Онтологические прогулки

Я так хочу быть удивлён, хочу быть поражён и даже смущён,
Хочу расстаться с морочащей душевной тоской.
Хочу быть настигнут и пойман песней за пределами слов,
Чтобы, когда придет день, я сам не знал кто я такой.
Я так хочу быть соблазнён, хочу быть развращён и даже растлен,
Хочу быть тронут бессовестной, но нежной рукой.
И, как ребёнок, взлететь в небеса, на час и там смеяться и петь,
Чтобы, когда придёт день, то мне был душевный покой.

Б. Гребенщиков (в дальнейшем – БГ)

Среди философской литературы по не вполне понятным причинам очень
мало исследований, посвященных празднику (не различным
национальным праздникам, чем занимается этнография, а Празднику как
таковому) _ ¹. Хотя очевидно, что праздник занимает в жизни
человека одно из центральных мест. Праздники есть у всех
народов без исключения, на всех этапах развития. Праздник можно
считать универсальным феноменом культуры и человеческого
бытия. Праздник является отличительной чертой человека. Homo
Sapiens с не меньшими основаниями может быть назван Homo
Feriens – Человек Празднующий.

Феномен праздника – это прекрасный полигон для апробации философских
методов, простор для аналитической и лингвистической
философии, структурализма и постмодернизма, герменевтики и
феноменологии, психоанализа и экзистенциализма. Однако может
оказаться, что теорию праздника построить невозможно. Праздник
сопротивляется анализу и тяготеет к метафизике. Недаром
праздник является центральным элементом всех религий, мифологии,
магии и мистики. Показательно, что учение о праздниках
heortologia (от др.-гр. έορτή /heorte/ – праздник) существует как
раздел православной литургики, посвященный изучению
христианских праздников.

Многомерность феномена праздника задает разнообразные отношения
между символизмом праздника и его прагматикой. Праздник – это не
абстрактная идея, а реальность, так или иначе доступная
всем. Событие праздника всегда возможно, постоянно где-то
рядом. Праздник существует независимо от всех своих
интерпретаций, однако человек нуждается в истолковании праздника. Нужно
найти равновесие между организацией и стихией праздника, его
пользой и бесполезностью, смыслом и бессмысленностью.

Праздник охватывает широкий диапазон культурных явлений от
архаического мифа до постмодернизма. Общество и каждый человек
нуждается в празднике, хотя непонятны причины, корни такой
потребности. Ценность, значимость праздника не сводится к
культурным, социальным или психологическим механизмам. Поэтому мы
предлагаем обратить внимание на онтологический смысл праздника,
и будем рассматривать праздник не только как феномен
культуры, но как способ проживания бытия.

Праздник является одним из фундаментальных состояний человеческого
бытия, наряду с такими, как любовь, подвиг, сон, болезнь,
смерть. Праздник и опьянение можно и нужно рассмотреть как
специфическую деятельность, некую жизненную, бытийственную
стратегию, особый экзистенциальный и метафизический опыт. Нас
будут интересовать внутренняя структура и логика праздника, его
собственное содержание, праздник не по поводу, а сам по
себе, праздник-в-себе. Также необходимо выделить и различать в
празднике разные типы дискурса, семантические и
онтологические уровни.

Одним из способов достижения праздничного состояния является
опьянение. Также не известно ни одного народа, у которого не было
бы обычая употребления в определенных ситуациях алкоголя или
других наркотических веществ. Феномен опьянения несёт на
себе огромную, даже чрезмерную семантическую нагрузку. Чтобы
охватить все многообразие представлений, мы будем использовать
понятия опьянение и пьянство вне того узкого и однозначно
негативного контекста, который сложился в общественном
сознании на сегодняшний день.

С пьянством ситуация еще более парадоксальная, чем с праздником.
Прежде всего, бросается в глаза противоречивость отношения к
проблеме пьянства: все осуждают и все пьют. Если это так
плохо, то нужно быть последовательным: запретить, наказывать,
расстреливать, насильственно лечить или дать упиться. Однако
этого не происходит, и, как нам кажется, дело не только и не
столько в невозможности решить эту проблему радикальными
способами или нежелании ее вообще решать, а в чем-то более
глубоком.

Конечно, существуют различные причины пьянства. Это и
физиологические (наследственная предрасположенность), и психологические
(компенсаторная функция опьянения), и социально-экономические
(низкий уровень образования и жизни). Однако пьют здоровые и
больные, несчастные и счастливые, и с горя и с радости, по
слабости и от избытка сил, дураки и умные, бедные и богатые.
Поэтому всех этих объяснений явно недостаточно, чтобы
обосновать фундаментальное, центральное положение алкоголя в
культуре.

В нашей стране водка не только является материальным эквивалентом
(цена всех вещей и услуг может быть выражена в количестве
бутылок), но и выполняет некие духовные функции. Водка – это
всеобщая ценность, универсальная основа, общий знаменатель, она
всех уравнивает и породняет.

Помимо сложной и запутанной феноменологии праздника и опьянения нам
нужно разобраться в скрытых причинах и запредельных целях, в
глубинных основаниях и неожиданных проявлениях. При
углубленном рассмотрении феномена пьянства за поверхностными
представлениями современного массового сознания можно обнаружить
универсальные архетипы, общие с древними мифами, магией,
мистикой, мировыми религиями. В празднике и опьянении есть некая
тайна, парадоксальность и непостижимость. Поэтому можно
предположить, что главные причины пьянства скрыты, сокровенны,
т.е. эти причины – метафизические.

Прежде всего, это экзистенциальная неудовлетворенность человека не
только своим наличным состоянием, сегодняшним положением дел,
но и всем своим бытием, жизнью вообще, несовершенством
мира. Это острое чувство онтологической неполноты,
фундаментальной недостаточности. Что-то не так («ах, ребята, все не так,
все не так, ребята»), чего-то не хватает, только непонятно,
чего именно не достает – какой-то мелочи или чего-то очень
важного. Человек оказывается в ситуации «пойди туда – не знаю
куда, принеси то – не знаю что» и пытается уйти от этой
проблемы или хоть как-то разрешить её в состоянии опьянения.

Человек желает опьянения, когда все вокруг надоело, вызывает
раздражение, ничто не радует, не может заполнить пустоту в душе.
Когда им овладевает скука, тоска, духовная жажда, ностальгия
по истине, благу, красоте, подлинному миру, абсолютному
бытию. Когда хочется так недостающих радости, света, веселья,
душевной полноты. Вот тогда и приходит мечта о другой, чистой,
светлой и радостной жизни, желание попасть в другой мир,
«увидеть небо в алмазах».

У человека есть фундаментальная потребность в празднике. Душа просит
праздника: «Сделай мне так, чтобы душа сначала
развернулась, а потом свернулась». Мы постоянно живем в ожидании
праздника, с предчувствием, что вот сейчас что-то произойдет, с
верой в то, что возможно невозможное, с надеждой, что скоро все
изменится, и мы будем жить светло и радостно.

На наш взгляд, основным элементом, системообразующим фактором
праздника и опьянения является ожидание чего-то большего, надежда
на чудо. На чудо как возможность полноты, целостности,
совершенства, преображения. В празднике обнаруживается граница
возможного, которая может быть преодолена событием чуда. В
празднике открывается жизненный горизонт личности, который
может быть расширен встречей с Иным. В празднике определяется
бытийственный предел человека, который может быть раздвинут
вторжением сверхчеловеческого.

Попробуем немного прояснить те разнообразные смыслы, которые
запакованы, зашифрованы в таких общедоступных и поэтому вроде бы
очевидных явлениях повседневной жизни, как праздник и
опьянение. Повседневность может нести в себе не меньше загадок и
тайн, чем отвлеченные теории и абстрактные идеи. Через вещи и
обыденные события могут проявляться космические стихии,
действовать нечеловеческие силы, просвечивать предельные смыслы.

Можно выделить несколько подходов к проблеме праздника и опьянения,
они будут различаться по дискурсу, практическому воплощению,
по степени онтологичности. Будем разделять прагматический,
символический, экзистенциальный, метафизический и
мистический смыслы праздника.

1. Реализм. Прагматический смысл праздника и опьянения. Отдых.

Первый вариант ответа на вопрос «Что такое праздник?» – наиболее
простой и распространенный: праздник – это то, что
противоположно труду, рабочим будням, повседневной рутине. Праздник –
это выходной, разрыв в череде пресных бесцветных будней. Он
понимается как отдых, расслабление, восполнение сил. Праздник
нужен, чтобы человек мог восстановить бодрость, поднять
жизненный тонус, возвратиться к норме и с новыми силами
вернуться к продуктивной деятельности.

При таком понимании праздник вторичен по отношению к работе, труду,
имеет подчиненное положение и нужен лишь постольку,
поскольку человек (к сожалению – с этой точки зрения) не может
работать без отдыха, как автомат. Считается, что при правильной
организации труда, при смене деятельности можно было бы
обойтись вообще без праздников, которые есть лишь потеря времени
и снижение производительности труда. Вспомним попытки
перейти на шести– и даже пятидневные недели.

Главным свойством праздника является его незаполненность, пустота.
Свобода от дел влечёт за собой свободу в других её
проявлениях. Вообще, праздник – это возможность человека выйти из-под
контроля общества, власти. Поэтому все еще оставшиеся
праздники должны были быть специально организованы (субботники,
демонстрации), чужие, старые праздники заменены своими,
советскими (вместо Рождества – Новый Год, вместо Рождества и
Успения Пресвятой Богородицы – 8 марта, вместо Пасхи и Троицы – 1
мая и 7 ноября, даже вместо именин – день рождения).

Аналогично, опьянение признается неизбежным злом, которое должно
быть ограниченно по времени, месту и масштабам. Пить нужно в
меру, чтобы расслабиться, отдохнуть, повеселиться, по
официальному поводу, в честь очередного юбилея, подтверждая тем
самым свою лояльность властям, приверженность общественным
ценностям. Коллективное пьянство – это общая радость и общая
вина. Не пьющий со всеми человек подозрителен и скоро становится
изгоем.

Однако в утверждении такого прикладного значения праздника и
опьянения очевидно противоречие: всем известно, что после выходного
у каждого человека состояние плохое, не лучшее для работы,
понедельник – день тяжелый. То есть, результат не
соответствует функциональному предназначению праздника. Получается,
что праздник совершенно не соответствует тем задачам, которые
ему приписывается, однако, этот парадокс никого не смущает.
Праздник и опьянение могут быть оправданы только как
временное отступление, как допущение некоторого беспорядка для
сохранения тотального порядка, удержания хаоса в приемлемых
рамках.

Также бросается в глаза полное несоответствие между тем, что мы
ожидаем от праздника, самим праздником и результатом после его
окончания, выхода из праздника. Мы всегда ждем от праздника
чего-то больше, чем он дает нам. Неизбежно наступает
некоторое разочарование, которое человек пытается заглушить,
бросаясь в следующий праздник как можно скорее. Итак,
поверхностность такого прагматического подхода очевидна, хотя следовало
бы внимательно рассмотреть причины готовности массового
сознания легко принять такие примитивные объяснения.

Вопрос о чуде в реалистической парадигме решается еще проще: чудес
не бывает. Надежда на чудо заменяется верой в собственные
силы, в прогресс науки и техники. Однако такая позиция может
быть истолкована как своеобразный сакральный аскетизм, как
вульгарная апофатика, когда сакральные ценности предстают в
превращенной форме (например, северный полюс, космос,
коммунизм).

Тайной стратегией обыденного мышления является сакрализация
профанного, наделение вещей последним смыслом, высшей ценностью.
Происходит неявное отождествление высокого и низкого через
отрицание высокого и возвышение низкого, приписывание ему
абсолютной ценности. К сожалению, вопрос о мистических основаниях
современной цивилизации и русского коммунизма придется
оставить за рамками данной работы.

2. Мифология. Символический смысл праздника и опьянения. Ритуал.

Чтобы понять значение праздника для мифологического мышления,
необходимо встать на позиции мифа, на все проблемы взглянуть
изнутри него самого. Дискурс мифа тесно связан с онтологией,
подразумеваемой, но не проговоренной. Поэтому методология должна
быть не столько аналитической, сколько понимающей. Понять
миф –значит принять его как он есть и прожить от начала до
конца.

В мифах и ритуалах всех народов праздник и опьянение занимают
центральное место. Этнография уже давно и достаточно подробно
описала почти все праздники, обратив внимание на связанную с
ними космогоническую и антропогоническую мифологию. Это в
первую очередь относится к празднику Нового Года, который может
отмечаться в разное время, но обязательно присутствует у всех
народов. В каждой религии отмечаются праздники, посвященные
основным событиям священной истории.

Религиозный ритуал и есть, собственно, праздник как приоткрытие
завесы высшей реальности и воплощение сакрального. Сразу
оговоримся, что мы будем употреблять понятия «сакральное»,
«сверхбытие», «Бог», оставляя вопрос об их объективной реальности.
Вне зависимости от решения этого вопроса можно уверенно
говорить о том, что само представление о сакральном оказывает
принципиальное влияние на бытие человека и общества, является
фундаментальным основанием, определяющим выбор жизненной
стратегии. Если человек живет так, как будто Бог есть, то мы
именно так и должны рассматривать его жизнь.

С точки зрения мифа праздник необходим и имеет космогоническое
значение. Будучи однажды сотворен, мир существует в циклическом
времени и периодически приходит в упадок, следовательно,
нуждается в восстановлении. В течение года бытие износилось,
испортилось, и поэтому требуется повторное творение, новое
вмешательство высших сил, еще одно воплощение божества. Праздник
знаменует конец старого и начало нового цикла, новой жизни.
Праздник – это святые дни (holidays), когда открываются
небеса.

Праздник нужен для нового устроения мира, сохранения бытия,
поддержания его порядка и ритма. Ритуал совершается на переломе, в
экстремальных условиях, когда угроза разрушения жизни и мира
максимальна. Хаос проник в гармонично устроенный космос и
грозит ему полным разрушением. Требуется восстановление бытия
в соответствии с идеальным образцом, возвращение к
изначальному порядку, к сакральной норме. «Спасти может лишь чудо,
равное чуду первого творения, когда хаос был побежден» _ ². Для
этого нужно вернуться к Первобытию, в нулевую точку, к
моменту творения мира и повторить все в точности так, как было
тогда. Собственно, сотворение мира и было первособытием,
первопраздником.

Но это пересотворение мира не может произойти без человека. Все
должны принять участие в столь грандиозном событии, призвать
богов и первопредков, напомнить им, что именно нужно сделать.
Поэтому приходилось в ритуале воспроизводить всё то, что
случилось тогда, в Первотворении. Инсценировались события,
происходившие в начале времен. Праздник – это священное действие,
которому были причастны все, тем самым выражая согласие с
волей божества и как бы соучаствуя в творении, в со-творении
мира и разделяя подвиг бога или героя-первопредка.

Ритуал, сопровождаемый опьянением, превращает профанное время в
сакральное, мифологическое время, когда реально возвращение
предков, героев, присутствие богов, когда вполне возможно чудо,
даже воплощение божества. Праздник как ритуал предполагает
выделение и организацию особого сакрального пространства и
центрального места (алтаря, жертвенника), которое
символизирует центр мира, мировую ось. В ритуале сакральное отделяется
от профанного и противопоставляется ему, но в результате
предполагается тотальное преображение профанного, возвращение
сакрального в мир.

Праздник разрывает естественное течение времени, пронзает его другим
измерением, сакральным. Время останавливается,
сворачивается, уподобляется вечности. Праздник – это возвращение в Рай,
воспоминание о Золотом Веке, когда все было хорошо, всего
вдоволь. Время праздника – это скорее невремя, потому что
считается – сколько бы ни съели и ни выпили, ни истратили и ни
раздарили, все полностью вернётся, останется
неизрасходованным.

Ритуал совершается на фоне вечности, в контексте вечности.
Воспроизводится священная История, бесконечно повторяется одно и то
же Событие. Первособытие, в котором умещается вся вечность,
все причины и цели. Время замыкается, циклически возвращается
к своему началу, к истоку. Праздник пребывает вне истории,
над историей. Ритуал первичнее истории, он до-историчен.
Человеческая история состоит из моментов исполнения ритуала, и
если ритуал не будет выполнен, то история прекратится.

«Праздник – временной отрезок, обладающий особой связью со сферой
сакрального, предполагающий максимальную причастность к этой
сфере всех участвующих в празднике» _ ³. Праздник организован
как молитва, взывание к богам, вызывание творческих сил
бытия, как утверждение и воплощение священных норм, высших
смыслов, абсолютных ценностей, божественного закона. Ритуал – это
призывание сакрального, приобщение к сакральному, а,
следовательно, уподобление сакральному. В празднике
отождествляется то, что празднуется и тот, кто празднует, человек
становится неотличим от бога или хотя бы от первопредка.

Время праздника известно заранее, к нему готовятся, специальным
образом организуется начало, «вход» в праздник. Жрецы строго
следят за точным соблюдением всех обрядов и церемоний. Хотя
можно сказать, что праздник – бессодержателен, это только
форма, место для воплощения сакрального. Может быть, его
содержание утеряно, забыто или это пустой сосуд, который должен
наполниться в свое время, в соответствующий момент по воли
божества?

Праздник – это целостный онтологический, аксиологический и
эстетический феномен. Ритуал имеет дело с самыми фундаментальными
модусами человеческого бытия, такими, как жизнь и смерть,
начало мира и основание бытия, совершенство и бессмертие, герой и
жертва, преступление и наказание. Из этого следует
тотальность ритуала, его необходимость и неизбежность.

В ритуале проявляются и воплощаются сверхчеловеческие сущности,
моделируются отношения богов и людей. Совершение ритуала – это
задание человеку от богов и предков, его долг перед
мирозданием. Человек должен выполнить предначертание Небес, и в этом
его предназначение. Лучшее, что может сделать человек – это
повторять ритуал еще и еще раз.

Структура праздника повторяет сакральный образец, а по закону
подобия божественные силы, энергии должны притягиваться. Не от нас
это зависит, мы заявили о своем ожидании, показали свою
готовность. Раз мы поступаем по образцу, то и сами ему
уподобляемся, можем обновить свою сущность; но пока этого не
произошло, акцент должен ставиться на точном соблюдении правил и
законов, завещанных нам предками.

Те же песни и танцы, те же слова и жесты повторяются в той же
последовательности, отступление от канона грозит несчастьем.
Поэтому такое значение имеет точное воспроизведение канонических
священных текстов, которые не подлежат изменению и веками
сохраняется в первоначальном виде. Человек выполняет свою
задачу и ждет, что божество ответит тем же. «Делай, что должен и
будь, что будет». Хотя мифологическое сознание не допускает
и мысли, что предназначение праздника может не исполниться.

Миф имеет форму повествования, эпопеи, эпоса, романа. Миф – это
сакральная история, которую можно запомнить и рассказать, т.е.
понять и выразить. И в этом смысле миф не противостоит
Логосу, а является его проявлением и выражением. Миф хранит
воспоминание о начале начал, о Первослове и Первосмысле. «В начале
было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан.
1, 1).

Миф утверждает реальное воплощение сакрального смысла в человеческой
истории, действительное присутствие абсолютного Начала в
тварном бытии. «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное
благодати и истины; и мы видели славу Его» (Иоан. 1, 14).
Смысл бытия оживляет и одухотворяет бытие, определяя условия
человеческого существования. «Не хлебом одним будет жить
человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Иоан. 4,
4). Логос становится логосами, воплощается в тварном бытии.

Миф возвращает человеческое бытие к основанию и истоку. Миф-Логос
защищает человека от хаоса и греха. «Вы уже очищены через
слово, которое Я проповедал вам» (Иоан. 15, 3). Миф удерживает
человеческое бытие в его границах и пределах. Миф-Логос
восстанавливает расколотое бытие и исцеляет человека. «К Нему
привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил
всех больных» (Иоан. 8, 16). Миф дает надежду на безусловное
восстановление изначальных целостности и полноты. «Джа даст
нам все, у нас больше нет проблем» (БГ).

Однако миф, потерявший связь с Логосом, превращается в утопию.
Абсолютный миф вырождается в относительный. Частный, частичный,
вырожденный миф претендует на роль абсолютного мифа, и
множество относительных мифов начинают бороться между собой. В
этом выражается двойственность всякого мифа: он, сохраняя
память об абсолютном мифе, всегда совершает некоторую редукцию,
смещение смысла, его подмену и даже, возможно, инверсию.

Человек всегда рискует принять относительный миф за абсолютный.
Однако он вынужден довериться мифу и принять свой миф как
Абсолютный миф, прожить Свой миф с полной верой и самоотдачей. «А
я живу в центре циклона, и вверх или вниз мне все равно»
(БГ). Тем самым человек утверждает свой миф как
фундаментальный, универсальный, абсолютный. И может быть он на самом деле
становится таковым. «Каждому воздастся по вере его».

Неприступный и непостижимый абсолютный миф никогда не поддается
полному освоению и присвоению. Даже уникальное и абсолютное
событие – воплощение Логоса-Христа в истории – подверглось
множеству интерпретаций в христианских конфессиях. Абсолютный миф
не может сохраняться в людях только за счет памяти и
традиции. Он должен постоянно обновляться в истории через
пророков, личный опыт святых и коллективный опыт церкви. И праздник
способствует такому воспроизведению и обновлению первичного
мифа.

Праздник, как и миф, отсылает к чему-то другому, высшему,
первичному, по-настоящему реальному, несомненному. В мифе, воплощенном
в празднике, становятся тождественными смысл, символ и
знак. Слово или жест как знаки становятся неотделимы от того,
что они призывают или утверждают. Символы сплетаются с
реальностью. Смысл, опосредованный мифом, проявляется в празднике
конкретно и непосредственно.

Как работает ритуал? Как условные действия могут изменить
реальность? Сама реальность должна быть устроена таким образом, чтобы
смыслы были первичнее вещей или хотя бы тождественны им.
«Бытие есть коррелят интерпретаций бытия», – смысл,
вкладываемый сознанием человека в вещь, становится ее собственным
смыслом. А чтобы смыслы обрели онтологическую весомость, нужно их
утверждать еще и еще раз.

Ритуал – это прежде всего повтор, повторение того, что должно быть.
За счет повторяемости, цикличности, неизменности,
неизбежности ритуала все утверждаемые им смыслы приобретают
онтологическую значимость, универсальность, фундаментальность. Слово
или жест, повторенные много раз, превозмогают
бессмысленность, преодолевают хаос, превосходят и случайность и
необходимость. Утверждаемый смысл пересиливает косность материи _ ⁴.

Такой подход предполагает определенную онтологию, представление о
целостном, упорядоченном и целесообразном бытии. Бытие должно
быть устроено по иерархическому принципу, иметь единое
основание и универсальные ценности. Миф задает центр мироздания и
выстраивает некую вертикаль. И, чтобы хранить этот центр и
держать вертикаль, требуется постоянное усилие ритуала.
Усилие подразумевает приложение силы и применение насилия, если
угодно. Все должно быть подчинено этому назначению ритуала.

Сакральный центр определяет незыблемые ценности. Вертикаль задает
властные отношения в иерархии «бог – человек« и предполагает
самоограничение со стороны человека, его служение,
богослужение. Из этого следует необходимость и неизбежность ритуала,
ответственность человека, его долг перед бытием и божеством.
Кто-то должен воплощать высшие ценности, признавать
божественный авторитет, утверждать священный порядок и пытаться
достичь сакральных целей.

Всеобщность мифа предполагает участие в ритуале всего общества под
контролем элитной группы. Именно коллективный опыт,
преемственность и традиция позволяют повторять ритуалы из года в год,
из века в век, передавать миф из поколения в поколение. Для
этого требуется неизменность мифа и преемственность
духовной и светской власти (желательно, чтобы они совпадали).

Поэтому мифологическое мышление тяготеет к теократии, монархии и
тоталитаризму _ ⁵. Посредством мифа высшая власть делегируется
представителям божества на Земле – жрецам, пророкам, царям.
Миф всеми средствами стремится к самосохранению и
самовоспроизводству и приобретает форму и статус закона. Власть мифа
может быть только тотальна, либо ее не будет вообще.

Малейшее сомнение полностью разрушает миф и обессмысливает ритуал.
Плюрализм мифов уничтожает само мифологическое мышление.
Любой миф должен приниматься целиком и восприниматься как
абсолютный, иначе он перестает быть мифом. Претензии мифа
распространяются на всю действительность, на все человеческое
поведение. Поэтому так характерны для ритуала всяческие запреты и
табу. Только так можно воплотить иерархические и
центростремительные тенденции мифа и ритуала.

Тотальность мифа определяет универсальный характер ценностных
оппозиций: небо-земля, бог-человек, добро-зло, свет-тьма,
день-ночь. Между этими оппозициями устанавливаются параллели, а их
элементы оказываются взаимозаменяемы. Макрокосм и микрокосм
уподобляются друг другу. Ритуал призван подтвердить их
тождество и воплотить его в человеческой реальности.

Миф и ритуал придает всему мирозданию универсальный смысл, стараясь
за разнообразием явлений увидеть Единое. Мифологическое
мышление пытается замкнуть историю в цикл, упорядочить события,
соотнеся их с сакральным рядом и придав каждому событию
священный смысл. Поэтому миф и ритуал тяготеют к определенности
и конкретности: все, что происходит, должно быть узнаваемо и
называемо. Все факты должны быть зримы и несомненны (в
контексте мифа). Принимается в расчет то, на что может быть
указано и сказано: – «Это».

«Это» всегда соотносится с эталоном, с тем, что было в начале
времени. Миф излагает и истолковывает событие творения мира.
Ритуал тяготеет к повторению Начала, время ритуала – это момент
Первотворения. Ритуал замкнут на опыт начала, и в этом его
сила и слабость. С одной стороны, начало – это всегда
выделенная точка временного ряда, особый момент, в котором
сконцентрирована энергия творения. Эта творческая сила в дальнейшем
будет израсходована, и восполнить ее можно, только вернувшись
в начало начал.

С другой стороны, человек как бы хочет укрыться за Началом, боится
удалиться от него, возвращается к нему снова и снова. Он не
хочет быть самостоятельным и не может найти в самом себе
творческие силы. Человек пытается спрятаться от самого себя,
скрыться в мифе, замкнуться в нем. Миф самоценен и
самодостаточен. Мифологическое сознание не хочет знать ничего другого.

В таком поведении есть что-то детское, инфантильное; проявляется
страх перед всем новым, незнакомым, небывшим. Миф – аутист. В
мифе и ритуале нет открытости новому, нет места свободе и
творчеству. Вернее, свобода понимается как возможность
соответствовать мифу и следовать ритуалу, а место творчества
занимает традиция. Ритуал все время повторяется, постоянно
исполняется, но никогда не завершается, не свершается полностью и
окончательно.

Время ритуала – это время Золотого Века, Хронос. Все становится на
свои места, возвращается к истоку. Все профанное снова
обретает изначальную сакральную сущность. Время праздника – это
благоприятное время, Кайрос. Когда боги празднуют вместе с
людьми, и дистанция между небом и землей почти исчезла. Ритуал
пытается пересилить профанное время, превратить его во
время, благоприятное для возвращения и торжества вечного времени.

Миф обращен в прошлое, точнее, в вечное. Миф – это воспоминание о
прошлом, имеющем статус вечности. Миф – это представление о
будущем как о прошлом. Будущее мифа – это уже когда-то
свершившееся прошлое. Ритуал – это памятование о вечности, ее
присутствие во времени. Память – одно из важнейших свойств мифа,
он хранит в себе божественное слово и частицу божественного
бытия. Праздник совершается в память о Первособытии, о
творении мира или о богоявлении.

Мифологическое мышление – во многом пространственное мышление.
Золотой век – это скорее не время, а место, рай. Алтарь и храм
находятся вне времени, в другом измерении. Повторяясь в
неизменном виде на протяжении веков, ритуал отменяет время, делает
его несущественным. Ритуал упраздняет время и переносит нас
в другой мир, на тот свет. Миф и ритуал превращают время в
пространство.

Миф подразумевает существование вечного бытия, неизменных истин,
сохранение некоторого высшего, тайного знания. Знание мифов,
священных текстов – обязательное условие точного исполнения
ритуалов. Показательна сама возможность знания (точных,
достоверных сведений обо всей реальности). Хотя сами высшие знания
могут быть тайными, в принципе они являются доступными для
человеческого сознания. Боги часто задают героям загадки,
однако их можно разгадать.

Мифу соответствует специфическая онтология, представление о
познаваемом бытии, прозрачном для слова. Только в отличие от
научного мифа, убежденного в том, что человеческое сознание и слово
могут познать и назвать все бытие, архаический миф имеет
дело с божественным словом. Невидимый бог сам сказал людям
все, что им нужно знать. В контексте мифа всякое познание – это
откровение божества, вся человеческая мудрость – это знание
божественной истины, приобщение божественных тайн.

Парадоксальным образом вера является условием возможности знания и
познания. Мир без Бога – это мир без Смысла. Тогда
человеческое сознание имеет дело только со случайным, хаотическим
набором смыслов, не имеющих никакой иерархии. Рационалистический
миф европейской науки – это десакрализованный архаический
миф, потерявший вертикальное измерение и онтологическую
укорененность. В таких условиях познание всегда случайно и
относительно.

Одним из архетипических корней познания является представление
(сознательное или бессознательное) о неком свете, посредством
которого бытие становится видимым для человеческого сознания.
Такие понятия теории познания, как умозрение, созерцание и
отражение, ясность и видимость, прояснение и просветление
тесно связаны со световой парадигмой.

В религиозной философии этот свет понимается как божественная
энергия. В научном познании это собственный свет разума,
приписывающего себе божественные качества. Теория отражения негласно
признает существование некого света, освещающего все
сущности (иначе как было бы возможно отражение?), но оставляет
вопрос о природе этого света.

Интересна глубинная связь метафор света и языка. Назвать словом
можно только то, что ощутимо, доступно сознанию, прозрачно для
него. Поименованы могут быть только сущности, созерцаемые в
свете сознания. Названы только те объекты, на которые можно
указать. Имена даются видимым существам, как это делал Адам в
раю. Чтобы получить имя, животные должны были предстать
перед глазами Адама, стать очевидными.

Все имеет свои небесные имена. Поэтому в ритуале используются именно
священные имена, чтобы напрямую обращаться к сущности вещей
и явлений, иметь над ними сверхъестественную власть. И всем
основным участникам ритуала даются особые сакральные имена
в честь богов, героев, святых. Получается, что исполнители
ритуала действуют от имени божественных сущностей, как бы
являясь их воплощением. Получая священное имя, человек уже не
действует сам по себе. «И уже не я живу, но живет во мне
Христос» (Гал. 2, 20).

В мифе, как и в науке, предполагается прозрачность бытия для
человеческого языка и мышления, все, что может быть названо, должно
быть названо. Однако в науке мышление дистанцировано от
бытия, всегда после него, всегда отстает. И поэтому язык науки
неизбежно условен, случаен, произволен. А сверх-бытие,
божественное бытие доступно для понимания только Логосу,
божественному уму (точнее, они совпадают, тождественны), и требует
особого языка.

Язык мифа и ритуала – это сакральный язык, язык в свете
божественного бытия. Он должен отличаться от обыденного языка, иметь
какие-то специфические черты. Это может быть, например,
поэтический язык, ритмический и (или) рифмованный текст. Это может
быть какой-то древний язык (санскрит, древнееврейский,
латынь, церковнославянский), на котором были написаны священные
тексты, совершается служба и читаются молитвы.

В предельном выражении это может быть совершенно непонятный язык,
требующий интерпретации (язык ангелов, «язык птиц»). Такой
райский язык предстает как первоязык, сверх-язык, и говорить на
нем может только человек, получивший особые божественные
дары (ср. «глаголить во языцех»). Любой светский праздник
также тяготеет к этим специфическим формам языка: от ритуальных
тостов (с особой риторикой призыва удачи и милости богов) до
нечленораздельной речи пьяного человека.

Для ритуала характерно обращение к сверх-реальности и поэтому все
должно быть «сверх-»: сверхбытие, сверхсознание, сверх-язык.
Только так можно указать на тот сверх-смысл, логос, который
воплощается в ритуале. Праздник совершается не человеком для
человека, а человеком для бога, скорее даже богом для бога.
Всегда остается актуальным вопрос: кто празднует в нас,
когда мы празднуем?

В ритуале человек является скорее посредником, медиатором между
мирами, медиумом, выполняющим волю высших сил. Не случайно ядром
всех ритуалов является жертвоприношение: возлияние на землю
вина, сжигание жертвы. Но главным жертвоприношением
является самопожертвование. Само участие в ритуале требует от
человека многих самоограничений, например, поста перед
праздником. Жрецы совершают различные аскетические подвиги. А в
некоторых ритуалах участники подвергают себя самоистязаниям.

Следами ритуального аскетизма могут считаться рыцарские традиции
различных воинских элит (военная аристократия, самураи) с их
дисциплиной и самоограничениями, доходящими до самоуничтожения
(харакири). Человек отдает себя на волю божеству и в
ритуальных битвах повторяет подвиги Первопредка, героя или бога.
Рыцарские турниры, кулачные бои, спортивные соревнования
символизируют поединок сил добра и зла, победу над хтоническим
чудовищем, избиение темных сил.

Вообще в ритуале большое значение придается человеческому телу.
Прежде всего, это коллективное тело, единое тело, одно общее
тело, причем общее между людьми и божеством. Это первотело,
тело первочеловека, тотальное тело, из частей которого был
создан мир, тело-жертва. Все части человеческого тела
приобретают символическое значение, уподобляются священным сущностям и
стихиям.

Поэтому ритуал должен совершаться не умозрительно, а некоторым
действием. Молитвы сопровождаются конкретными жестами и
движениями. Ритуал соединяет материю и дух, связывает их, делает дух
материальным, а материю одухотворяет. Форма ритуала
материализует, овеществляет, опредмечивает смысл мифа, делает его
видимым, очевидным.

Телесность ритуала проявляется в движении участников. Обычно
совершается шествие, движение от периферии к центру, к сакральному
центру, процессия по направлению к храму, алтарю, трону. Это
должно быть именно целенаправленное движение, у которого
есть начало и конец, направление и цель. Его смыслом является
движение от профанного к сакральному, от зла к добру.
Праздник – это движение к Богу. И праздник – это хождение перед
Богом, когда Он уже рядом, близко к нам, вместе с нами.

Для ритуала характерно замкнутое круговое движение вокруг города,
деревни, храма, алтаря. Оно очерчивает границу сакрального
пространства, замыкает его на центр. Ритуальные танцы также
имеют рисунок движения по кругу (хоровод) или замкнутому
контуру. Движение такого типа символизирует возвращение к началу
начал. Это – неизбежное возвращение и вечное возвращение,
потому что оно свершается еще и еще раз и никогда не бывает
полным и окончательным.

(Продолжение следует)

____________________________________________________

Примечания

1 Нам известна лишь одна работа, исследующая праздник в
целом: Жигульский К. Праздник и культура. М., 1985. В других
источниках рассматриваются некоторые частные проблемы
праздника, например: Абрамян Л.А. Первобытный праздник и
мифология. Ереван, 1983.

2 Топоров В.Н. Праздник // Мифы народов мира. М.:
Советская энциклопедия, 1992. Т. 2. С. 330.

3 Там же. С. 229.

4 В фильме Андрея Тарковского «Жертвоприношение« есть
притча о том, что, если все время поливать мертвое дерево, то
оно обязательно расцветет.

5 Фашистский и коммунистический тоталитаризм можно
рассматривать как возвращение мифологического сознания и
воплощение мифов, обладающих огромной силой.