Грибы
Длинноногая Ляля в выходной день пошла в лес – выгулять овчарку и
заодно проведать, есть ли грибы. Все лето стояла засуха.
Погибли посевы, высохли и грибницы в лесах. Натуралисты, между
тем, обещали, что осенью будут опята и вешенки. Как раз в
сентябре прошли обильные дожди.
И на самом деле Ляля вернулась с грибами. Принесла сухих лисичек и
еще каких-то с кучку.
– Там, в сенях!.. – блеснула очками, проходя с надменным выражением
лица. Муж был старше ее лет на двадцать. Прощал молодое
хамство, эгоистичное разделение труда. Например, сегодня
обозначавшее: я за грибами таскалась – буду отдыхать, а ты жарь,
пылесось дом и мой посуду.
Покорствуя судьбе, он склонился над корзинкой.
– Это лисички, а это что?..
– Опята! – крикнула она из душа, держа в руке трусики.
– Опята? Это какие-то поганки. Мокрые…
– Сам ты поганка! Это опята! На пне росли!
Ополоснувшись, она ушла к себе, прикрыла дверь: после прогулки в лес
она обычно ложилась и крепко засыпала.
Он промыл грибы в дуршлаге, очистил от веток и травы. Налил в
сковороду растительного масла, поставил на горящую конфорку.
Выделилось много воды, коричневая жидкость кипела. Пришлось
сливать.
Часа через три проснулась Ляля. Набросив куцый халатик, прошла в
кухню. Оголяя ягодицы, низко нагнулась, глянула в сковородку.
– Ты ел?
– Ел.
Она посмотрела на мужа внимательно. И ушла. Часа через два сварила
картошку в мундире – мелкую картошку, – не уродилась нынче
тоже, и хорошо поужинала , съела все грибы.
За оградой на опушке уже густели сумерки. Вдоль тропы низко
пролетела сова, широко распахнув крылья.
Муж начал топить баню. Когда возился с насосом возле колодца, Ляля
подошла и склонилась над его затылком.
– Слушай, ты как себя чувствуешь?
– Что-то мутит.
Он затягивал отверткой шуруп на хомуте, шея его слегка покраснела.
– Мне, кажется, плохо, – сказала она.
Он промолчал.
– А сколько ты съел?
– Чуть – чуть.
– Господи! Совсем мало что ли?
– Ну да. Чтоб ты не ругалась. Ведь ты собирала.
Молоденькое лицо выражало растерянность, она держалась за живот.
– Я ведь говорил, что, может, это поганки. Но ты: опята! Умрем, к черту, оба…
– Ой, – она заплакала. – У меня голова кружится…И дышать трудно…
Он поднял голову, вгляделся в лицо жены.
– И вправду бледная. И зрачки…
– Что зрачки?!. – она схватила его за рубашку. – Расширились?!
– Может, это очки увеличивают…
– Мои очки, наоборот, уменьшают! Значит!..
– Тогда, не знаю… – сказал он и, освободив рубашку, направился в
сторону бани, – маленький, толстый, с упрямо торчащими ушами.
Жена – как на ниточке – дернулась следом, безвольная, жалкая. Она
как-то вся надломилась, даже ноги от бессилия стали похожи в
букву «икс». Так и плелась за ним…
– Ты когда их ел? Сколько времени назад? – и вдруг вскричала: – И
вообще ты их ел?!
– Я? Нет.
– За-че-м?! – лицо ее скорчило от боли.
– Сомневался.
– Почему не сказал!..
– А чтоб неповадно было, – тут он обернулся. – Я что – подопытный кролик?
– Я на самом деле думала, – призналась она скороговоркой, – что с
тобой ничего не случится, ведь ты – мужик!
– А что мужики – не люди?
– Ой, я вправду задыхаюсь! Вызови «скорую»!
Лицо ее изображало оторопь, истерику.
– Позвони лучше мамочке. Устроит бучу, что я мало съел.
– Маму нельзя расстраивать! Звони в «скорую»!
– Бесполезно, процесс необратимый. Бледная поганка не выводиться.
– Там не было бледной поганки! – запротестовала она в неистовстве. –
Ведь мы вчера только смотрели грибы в компьютере!
– Вот именно смотрели. И там было три вида поганок. «Бледная» это
просто название. Там есть именно такого цвета, как твои, –
серо-коричневые…
– Ты, правда, не ел? – спросила она тихо и доверительно.
– Нет.
– Мама! – она зарыдала,– живот болит!..
– Бог видит все. Мужа хотела отравить, – сказал он и пробормотал как
бы про себя: – еще старым хрычом обзывала...
– Я не хотела отравить! А просто думала: если с тобой ничего не
случится, и я поем.
– Ты же была уверена, что это опята.
– Да. Но потом когда поела , засомневалась.
Лицо ее на самом деле было бледно. Она опустилась на корточки,
скользя спиной по стене , и все держалась рукой за живот.
– Позови «скорую»!
Он вздохнул.
– Я не хочу умирать… – плакала жена. – Я такая молодая!…
Она была трогательна. Глаза выражали страдание и сиротство. Как и
тогда, тринадцать лет назад, в трудные годы, когда она тощей,
близорукой, напуганной жизнью девочкой, выходила за него
замуж, чтоб оградить себя и маму от бед. Ему стало жаль ее.
– Ладно, – сказал он, наконец, и будто снял маску: – Это опята!
– Ты врешь!
– А трудно дышать потому, – продолжал, – что у тебя от страха
обморочное состояние.
– Это признаки отравления…
– Да ел я, ел твои грибы! – воскликнул он. – Уже часов шесть прошло.
И ничего. Если не веришь, пойдем посмотрим в компе.
Он обхватил жену за талию, по-прежнему тонкую, девичью, с
удовольствием повел в ее комнату.
Сели рядышком. Включили компьютер, открыли нужный файл.
– Вот видишь: бледные поганки. Они все белые. А вот опята. Именно
тот вид, который ты принесла. Успокоилась?..
Она потихоньку приходила в себя.
– Как страшно умирать, – призналась она.
– Конечно.
– А может, бог хотел меня наказать? За что-нибудь старое. Ведь я
хотела от тебя уйти из-за того, что у тебя нет денег.
– Конечно, мог, – согласился он. – Хотя бы сейчас. Но увидел, что ты
каешься, и отвел беду. Пусть и обманом.
– Как обманом?
– Я грибы-то не ел, – он хотел улыбнуться….
Но тут она жестко ущипнула его – схватила тонкими пальцами за мякоть
у предплечья: врешь! И держала молча, сдавливала сильнее,
чтобы причинить боль. Глаза не отрывала от монитора. А там на
кривых ножках застыли в смертельной пляске бледные поганки.
Все они были совершенно отличны от тех, серо-коричневых,
что она сегодня принесла. Лицо ее приобретало привычное
выражение – самодостаточной и надменной молодой особы.
И в который раз, как бывало после очередного розыгрыша, он жалел о
происходящей метаморфозе и пытался удержать в памяти хотя бы
на минутку уходящий образ доверчивой и потерянной девочки.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
