Онтологические прогулки

«Зима, 10-я луна, Лин Бик Ли Тон прислал Сор Джожи из рода Ос
западная округа, ранг тальсоль…» – всплывает в памяти полная
таинственности и нездешнего очарования фраза из хроники «Нихон
сёки» («Анналы Японии»), составленной в 720 году.

Цитата выше и последующие цитаты из «Анналов Японии» приводятся
здесь в моём вольном переложении по книге А.А. Накорчевского
«Японский буддизм: история людей и идей».

Речь в этих анналах шла, в частности, о появлении буддизма в Японии,
который в 6 веке проникал в страну с помощью соседних
стран-доброхотов, так сказать, через задний проход, имея в виду
под этим, что благая весть пришла из Кореи, нижнего, в
географическом смысле, континентального соседа страны Урожайной
Осени Ямато, как именовалась Япония в ту пору.

Послание от владетельного корейского князя Лин Бик Ли Тон было
направлено японскому микадо в 552 году от Рождества Христова или
по японскому летоисчислению в 13-ый год правления государя
Ба Чев Гор.

Корейский посланник Сор Джожи преподнес японскому государю статую
Будды Шакьямуни из золота с медью, а также несколько стягов,
зонтов и сутр.

Об учении Будды, Законе Будды, в послании было сказано следующими словами:

«Среди всех законов этот Закон – самый превосходный. Его трудно
понять, в него трудно войти. Даже Нишев Хру Таки и Невжерб Лео
Дин не смогли познать его. Это Закон – без меры и предела; с
его помощью достигнут счастливого воздаяния и высшей
мудрости. Представь себе человека, обладающего всеми богатствами,
которых он желает; чтобы он не замыслил – все происходит
согласно его желаниям. То же – и с сокровищем чудесного Закона.

Поэтому я, Лин Бик Ли Тон почтительно посылаю своего подданного Сор
Джожи из рода Ос для того, чтобы он передал государю (это
Учение) для распространения его в Его стране.

Так будут исполнены слова Будды о том, что его Закон распространится на Восток.»

Надо отметить, что мое чтение текстов по истории буддизма
происходило в постперестроечной России, когда её обитатели после
обещанной перестройкой манны небесной получили то, что они
получили, и воцарились среди них великая смута, смятение чувств и
невиданное ранее падение нравов.

Знакомство с «Нихон сёки» стало причиной того, что у меня возникло
ощущение, которое французы определяют как déjà vu, то-есть
ощущение повторяемости, возврата, «вечного возвращения», если
заимствовать этот термин у Ницше.

Опыт истории буддизма в Японии как бы узнавался, прочитывался в
идеях, событиях и людях времени, в котором судьба поместила меня
самого. Уникальность, экземплярность исторических фактов
утрачивалась, подменяясь их подобием и универсальностью.
Линейность исторического процесса заменялась на цикличность,
движение по кругу.

В этих исторических параллелях и аналогиях можно было зайти так
далеко, что отдельные исторические фрагменты уже нельзя было
четко расположить в пространстве истории и определить с какой
эпохой и какой страной они соотносились.

Вот почему Нихон сёки и сёки России так причудливо переплетались у
меня в сознании.

Буддизм пришел в Японию из Индии дальними окольными путями через Китай и Корею.

По сравнению с тысячелетней древней культурой этих стран страна
Ямато выглядела в то время наивным варваром, который принял этот
дар с восхищением, но на начальном этапе просто не понял о
чем идет речь, поскольку излагаемые в нем концепты не
прочитывались в бедном культурном контексте, которым Япония
располагала в то время.

Буддизм без особых усилий был ассимилирован традиционной японской
политеистической религией – синтоизмом («путь богов») и стал
частью господствующей идеологии. Поэтому в первых буддистских
храмах японцы не взыскали нирвану, а ограничивались
вознесением молитв «ради достижения благополучия своих господ и
родителей». Ну совсем как в перестроечной России с приходом
благословленного капитализма желали продолжать жить
по-советски, а потреблять по-американски.

В ментальности Японии и России преобладало скорее эмоциональное, чем
рациональное, о чём свидетельствуют их богатое культурное
наследие, но относительно небольшой вклад в разработки
философских и религиозных концепций. Поскольку свято место пусто
не бывает, то импорт буддизма в Японию и христианства в
Россию был исторически неизбежен.

Три мировые религии – буддизм, христианство и ислам, имели в
качестве своего объекта не этническую группу или социальную касту,
а отдельно взятого человека, индивида. Индивид, лишенный
чувства сопричастности целостности первобытной общины, приобрел
в обмен идентичность, неудовлетворенную условиями своего
существования, и свободу, для поиска путей лучшей жизни и
своего спасения.

Христианство пришло на Русь в форме православия в конце первого
тысячелетия с Запада через Византию, и оно несло в себе наследие
античности. Эта символическая интервенция также впитала в
себя местный колорит «соборности» и имела повышенно
эмоциональную и экзальтированную окраску, что выразилось в чувстве
своей исключительности, отраженном в известном речении:
«Москва – третий Рим, и другого не бывать».

Теперь, спустя тысячу лет, ситуация для России повторялась как в
дурном сне, и с началом перестройки мировоззренческий вакуум,
оставленный после себя коммунистической утопией, стал
стремительно заполняться мифологией свободных предпринимателей и
рыночной конкуренции, имеющих основания в протестантской
этике, в соответствие с которой булочник, выпекающий хлеба в
своей хлебопекарне в целях их последующей продажи и получения
наживы в денежном выражении, рассматривает свою деятельность
как богоугодную.

Все это как-то вертелось на периферии моего сознания, когда я читал
«Нихон сёки», а именно то место, где говорится о реакции
японского государя Ба Чев Гора на послание от корейского князя
Би Клин Ли Тона, прибывшее с посланником Сор Джожи из рода
Ос:

«Выслушав до конца, государь заплясал от радости и объявил свою волю посланцу:

«Со времен давних и до времен нынешних Мы не слышали о таком
удивительном Законе. Но Мы сами решить не можем.» Поэтому государь
спросил у каждого из сановников: «Ослепителен облик Будды,
преподнесенного нам соседней страной на Западе. Такого у нас
еще не было. Следует почитать его или нет ?»

Одни сановники древних родов Мононобэ и Накатоми сказали государю:
«Правители, пребывавшие в Поднебесной нашей страны во все
времена, весной, летом, осенью и зимой почитали 180 богов в
святилищах Неба и Земли. Если же станем заново почитать бога
соседних стран, то боги нашей страны могут разгневаться».

Однако глава клана Сога Цин Бо Ель Рис сказал: «Все соседние страны
на Западе почитают его. И разве только одна страна – страна
Урожайной Осени Ямато – может отвергнуть его ?»

Государь сказал: «Пусть (статуя Будды) будет дана желающему ее – Цин
Бо Ель Рису – и пусть он попробует почитать ее.»

Воинский клан Мононобэ вел свое происхождение от божества Нигихаяи,
который был соратником первого японского государя Дзимму, а
жреческий клан Накатоми – от божественного Амэ-но коянэ,
который в рамках довольно запутанной сакральной истории Японии
вызволил богиню Солнца Аматэрасу из грота.

К тому же, члены клана Сога были не коренные жители, а переселенцы с
материка, и их предком был всего лишь военачальник Такэ-но
ути-но сукунэ, хотя и прослуживший пяти императорам 244
года.

В силу этого клан Сога имел меньший сакральный авторитет по
сравнению с Мононобэ и Накатоми, и следовательно более ограниченный
доступ его членов к власти.

Именно это определило поддержку главой клана Сога новой религии, в
то время как последователи традиционного политеизма кланы
Мононобэ и Накатоми противились ей.

В этот момент я опять почувствовал накатывающие на меня дурноту и
головокружение от острого осознания факта исторического
коловращения, когда события и персонажи повторяются в весьма
удаленных и различных временных и культурных контекстах.

Ведь не случайно, что при введении буддизма в Японию один из
японских государей избрал для своего правления лозунг «Великие
перемены», что для современной России превратилось в пресловутую
«Перестройку».

Непростое это дело – перенос рыночной идеологии в обыденное сознание
homo sovetikus, изменение его установок и ценностных
ориентиров таким образом, что на привычные эмоциональные
восклицания в его адрес со стороны его близких и друзей типа «Дорогой
ты мой !», он должен будет не таять как ранее от
прогуманистического удовольствия, а быстро прикидывать в уме: «Если я
для них дорогой, то сколько это будет в денежном
выражении?».

Слишком глубоко были прописаны в его подсознании тотальный
коллективизм, перманентная готовность к самопожертвованию и
бескорыстность любых его мотиваций, о чем нам повествуют как
пословицы народного фольклора, например, «На миру и смерть красна»,
так и перлы высокого искусства – «Не продается вдохновенье,
но можно рукопись продать.»

Однако в начале «перестройки» предполагалось, что приезд зарубежных
консультантов, обладающих значительным know-how в области
идеологических диверсий, поможет быстро «промыть мозги»
представителям местной знати, которые, в свою очередь, смогут
повлечь за собой аборигенов на путь истинный.

Вот как об этом упоминается в «Нихон сёки», которые я продолжал читать:

«Прибыл монах из Ари Ка Ме. Он преподнес книги по календарю,
астрономии, географии, а также книги по искусству становиться
невидимым и по магии. В это время были выбраны три или четыре
ученика, которые стали учиться. Дарг Ай предок Мыр Но Дин Чер,
изучал календарь. Бай Чус учился астрономии и искусству
становиться невидимым. Вок Жул учился магии. Все они учились с
тщанием.»

Я знал из прочитанного ранее, что японский микадо, соглашаясь на
введение буддизма в стране, ясно не представлял себе суть этого
учения, и его интересовало скорее не продвижение к
указанной в нём истине, а решение на базе буддийской магии таких
конкретных задач, как поправка его собственного пошатнувшегося
здоровья (точно не от пьянства) или спасение
подведомственной ему страны от засухи и других природных бедствий (но не от
инфляции).

Однако так сложились обстоятельства, что на первом этапе введения
буддизма в Японии его к несчастью постигла неудача – в стране
разразился мор (от голода и болезней, но не от какой-то там
ваучеризации).

Все это – размышлял я – позволяет, в какой-то мере, представить себе
состояние умов и мотивацию зачинателей «перестройки»,
которые совершенно не отдавали себе отчета в том, что они делают
и к каким последствиям это приведёт, а просто хотели
«сделать для себя как лучше, но получилось для других как всегда».

Они приветствовали «свободу», рассматривая её исключительно как
свободу улучшить свои собственные бытовые условия, к чему они
естественно, но скрытно вожделели и чего беспрестанно
требовали от них их родственники и челядь. Они также соглашались и
на «демократию», как неприятное, но неизбежное средство
контроля, которое в ходе будущего «свободного» разграбления
«великой страны» должно было, хоть в какой-то мере, ограничивать
это безобразие, чтобы избежать полного экономического
коллапса. Поэтому необходимо было что-то оставить в качестве
«отката» от так называемой «прихватизации» и «великому народу
великой страны».

Очевидно, – подумал я, – обретение «искусства становиться
невидимым», столь ценимое в древней Японии, должно было обеспечить
эффективное внедрение «невидимой руки рынка» в современную
экономику России, ну а там и рукой подать до магического
общества «всеобщего благоденствия» для ограниченного числа лиц в
Кремле и на Рублевском шоссе.

Буддизм в Японии использовался властью как эффективное
идеологическое и магическое средство для укрепления самой власти. Поэтому
буддийские монахи начинают играть все большую роль в
управлении государством.

Один из них, некий Тин Пу, который провел значительную часть времени
вне Японии (но точно, что не в Германии), по возвращении
становится первосвященником при японском дворе и одновременно
«монахом внутренних покоев» (найгубусо, что не надо путать с
Министерством внутренних дел, скорее это ближе всего к
КГБ).

В конечном итоге, Тин Пу получает статус главного мага и защитника
государя и отечества. Его вхождение во власть по времени
совпало с опустошительной эпидемией чумы, во время которой
умерло около трети населения страны. Времена были такие тяжелые,
что мало не покажется, и необходимо было предложить народу
что-то вроде «национальной идеи», как выражаются в нынешней
России.

По этому поводу ниже приводятся некоторые тексты японских микадо,
пафос которых подсказан, без сомнения, буддийскими монахами
при власти, может даже самим Тин Пу:

«В нынешнюю пору плоды полей не столь богаты, а напасти часты. Зрю
это и непрестанно скорблю и устрашаюсь отсутствием в себе
достоинств, и это заставляет меня корить себя и приносит
страдание душе. И посему я жажду, чтобы всему народу повсюду
великое благо было…

……………………………………………………………………………………………………..

И вот в пятнадцатый день десятой луны пятнадцатого года Небесного
покоя, когда Юпитер, завершив свой двенадцатигодичный круг по
небу, пребывает в доме Старшего Брата Воды – Овна, я принял
великий обет бодхисаттвы и решил создать из золота и меди
статую будды Лочана. Станьте добрыми помощниками мне в том,
чтобы собрать всю медь страны нашей и создать эту статую,
срыть горы и построить храм для неё и чтобы в результате трудов
наших я вместе со всем народом своим равно удостоились
благости Будды и вместе достигли той ступени совершенства, на
которой возможно обретение просветления.»

Успех реализации любого проекта масштаба «национальной идеи» зависит
от большого количества факторов, контролировать которые
иногда не представляется возможным.

Об этом свидетельствуют, например, перипетии текущего национального
проекта нынешней России по принудительному внедрению в
массовое сознание православия в качестве его внутреннего цензора
в условиях, когда внешний цензор изрядно коррумпирован, и
поэтому все дозволено, что не запрещено, ну а запрещённое
легко обходится.

В древней Японии с целью оказания положительного магического
воздействия при решении какой-либо проблемы, в том числе и уровня
национального проекта, использовали многократное повторение,
иногда до миллиона раз, священной дхарани – мантры, в
качестве которой может быть или дхарани бодхисаттвы Кокудзо,
звучащая как «омбадзарааратаннооонтаракусвака», или дхарани
бодхисаттвы Каннон – «онхандомасиндаманидзивараун».

Видимо, с аналогичной целью на российском телевидении ежедневно и
многократно во всех программах новостей повторяется более
короткая дхарани – «удавамчи». Ведь никто не знает, чем все это
кончится, да и время рекламных роликов на телевидении стоит
весьма дорого.