь, когда наступила физическая смерть В. И. Ленина, выдающегося
ученого и мыслителя, мы, его современники и участники в советском
строительстве, считаем долгом почтить память защитника обездоленных
изучением найденных при вскрытии его тела изменений в мозге и
сделаем это на основании новейших данных науки, которую В. И.
Ленин ценил и ставил высоко. <…> Интерес к изучению мозга
Ленина нарастает при мысли, что это мозг гениального человека»«
(http://www.plexus.org.il/texts/spivak_lenin.htm).

Изучение мозга.

И вот переданный в марте 1924-го года музею Ленина мозг Ленина
забрали для изучения, чтоб ещё и на нейробиологическом уровне
убедиться в гениальности архитектора будущего «в советском строительстве».

Булгаков в 1924-м году мог об этом слышать или догадываться при
нескольких «если». Во-первых, если он как бывший врач слышал о
(январском, 1923 года) докладе Фогта (приглашённого и к лечению
Ленина) на Всероссийском конгрессе психоневрологии (от архитектоники
мозга, мол, зависят интеллект и душевные качества). Во-вторых,
Булгаков мог слышать, что мозг Ленина оказался очень малым по
весу, что тянуло вспомнить об архитектонике. И, в-третьих, могло
быть известно о воззрениях и тяге на самом верху (политическом
и медицинском) к материалистическому объяснению гениальности Ленина
и о соответствующей возне с его мозгом (Фогта, правда, пригласили
к изучению мозга лишь 31 декабря 1924-го, а «Роковые яйца» написаны
в октябре). Наконец, не исключено, что до Булгакова дошёл слух
о поразительной похожести Фогта на Ленина

и близости их дней рождения (6 апреля 1870). Только вот слишком
немецкая была у Фогта фамилия, и намекнуть на неё русским образом
было нельзя.

А Булгаков – как бывший врач даже – был убеждён, вслед за другим
бывшим врачом, Вересаевым, что советское строительство в принципе
неверно. Вересаев аж повесть «об этом» – «К жизни» (1908) – написал.

«…червь сомнения мучил Вересаева. Он очень сомневался в подготовленности
народа к строительству нового мира. Писателю казалось, что марксисты
идеализируют человека… Требуется время, и немалое, на «усовершенствование»
людей» (Фохт-Бабушкин. В кн. Вересаев. «Загадочный Пушкин». М.,
1999. С. 7).

А ведь Вересаеву ж аж – было дело – в 1901 году на два года было
запрещено – за революционную деятельность – жить в столицах. Но
одно дело – цель (Справедливость), а другое – путь к ней.

Вот и Булгаков…

Короче, гипотеза состоит в том, что столь крупный человек, философо-врач,
Ленино-Фогт-Абрикосов, Булгакову понадобился для философского
масштаба дискредитации идеи, что людей можно изменить к лучшему,
улучшая им физические условия жизни. Что базис определяет надстройку.
Что бытие определяет сознание. Что не верен сам исторический материализм.

Для того же надо было, чтоб советская власть в повести была активно
заинтересованной во внедрении открытия, как убыстрять выведение
кур. Для того и яйца в названии, и куриный мор по всей республике
введён. (Про кур мне Соколов напомнил.)

Но, мол, благими намерениями вымощена дорога в ад…

И это, по большому счёту, банальность. Тем большая, чем страшнее
конец – съеденная гадами Москва.

Но Булгакову понадобилось услышать, как на такое реагирует исподтишка
ругающая гадскую советскую власть мещанствующая интеллигенция,
чтоб опамятоваться. И погубить в конце не Москву, а своего героя
(ну и его институт). Причём погубить руками именно народа, во
имя которого-то и учреждалась советская власть. – Лишь признавая
правильным первый шаг (учреждение советской власти), было естественным
уничтожить Ленина-Фогта-Абрикосова, идеолога неправильных последующих
шагов и намерений: больше насыщать, чем просвещать.

И писать такую повесть впору было как раз после действительной
смерти теоретика: коммунизм-де есть советская власть плюс электрификация
всей страны. И начинать именно датой такую повесть потому как
раз и имело глубокий смысл. Может, даже смехотворная отнесённость
времени действия всего лишь на 4 года в будущее, как раз и должна
была подчеркнуть насущность настоящего: изменение ж политики мыслимо
в связи со смертью вождя.

Такова рабочая гипотеза перед перечитыванием повести.

Но приступим к ней самой.

Цифры… Их довольно много. – На первой странице: «18 апреля 1928…
IV государственного университета… 58 лет… в 1913 году [удрала
жена Персикова]…». На второй: «В 1919 году у профессора отняли
из 5 комнат 3… Читал профессор на 4 языках... 20-й год вышел хуже
19-го… на 11 с ¼ [часы остановились]… издохли 8… затем 15
[жаб]… 20 [то же]». На третьей странице: «длиной в 13 сантиметров
[Суринамская жаба сдохла]… приходил 2 раза в неделю в институт…
5 градусов мороза [в институте]… 8 слушателям [лекции читал]…
кончился 20-й и 21-й год, а в 22-м… поймал 14 вульгарных жаб…
В 23-м году Персиков уже читал 8 раз в неделю – 3 в институте
и 5 в университете, в 24-м… а в 25… срезал 76 человек студентов».
И т.д. Три главы. Дальше цифирь схлынула. Последнее, чем я заинтересовался
(в начале четвёртой главы): «на 20-й странице газеты «Известия»…».

Мыслимо ли, чтоб лишь сейчас имеющая 12 и больше полос знаменитая
газета была сравнимой по объёму с тем, что было в 1924-м? – Правда,
у Булгакова ж вымышленный 1928-й! И вымышленный бум нэпманский
свирепствует. НЭП пришёл по-ленински всерьёз и надолго.

Жёлчь словесная так и брызжет от образа повествователя. Он надо
всем издевается, до комизма (для того и цифирь!) всем-всем-всем
на свете раздражён. Персиковым, военным коммунизмом, следующим
этапом – НЭП-ом, точностью в науке. – Мелькнуло у меня в голове,
что сочиняющий это всё Булгаков в совершенном отчаянии: «Нет,
ребята! Всё не так! Всё не так, ребята!» Сталин – прагматик, ленинец
приземлённый; Троцкий – полётный, но слишком р-р-революционер,
да и проиграл власть в 24-м. Польско-румынская интервенция неприемлема.
Интеллигенция – ничтожество. И даже не с кем поделиться. И Булгаков,
как скорпион, жалит сам себя – издевается над своим отчаянием
смехом.

Впрочем, на смешном же упор. – Нет, не Высоцкий, пожалуй, должен
ассоциироваться, а Крылов с его басней «Слон и Моська».

Собственно, в этой капле – цифири – можно уже почувствовать вкус
всего озера-повести.

Но, признаться, вскоре читать стало скучно. Потому, наверно, и
забыл повесть.

Это как на концерте теперешних смехачей. Изгаляются перед тобой.
И удаётся то там, то там, а в общем… Даже самый задорный, Задорнов…

С седьмой главы вообще пошёл сплошной экшэн (глав всего 12).

Разбирать произведение не стоит.

И я понял, что среди вопросов, как спасти Булгакова от Соколова
не хватало третьего варианта: «Роковые яйца» и неудача, и Соколов
их художественный смысл извратил.

Посмотрим ещё на Соколова:

«Сам Булгаков в дневниковой записи в ночь на 28 декабря 1924 г.
охарактеризовал свои впечатления» от чтения [27-го] Р. я. на «Никитинских
субботниках» следующим образом: «Когда шел туда – ребяческое желание
отличиться и блеснуть, а оттуда – сложное чувство. Что это? Фельетон?
Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда не выпеченное. Во
всяком случае, там сидело человек 30 и ни один из них не только
не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература.

Боюсь, что как бы не саданули меня за все эти подвиги «в места
не столь отдаленные»... Эти «Никитинские субботники» – затхлая,
советская рабская рвань, с густой примесью евреев». Вряд ли отзывы
посетителей «Никитинских субботников», которых Булгаков ставил
столь низко, могли заставить писателя изменить финал Р. я.» (Там
же).

Понимать Соколова – отзывы были плохие, а изменённый финал повесть
выпек, но вряд ли второе результат первого.

Так вот не «вряд ли», а вероятнее всего. Если только принять,
что отзывы были хорошие, а повесть так и осталась невыпеченной
(как и мне показалось при перечитывании).

Не мог Булгаков всю повесть допечь с 28 декабря до 5, 4, 3-го…
(6-го ж января, по Соколову, берлинский пересказ-рецензия упоминал
уже и второй финал). Не мог. Слишком уж мало времени, слишком
уж плоский текст большинства глав. Всё не переделаешь так быстро.

А вот если его похвалила «советская рабская рвань» (евреи у Булгакова,
судя по контексту, это не этнос, а синоним приспособленцев, показывающих
советской власти фигу в кармане, и лишь среди своих, на кухне,
у Никитиной, выпускающих жёлчь), то Булгакову за себя стало стыдно.
И тогда он хотя бы в повести гибель советской столицы (и, следовательно,
понимай, строя) отменил. И ввёл гибель Персикова от рук народа.
Не трусость тут. Как факт – через 6 лет он в письме правительству
прямым текстом написал, что он против революции – за эволюцию.
Не трусость. А художественный такт хотя бы в финале. – Раз скрытые
народоненавистники (именно народо-, ибо народ в гражданской войне
сказал, что он за советскую власть) одобрительно и чисто по-антисоветски
поняли повесть, то любящий народ автор должен пойти по пути наибольшего
сопротивления и убить безвинного героя руками народа. Нужно было
хоть так уйти от напрашивавшейся тенденциозной, чужой, глупой
ассоциации: красные гады погубили православную столицу и страну.

Подобно, антисоветски, понимает Булгакова и теперь большинство.
Ну как-де иначе?! Процитировать ж можно: «– Там до вас, господин
профессор, Рокк пришёл». И через три строчки: «– Они говорять,
что с казённой бумагой с Кремля. – Рок с бумагой? Редкое сочетание…»
Ясно ж, мол, какое сочетание осмеивается: Кремль и Рок, а не Рок
с бумагой.

Например, как понимают издатели книги «Михаил Булгаков. Две повести,
две пьесы»; М., Наука, 1991: составитель М. О. Чудакова и художник
Л. В. Тишков? – Вот как у них оформлен лист с заглавием.

Понаставил, мол, шпилек советской власти Булгаков в повести. Руки
есть – ума не надо. Флаг в руки – и вперёд. Сам флаг а ля советские
плакаты. А на флаге – шкурность: фрагменты кожи гадов.

И настолько скрыт Ленин в пятнах змея (если он там вообще подразумевался)…

что философский булгаковский масштаб: не бытие определяет сознание,
– исчезает.

«Боюсь» Булгаковского дневника, есть трезвое понимание, что советские
ортодоксы такие же нехудожники, как и посетители «Никитинских
субботников».

Но он переборол свой страх и выпустил-таки повесть в свет. Потому
что чувствовал, что для умеющего воспринимать искусство антисоветский
намёк или «в лоб» написанная фраза уже самим этим «в лоб» означает,
что художественный смысл нецитируем и что он другой, чем прямой
намёк или написанное «в лоб».

Я в эпиграфе недоцитировал: «Манечка, надо будет им собрание сделать…
Завтра вызову из уезда работников. Я им сам скажу речь. Надо будет
вообще тут поработать». – Так это ж насмешка. Наскоком ничего
не выйдет. Очень-очень много надо работать с тёмным народом, а
не «поработать». – Вот нецитируемый смысл повести.

Она таки слаба. Слишком ясна Булгакову идея, чтоб везде-везде,
по Выготскому, выражать её противоречиво (то есть художественно)
из-за самому своему сознанию неясности её. Из-за недостаточности
подсознательного.

*

Мне могут возразить.

Горький:

«Булгаков очень понравился мне, очень, но он сделал конец рассказа
плохо. Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте,
какая это чудовищно интересная картина!» (Чудакова в упомянутой
книге. С. 281).

Оно и понятно. Да, бытописателю понравилась булгаковская выдумка.
Хотел ещё крутизны. А Булгаков – вскоре после написания повести,
6 ноября 1924 г. – в какой-то фазе сомнений в себе – устыдился
написанного: «Я читаю мастерскую книгу Горького «Мои университеты».
Теперь я полон размышления {так в тексте} и ясно как-то стал понимать
– нужно мне бросить смеяться. Кроме того – в литературе вся моя
жизнь. Ни к какой медицине я никогда больше не вернусь» (http://lib.ru/BULGAKOW/dnewnik.txt).
Ну а Соколов [С. 406], конечно же, самокритичную булгаковскую
ноту извратил до наоборот.

Г. Адамович (поэт-акмеист, с 1923 г. эмигрант и антисоветчик):

«…появилось огромное количество повестей и рассказов, где героями
были уже не Иван Сидорович, купец-самодур, и не скучающая нервная
дама Раиса Аркадьевна, а миллионер Джеймс Кук или гениальный изобретатель
Саймондс, или охотник Джон и т.д. Обратите внимание на пристрастие
к Америке, вообще к американизму во всех его проявлениях. Из молодых
русских писателей нет, вероятно, ни одного, который бы в своё
время американского рассказца не сочинил… Но знания Америки не
было…Надо, впрочем, выделить малозамеченную повесть Булгакова
«Роковые яйца», вещь остроумную и местами блестящую. («Современные
записки», 1927, 30, с. 560-561)» (Чудакова. Там же. С. 283-284).

Теперь понятно, почему я вспомнил Америку, читая главу шестую
«Москва в июне 1928 года». Надо её прочесть, чтоб увидеть, какая
язва в ней повествователь по отношению к, мол, фантастически развившемуся
НЭП-у. – Не-ет, господа хорошие! Булгаков не американист. И не
потому, что американизм «в лоб» высмеял. А потому, что глубже
он, чем писатель плоских экшэн. А в повести – и на старуху бывает
проруха – заигрался.

Борис Леонтьев (и. о. секретаря редакции «Недра»):

«Несмотря на явную фантастичность и «авантюрность» сюжета, в повести
проглядывают характерные, тонко подмеченные чёрточки быта. Фигуры
действующих лиц немногословны, но ярко очерчены. Однако суть и
несомненная ценность вещи не в этом. За необыкновенным, рассчитанном
на занимательность сюжетом, за остроумными не без яду злободневными
мелочами – проглядывает кипучий, бешеный темп жизни, творческий
взмах ближайших наших годов. И как ни относиться к «занимательности»
повести Булгакова, нельзя отрицать того бодрого впечатления чувства
«новой Америки», которое остаётся у читателя от вещи. («Рабочий
журнал», 1925, 3, 156)» (Чудакова. Там же. С. 284).

Так сама ж Чудакова признаёт, что «критик явно стремится опередить
непременные обвинения и ради этого преувеличивает уверенность
автора повести в «творческом взмахе» ближайших лет». И только
антисоветизма своего ради, не замечает Чудакова «яду» повествователя
к американизму своего супер-НЭП-а.

Тенденциозность Чудаковой показала, что такое профессиональный
литературовед родом из советской империи Лжи. Не могла ж она не
знать о понятии «образ повествователя» и об отличии его от образа
автора, а последнего – от непосредственно автора.

Могут же, скажете, они и сближаться, вспомним про романтизм…

Могут.

И я вернулся к тексту. (А лучше всего смотреть начала и концы.)

Первый абзац словесно нейтрален, если забыть о подозрительно начавшемся
педантизме, не свойственном Михаилу Афанасьевичу Булгакову:

«16 апреля 1928 года, вечером, профессор зоологии IV государственного
университета и директор зооинститута в Москве Персиков вошел в
свой кабинет, помещающийся в зооинституте, что на улице Герцена.
Профессор зажег верхний матовый шар и огляделся».

Ну, пусть тут голос автора в зоне сознания и речи персонажа, зацикленного
на точности учёного. И пусть нечутка Чудакова. Но уже во втором
абзаце заявлена позиция повествователя словесно:

«Начало ужасающей катастрофы нужно считать заложенным именно в
этот злосчастный вечер…»

Нагнетание («ужасающей катастрофы», «злосчастный») не густо ли?
Не залихватски ли крут образ повествователя? И как относиться
к какому бы то ни было очевидному яду в его повествовании?

Конец:

«Луч же этот вновь получить не удалось, хоть иногда изящный джентльмен,
и ныне ординарный профессор, Петр Степанович Иванов и пытался.
Первую камеру уничтожила разъяренная толпа в ночь убийства Персикова.
Три камеры сгорели в никольском совхозе «Красный луч», при первом
бое эскадрильи с гадами, а восстановить их не удалось. Как ни
просто было сочетание стекол с зеркальными пучками света, его
не скомбинировали во второй раз, несмотря на старания Иванова.
Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания,
чем обладал в мире только один человек – покойный профессор Владимир
Ипатьевич Персиков».

Это ж хохот: мы ж не забыли о комичном размежевании между Персиковым
и Ивановым. Персиков-де напишет статью о действии на амёб им случайно
полученного и нестабильного луча, упоминая Иванова, как создателя
будущей камеры, стабильно дающей луч. И вот этот же Иванов не
может своё же устройство повторить.

Повествователь выдаёт сплошной понт и предлагает нам вместе с
ним надо всем ядовито посмеяться. Надо всем.

Я возвращаюсь опять в начало. Заглавие первой главы: «КУРРИКУЛЮМ
ВИТЭ* ПРОФЕССОРА ПЕРСИКОВА» И сноска: * Curriculum vitae (лат.)
– жизнеописание. (Ред.)

Мне не дано увидеть, была ли сноска в прижизненных изданиях. Но
ясно одно: латынь применена, чтоб было смешно для русского уха
это звукосочетание в первом слове. – Моська лает на Слона. И Моська
– не Крылов.

Ну и, наконец, я-прежний (см. начало статьи) не понял философского
потенциала повести.

*

Сама мысль, что не бытие определяет сознание совсем не глупа.
Первая промышленная революция обеспечена была предшествовавшим
веком господства Реформации, и началась в протестантской стране.
Северная Америка, колонизованная протестантами одновременно с
колонизацией католиками Южной Америки, экономически превосходит
Южную. Реставрация капитализма в соцлагере хуже пошла в Восточной
Европе, где социализм был дольше, чем в Центральной Европе. Получается,
что сознание определяет бытие.

Турчин пишет в 1975 году: «Кажущийся «трезвый реализм» основного
принципа исторического материализма подкупает многих. Даже люди,
выступающие против марксистского тоталитаризма, находят порой
этот принцип наименее спорной частью марксизма…

Ленин пишет: «…Сознание вообще отражает бытие – это общее положение
всего материализма. Не видеть его прямой и неразрывной связи с
положением исторического материализма: общественное сознание отражает
общественное бытие – невозможно».

…если понимать под материализмом программу исследования явлений,
которые мы называем «духовными», через явления, которые мы называем
«материальными», то я целиком за такой материализм, ибо в этом
подходе – сущность науки. Я могу также согласиться с марксистской
формулировкой, что научный подход к явлениям духовной жизни (и
в частности, к сознанию) – это рассмотрение их как формы движения
материи. В какой же связи находится так понимаемый материализм
с основным принципом исторического материализма Маркса? Ни в какой.
Мы имеем перед собой две группы явлений: общественное бытие и
общественное сознание. И те, и другие связаны с человеком – его
телом и мозгом. И те, и другие надо рассматривать как формы движения
материи. И ниоткуда не следует, что явления одной группы определяют
явления другой группы.

В приведенной выше цитате Ленин связывает исторический материализм
с положением о том, что сознание отражает бытие. Сознание отражает
бытие, это верно. Но для того, чтобы перейти отсюда к тезису:
бытие определяет сознание, надо сделать гораздо более сильное
допущение – что сознание не только отражает бытие, то есть включает
в себя какое-то его отражение, но и является отражением, то есть
исчерпывается им. Что это за концепция? Это концепция, согласно
которой вся так называемая духовная жизнь человека есть просто
совокупность отражений-рефлексов, то есть прямых однозначных реакций
на возбуждение нервных окончаний внешней средой. Стоит ли опровергать
эту точку зрения? В открытую под ней не подпишется в наше время
даже марксист-ленинец. Он назовет такую точку зрения «вульгарно-материалистической».
Однако потихоньку она кладется в основу философии истории.

Понятие о рефлексе ввел Декарт. Но для него рефлексы лишь свидетельствовали
об устройстве нашей телесной машины; кроме рефлексов у человека,
по Декарту, есть еще и душа; Декарт высказывал даже определенные
соображения по поводу того, какой именно участок мозга является
органом души. Подчеркивая различие между рефлексами и душой, Декарт
приводит такой пример. Допустим, что кто-либо взмахнет рукой перед
нашими глазами, собираясь как бы ударить нас. И хотя бы мы и знали,
что он делает это только в шутку и далек от мысли причинить нам
зло, нам все же трудно удержаться, чтобы не закрыть глаза. «Это
показывает, – пишет Декарт, – что глаза закрываются отнюдь не
при участии души, так как это происходит помимо нашей воли...
это происходит от того устройства машины нашего тела, благодаря
которому движение руки перед глазами возбуждает другое движение
в нашем мозгу, и мозг направляет животные духи в мускулы, опускающие
глазные веки».

Если отвергнуть существование души как «идеализм и поповщину»
(любимое ругательство Ленина), то останутся одни рефлексы.

Уже фиксация цели мозгом пробивает серьезную брешь в концепции
«бытие определяет сознание». Птица, начинающая вить гнездо, руководствуется
своим инстинктом; никакого реального «бытия» гнезда пока не существует.
(Инерция страха. http://orel.rsl.ru/nettext/russian/turchin/turch_str/str_fr.htm).

Задумались?

Упомянутый мною Выготский устранит (http://www.tovievich.ru/book/17/153/1.htm)
ваше опасение почувствовать себя нематериалистом. По нему выходит,
что сознание, да и само психическое, – не субстанция, противоположная
материи. Не параллельна ей. Не есть всегда. А возникает. Достаточно
постепенно.

Сперва возникли «прототипы живых объектов» (http://elementy.ru/lib/25618/25620).
В бескислородной атмосфере планеты, под молниями, в соприкосновении
с лавой образовался формальдегид. Он в щёлочно-соляно-формальдегидных
водяных лужах в реакции («обмен веществ») полимеризации Бутлерова
есть участник («пища») автокаталитической реакции образования
всевозможных сахаров (рибоза – один из сахаров, а ДНК – дезоксиРИБОнуклеиновая
кислота). Реакция потому авто-, что сахара, продукты реакции,
ускоряют реакцию образования себя («удвоение»). Разные («мутации»)
сахара, первоначально возникнув, ускоряют реакцию по-разному и
начинают «удвоение» себя при разных минимумах концентрации «пищи».
Реакции удвоения для того вида сахара и тогда обрываются («смерть»),
когда формальдегида («пищи») в окрестности именно этой молекулы
сахара становится меньше минимума для этого вида сахара («отбор»).
И «биохимики считают, что для образования первичных нуклеотидов
не нужна была именно рибоза, все могло начаться и с других ее
аналогов», попроще.

И никакой психики там нет. Не то – с возникновением организменной
жизни. Даже одноклеточной. Можно сказать: душа клетки. Ибо для
неё мыслима цель сохраниться, несмотря на ежесекундную нестабильность
всего внутри и вокруг, а также цель повторить себя до окончательной
смерти. Сахарам нельзя примыслить цель жить. Организму примыслить
цель жить можно. И мутации (без кавычек) – можно: что-то у поколений
организма получается, что-то нет. Но сколько-то получается. А
естественный отбор закрепляет. И поскольку нет организмов абсолютно
одинаковых – можно сказать, что души их неповторимы. Но душа не
существует объективно, а она есть человеческая абстракция того,
как в организме организован – единовластно – процесс приспосабливания
(даже если процесс в том, что какой-то, например, кит кончает
с собой). И только человек – появившись – по-разному для разных
проявлений жизни называет для себя те единовластия: раздражимось
(у одноклеточных), сложный рефлекс, ассоциирование (у животных),
мышление (у человека). Человек пока не усекает, в чём разница
раздражимости амёбы А, от амёбы Б. Но это ничего.

Всё равно ясно: не только обстоятельства, но и внутренняя организованность
определяют ход жизни. Только во втором смысле сознание определяет
бытие. Очень мало определяет – для амёб, и очень много – для человеческих
обществ. И там-то возникают абсолютизации насчёт приоритета материи
или духа. Веры возникают.

А веры (я и атеистические веры считаю существующими) колеблются
между крайностями: философией и религией.

На философию же действует, по Турчину (там же), так называемая
«доминирующая фоновая концепция реальности». До ХХ века та была
«основана на механике и химии». В XXI-м – на кибернетике. По первой
«мир есть совокупность атомов, обладающих определенными качествами».
По второй перец мира в «системе, структуре, организации». В первой
«человеческая личность обладает по своей природе качествами».
В частности, таким: «способностью самосовершенствования – развития
«хороших» качеств и подавления «дурных». Общество необходимо постольку,
поскольку оно дает возможность человеческой личности проявлять
свои качества и совершенствовать их. Сверх этого никакой ценностью
общество не обладает, оно есть лишь форма «мирного сосуществования»
индивидуумов». Во второй «Во-первых, человек рассматривается не
как атом, а как система, имеющая сложную иерархическую структуру.
Во-вторых, человек рассматривается как подсистема объемлющей системы
человеческого общества». И – апофеоз и финиш: «Кибернетическая
фоновая концепция реальности подводит к социалистической концепции
общества. Смысл и ценность существования человека при любой конкретизации
этих понятий должны выводиться из смысла существования общества.
Общественное благо – нечто большее, чем сумма индивидуальных благ».

Философия Маркса и Ленина, по Турчину, осталась в плену первой
доминирующей фоновой концепции действительности. А врачи, Вересаев,
Булгаков, переходили, получается, уже во вторую, биологическую,
так сказать. Или кибернетическую, как её называет кибернетик Турчин.

*

Грех – заочно не поблагодарить Бориса Соколова за его наблюдение
насчёт 16 апреля и др. в связи с Лениным в «Роковых яйцах» и за
всю тенденциозность его «Булгаковской энциклопедии», извращающую
художественный смысл этой повести (а наверно, и всех художественных
произведений). Не будь этой тенденциозности и извращения не стало
бы вдохновения искать истину.

Август 2008 г.