Комментарий | 0

О фильме Г. Данелии «Я шагаю по Москве»

С. Воложин

 

Меня аж озноб берёт: куда я нацелился. Тянет меня туда принципиальность.

Представьте себе, что я сподобился постичь черты, признаки некого идеала. И идеал этот не из обычных. В смысле не многих людей он воодушевляет, а очень немногих.

Так многие ли поймут этот, редкостный?
Немногие и с трудом, правда?
Людям, большинству, вообще свойственно понимать других по себе. А тут редкостный другой…
И каков мой удел, если я взялся доказать, что Данелия в фильме «Я шагаю по Москве» (1964) движим был идеалом… недоницшеанства?
Но сперва надо заняться ницшеанством.
Ницшеанство – редкостный среди людей идеал.

Моя проблема, что я не хочу доказывать большинству, какой он есть, ницшеанец. Уже полтора века, как этот тип людей подробно описал Ницше. И не мне с ним соревноваться. Поэтому – первая моя просьба к читателю – поверьте, пожалуйста, что я правильно понял Ницше.

В «Заратустре» Ницше даёт такое определение своему идеалу: выносливость верблюда, вседозволенность льва и умение забывать – ребёнка.

Так я схвачусь за последнее свойство. Оно буквально несколько минут тому назад объяснило мне счастливый финал фильма Данелия.

Что там?

Только что у Коли (Никита Михалков) Володя (Алексей Локтев) отбил девушку, Алёну (Галина Польских). Коля видит, с каким интересом те впились друг в друга весь этот день. Видит, какое большое впечатление Володя на Алёну произвёл. Коля уже сделал несколько демонстративно-великодушных жестов по отношению к ним. И вот – прощание. Володя уехал в свою Сибирь. Дверь метропоезда захлопнулась, и он уехал улетать. Алёна осталась. Поедет ли она в Сибирь бездумно (только день знакомы и ничего не успели друг другу сказать)? Или ясно, что поедет – такие все бездумные во всём фильме… И Коля, которому и в самом деле сейчас заступать в метрострое на ночную смену, извиняется перед Алёной, что не сможет её сегодня проводить. И ясно, что уже и никогда больше не подойдёт к ней. Они освобожденно так прощаются. Она упархивает в другой метропоезд. А он идёт по пустому вечернему метро, легко напевая знаменитую мелодию «Бывает всё на свете хорошо», идёт к эскалатору вдали, мимо девушки-смотрительницы эскалатора, по самому эскалатору. Напевая всё громче. Девушка ему кричит: «Молодой человек! Ты чё кричишь?» - «Я пою», - отвечает ей Коля и молча уезжает вверх, несомый эскалатором. «Гражданин!» - строго окликает его девушка. «Что?» – «Иди сюда». – «Зачем?» - повинуется Коля и идёт обратно. – «Иди». – «Что?» - «Пой ещё».

И фильм кончается на переживании счастья. Неудача забыта, как ребёнком, и жизнь начинается с чистого листа.
Я себе представляю, какая замечательная акустика в пустой трубе эскалатора!.. – Даёшь Счас-тье!
Коля махнул девушке внизу на прощанье и скрылся вверху. А оркестр подхватил мелодию. И. И. Сердце готово выпрыгнуть навстречу Будущему (так я ошибочно подумал).

Неизвестность обычных людей немного страшит, по-моему. А тут – наоборот. Даёшь неизвестное!

Ницшеанский идеал, правда, иной, мрачный. Ницшеанец знает, что Этот мир – Зол. И идеал ницшеанец имеет не в Этом мире, в Ином, без времени и причинности, как бы ни был он невозможен рационально.

Ну так Данелия – недоницшеанец, раз в Этом ему хорошо.
Оба идеала, и ницшеанский, и недоницшеанский, официально  были в СССР в немилости. Вспомните Ахматову.
Как же его не раскусили? Возможный ответ: его идеал был неосознаваем им.
Но как же тогда понять самое-самое начало фильма?

Утро. Бьют кремлёвские куранты. Видно, это трансляция по радио. Потом звучал, бывало, гимн Советского Союза. Святые звуки, символ переживания нами всеми, что мы – советский народ, приверженный коллективизму, не как все другие народы, большей частью при индивидуалистском капитализме живущие.

И что? – Недоницшеанцу, то есть индивидуалисту Данелия потребовалось осмеять коллективизм и оптимизм, сделав дальше такую сцену.

Девушка перед зданием аэровокзала танцует, мурлыкая мелодию курантов. И то же самое проделывает, но насвистывая, прилетевший в Москву Володя. И вдруг она его замечает.

«Что?» - Спрашивает девушка.
«Ничего. – Отвечает Володя.- Встречаешь или прилетела?»
«Я?»
«Ага».
«Встречаю».
«Кого?»
«Мужа».
«Ну да…» Разочарованно.
«Ну да». Беспечно.
«Счастливые, кого встречают».
«Женишься, и тебя будут встречать».
«И у вас всё хорошо?»
«Очень хорошо».
«А ведь так не бывает».
«А вот бывает. Да. Бывает».
 
В смысле – наивная ты девушка, - «говорит» нам Данелия. - Ещё не знаешь…
Но это ни за что не подумаешь, просто смотря фильм.
И весь он снят будто с точки зрения такой вот, ещё ничего про плохое не знающей молодёжи. Гимн беспечной жизни.
Поди заметь, что это – не вполне точка зрения Данелия…

Молодёжная бездумная точка зрения и в следующих кадрах, в выемке грунта при строительстве метро. У Коли – неквалифицированный ручной труд. Набирай лопатой побольше, кидай подальше. Но музыка – всё та же! – такая весёлая… Всё нипочём.

Но это всё до титров, на титрах.
После них – прелесть душа после чёрной работы.

И только потом – точка зрения режиссёра: вид на Москву с птичьего полёта. Москва-река, на горизонте еле виден силуэт университета на Воробьёвых горах. Звучание кремлёвских курантов переплетается с легкомысленной главной музыкой фильма. – Данелия – над государством, над столицей, над её населением. Над. Свободен! Как птица.

Нет. Беспечная и безответственная жизнь и Данелия по сердцу. На всё – скользящий взгляд. (Это я про кадры быстро просыпающейся Москвы и наполняющей свои улицы машинами и народом.) Но – никакого однообразия. После явно спешащих по делам – тренирующиеся в академической гребле. Вдруг.

Это вдруг будет по всему фильму.

Коля вдруг, - а он же после ночной смены! стоит и клюёт носом от усталости, – взялся показать Володе (тот рядом в вагоне метро оказался), как тому попасть на Строительный переулок.

Начинается живописание столь милой ницшеанцу Апричинности иномирия.

Но кто ж думает про иномирие? Никто. Кроме меня, который знает, что это образ идеала ницшеанца. Кто-нибудь думает про иномирие, когда в чеховской «Чайке» Треплев вдруг ни с того, ни с сего поправляет галстук дяде? Кого-нибудь осеняет, что здесь Чехов своё самое заветное нам показывает? Причём это не тот свет христианства. Ницше был врагом христианства.

А чего я в христианство свернул? – Я при пересматривании кино наткнулся на тончайшее высмеивание режиссёром… ну церкви, если не христианства (ницшеанец же не может христианство не укусить).

Как же, спросит давно не видевший это кино читатель мой, Данелия завёл объектив в церковь? – А туда зашла помолиться одна тётя. – Ну и что? – Она была хозяйка собаки. – И что? – Собака эта куснула Володю. Она кусала мяч пацанов, а Володя, проходя мимо, выручая пацанов, мяч выбил. Собака Володю догнала и куснула. – Так зачем тётя? – Спросить у неё, не бешеная ли её собака (слюни у неё текут). – Но как можно идти в церковь искать тётю, оставившую собаку на улице? – Она её какому-то пионеру подержать оставила (пионеры ж помогают всем). И он запомнил, что у неё байковый платочек…

«Просите – и дастся вам. Ищите – и обрящете…». – Несётся под высью церковной роскошный голос. А Коля-то пришёл искать тётю с байковым платком…

Ну кто на эту усмешку клюнет?
Нет, вдруг, как с иного света, бархатный голос как-то огорошивает ну совершенной нежданностью… Роскошен алтарь… Слова дивные, церковно-славянские…

«толцыте, и отверзется вам…».

Этому противостоит затрапезно одетый Коля (пусть и с заворожённым лицом) и его нелепая тень на фреске.

 
 

Далее совсем нелепо. Коля произносит попу: «Здрасьте», - и священник останавливает проповедь. Но берёт себя в руки и продолжает, а Коля начинает шёпотом спрашивать тёть, не их ли собака на улице. И тёти без негодования отвлекаются на ответы. И так далее – суета внесена в храм Божий. – То-оненькая такая насмешка.

Если церковь и священник не бутафорские (а похоже, что нет), то и церковники не рассердились на насмешку над собою. Правда, и рассердились бы, в то время никто б их голос не услышал. Но всё-таки. Насмешка.

Пионер, державший собаку, собственно, использован тоже для насмешки. Над заскоком атеистической пропаганды в стране.

- Твоя собака?
- Нет, что вы. Мне подержать дали.
- Кто дал?
- Тётка.
- Какая тётка?
- Посторонняя.
- А где она?
- В церкви.
- Идём покажешь.
- В церковь не пойду.
- Почему?
- Он атеист. – Влез Володя.
- Да, я атеист.
- А я тебя не молиться зову. Идём, покажешь.
- В церковь не пойду.

Теперь, вспомним, что за эпизод был до церкви и собаки? – Там было тихонькое такое осмеяние другого общественного института – брака.

- Здоров.

- Здоров. (Коле и Володе встретился человек с двумя близнецами на руках, и он с Колей здоровается и тут же представлены Колей друг другу незнакомые.)

- Виктор.
- Ермаков.
- Ну чё ты вчера не пришёл? – спрашивает Коля. Лицо у Виктора несчастное. – Обидел.
- Ну не смог. Собрание было. Маня разве не говорила?
- Да её не было. (А Володя молча даёт одному из близнецов конфету.)
- А где ж она была? – Испуганно и севшим голосом спрашивает Виктор.
- Она мне не докладывает.
- Она же к вам пошла? – Прокурорским тоном и впившись глазами в Колю говорит Виктор.
- Может, после одиннадцати. Я в одиннадцать на работу ушёл. Я в ночную сейчас.
- В одиннадцать она уже дома была. – Опять по-прокурорски… - Ну ладно. Пока.
- До свиданья.
- Пока.
- Брат?
- А. Двоюродный.
- А ты женат? – Спрашивает Володя.
- Нет. – Усмехаясь и глядя вслед Виктору, резко отвечает Коля.
- Я тоже. – Удовлетворённо констатирует Володя.

Тончайшая насмешка.

Как и весь сюжетный ход с женитьбой  друга Коли, Саши, на Свете.

Единственное, что не осмеивается – красота. Под неё и Спасская башня с боем её курантов (опять) сходит. Экскурсанты на Красной площади все, как один, отвлекаются от экскурсовода при начале боя курантов и оборачиваются, заворожённые, на эту башню – с смотреть. А она подана снизу. Гордая такая… – Это красота, а не символ  государственности.

Как факт – встревание Коли в слова экскурсовода о Храме Василия Блаженного:

- Посмотрите налево. ГУМ. Государственный Универсальный Магазин. Яркий пример вычурной псевдорусской архитектуры конца девятнадцатого столетия.

И ведь правда…

Или красота девичьих босых ног, идущих по заливаемому дождём асфальту. И красота неловких выкрутасов следующего за девушкой кругами (чтоб не упасть) парня на велосипеде и с напрасно раскрытым для неё зонтиком.

Не прелесть любовной охоты, а красота сама по себе. Никакой цели. Бездумно.

Я теперь понял, почему Хуциев свой фильм назвал «Июльский дождь». В пику словам песни фильма Данелия: «А просто летний дождь прошёл, Нормальный летний дождь». Хуциева, прокоммуниста, пугала бездумность молодёжи, утрата ею коммунистической перспективы. А Данелия, наоборот, пленяло отсутствие перспективы. Это было чем-то сродни иномирию с отсутствием времени. Ценен – миг. Он красив.

Можно ли красоту считать проколом Ницше, тоже уважавшего красоту, - проколом Ницше, не видевшего ничего нескучного в Этом мире?

Может, логически это и прокол. Но в чём-то и нет: если всё в своём поведении ориентировать на красоту, плюя на остальное, то вполне получается знакомая (если она вам знакома) аморальность ницшеанства.

«Только Данелия всё, – подозрительно вдруг подумал я, – негативное в ницшеанстве (и в недоницшеанстве) прячет. Так ли подсознателен у него этот идеал?..»

У ницшеанца, скажем, ценность мига жизни обостряется соседством этого мига с опасностью смертью. А чего нет у Данелия, так это смерти.

Или это у него просто от недоницшеанства?..

Недоницшеанство нужно отличать от мещанства. Мещанство – это Польза себе, если двумя словами. А всем недо- и просто ницшеанцам мещане – ненавистные враги.

Так в фильме нет и тени Пользы.

Пользой в те годы был заражён от эры Потребительства на планете весь общественный строй, лживо или самообманно называвший себя социализмом. Это был год, когда аж хлеб стал дефицитом. Закупать зерно стали за границей. Можно было посмеяться над строем, опростоволосившимся (аж вождя пришлось сменить) со своим оптимизмом и, мол, знанием законов общественного развития. Посмеяться над севшим в лужу рационализмом-де поступательного движения.

Нет. Никакой насмешки нет у Данелия. Вместо неё – торжество неизвестности в каждом следующем эпизоде. Мог ли Коля предвидеть, что приглашение Володи зайти домой зашить порванные собакой брюки, обернётся для него утратой любимой девушки?

Но это прекрасно – не знать!

Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю, с кем…

Не тем прекрасно, что всё – впереди, а тем, что всё – неизвестность.

Не только антихристианский, но и антикоммунистический фильм. Вообще антиобщественный.

И не могу понять, это от подсознательности он такой незадиристый или от, наоборот, сознательности и дипломатичности.

Впоследствии, в политике, Данелия большую дипломатическую вёрткость проявил:

«В 2008 на вопрос об отношении к конфликту в Южной Осетии ответил одной фразой: «Мне жаль, что я дожил до сегодняшнего дня». Комментируя в 2014 году обострение отношений между Украиной и Россией, режиссёр отметил, что противоречивость распространяемой различными СМИ информации о происходящем не позволяет ему дать однозначную оценку этим событиям, в связи с чем он воздержался как от поддержки, так и от осуждения политики Путина, пожелав Украине мира и спокойствия» (Википедия).

Впрочем, жизнь – не искусство.

Но искусство ли, по большому счёту, – этот фильм, если я (кто меня знает – знает) взялся ценить по максимуму только то, что происходит из подсознания и имеет отношение к идеалу, не меньше?

Образы Апричинности, Вневремённости, которые я привёл выше, непосредственное отношение имеют к иномирию. То есть, по большому счёту, это большое искусство.

Смешно только, что чем оно было движимо, в СССР не осознали.

А теперь?

26 октября 2015 г.

26 октября 2015 г.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка