Литературная критика

Лев Толстой, вслед за Флобером мог бы сказать: «Мадам Бовари – то есть Анна Каренина – это я».
Но, возразите Вы, Толстой не нарушал седьмой заповеди: «Не прелюбодействуй». Мне же останется ответить лишь то, что Флобер и вовсе не был женат. Однако писателя сближает с Мадам Бовари желание уйти от пошлости с ее назойливыми фермерскими индюками папаши Руо – в мир чистого искусства.

22 ноября 1852 года Флобер пишет Луизе Коле: «Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звезды светят ярче, и не слышишь дураков».

Башней из слоновой кости для самой мадам Бовари станут ее романтические представления о любви, вычитанные ею из романов и вынесенные из монастырского уединения – и еще более пошлые, чем мир индюков. Горькая ирония звучит в словах Флобера: «Мадам Бовари – это я». Ибо бегство от глупости мира в башню из слоновой кости, в царство чистого искусства может оказаться его профанацией и воплощением пошлости и духовной пустоты.

- О, речь зашла о бегстве! – скажет мудрый читатель. – Значит, далее мы обсудим уход Толстого из Ясной Поляны, но какое отношение все это имеет к Анне Карениной?
- Да, парадокс в том, что оба они закончили жизнь на железной дороге. А привело Льва Толстого на железнодорожную станцию Астапово архетипическое сходство его духовного опыта с жизненным выбором Анны Карениной.

Замысел романа возник у писателя после прочтения пушкинского отрывка «Гости съезжались на дачу». Толстой изначально хотел поэкспериментировать с сюжетом о Татьяне Лариной, поставив в романе вопрос, как сложилась бы судьба героини, если бы она ответила Онегину: «Да». Не случайно в ранних набросках главную героиню романа Толстого зовут не Анной, а Татьяной Ставрович.

Гибель Анны часто объясняют остротой социального конфликта: тем, что она столкнулась с общественным непониманием и что Каренин не дал ей развод. Интересно, что среди набросков к роману появляется сюжет, в котором героиня получает развод, но все равно заканчивает жизнь самоубийством, ибо в романе центральным является не социальный конфликт, а духовный – конфликт с собой.

Для Толстого верность в браке – естественна, согласуется с природой человека и выражает его суть. А супружеская измена – это прежде всего измена самому себе, своей природе, подсознанию, интуиции. Человек может сколь угодно убедительно доказывать свое право на новое чувство, но его естество не согласится с ним.

Естественность – важнейшая категория художественного мира Толстого, противопоставленная светскому обществу, лжи, гордости и лицемерию. Вслед за Руссо, Толстой не принимает православного учения об искажении природы человека первородным грехом, поэтому следование зову природы становится для него условием обретения духовной красоты и мудрости, которую нужно черпать из самой жизни, но не из книг.

Эталоном естественности может служить дед Ерошка из «Казаков», которого Толстой сравнивает с библейским строителем Вавилона – Нимвродом. У Данте этот герой-великан предстает в виде стража девятого круга ада, ибо он воплощение зла. У Толстого естественность – это вовсе не святость, в естестве продолжает существовать инстинкт борьбы за выживание, который может толкать героя на убийство, например, животных, ведь дет Ерошка – охотник. У Толстого в это вовсе не святое, естественное, инстинктивно живуче начало человека вложен запрет на адюльтер.

Собственная природа несколько раз в течение романа предупреждает Анну о том, что она находится в противоестественном состоянии. Естество и подсознание стремятся достучаться к ней при помощи повторяющегося сна:
«Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то <…> и в спальне, в углу, стоит что-то». «И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик маленький с взъерошенною бородой и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там…» «Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: ;Il faut le battre le fer, le broyer, le p;trir…; [Надо ковать железо, толочь его, мять… (фр.)]. И я от страха захотела проснуться, проснулась… но я проснулась во сне. И стала спрашивать себя, что это значит. И Корней мне говорит: "Родами, родами умрёте, родами, матушка…; И я проснулась…», - рассказывает Анна сон Вронскому. (ч. IV, гл. III)  (1)
Железо, над которым «копошится» страшный мужичок, и железная дорога в мире Толстого – символ противоестественности, символ апокалиптической цивилизации, надвигающейся на столь любимый Лёвиным вековой земледельческий мир, с его устоявшимися ритмами и вечно возобновляющимися циклами бытия.

Железная дорога губит плоть человека – ибо поездом в Москве, куда Анна приехала, чтобы примирить семью Облонских, случайно раздавлен сторож. Но железная дорога, вовлекающая человека в противоестественные ритмы, губит и душу человека – ибо именно на железнодорожной станции признается Анне в любви Вронский.

Сны – это рупор природы человека, но люди редко хотят расслышать самих себя.

Интересно, что и у Достоевского, как и у Толстого, основным оппонентом героя тоже может стать его собственная природа.  Так, главным оппонентом Раскольникова, свидетельствующим о недопустимости даже мысли о «крови по совести», будет не Порфирий Петрович или Сонечка, а именно природа Раскольникова, мстящая ему за свое поругание страшными снами и мучительными переживаниями.

Апокалиптическую природу железной дороги чувствовали многие писатели XIX века.

В «Грозе» Островского Феклуша рассказывает о поезде как об апокалиптическом змие:
«Последние времена, матушка… А я, матушка, так своими глазами видела; конечно, другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Ну, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат». (Дейсвт. III, сцена 1, явл. 1) (2).

У Диккенса в романе «Домби и сын» Каркер погибает, видя, как надвигается апокалиптический змий с горящими фарами поезда. Апокалиптически ужасны призраки, встающие вдоль железной дороги Некрасова.

Символом противоестественности для Толстого был и мужик, говорящий по-французски. В романе «Анна Каренина» автобиографический герой, Константин Лёвин, слыша, как Долли общается со своими малышами по-французски, думает, что он-то уж точно не будет своих детей обучать этому языку.

Сон свидетельствует о том, что сама природа Анны Карениной сопротивляется адюльтеру. Природа у Толстого нравственней личности и более склонна соблюдать заповеди, особенно седьмую.

Тем более что, брак в христианском мире – больше, чем брак.

В Библии тема ревности звучит в контексте обличения богоизбранного народа в измене своей первой любви – любви к своему Творцу. Любовь супружеская становится символом верности народа – Истинному Богу.

Толстой преступил заповедь «Не прелюбодействуй», но не в буквальном смысле, а на духовном символическом уровне. Он изменил Православию – и получил от Церкви развод.

Св. Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский (1896-1966) сообщает не о том, что Толстому пели анафему или отлучили от Церкви, но о том, что его признали отпавшим от Нее. (3) Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года заканчивается таким обращением к Толстому: «Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние и разум истины».(3)

Подобно героине, Лев Толстой получил развод от Церкви, но это не облегчило его положения, ибо сохранять супружескую верность – естественно. Толстой столкнулся с силой духовного закона, который описал на уровне земного брака, но брак, который он сам не смог сохранить в чистоте, - был браком духовным.

Как указывает Шестов Л.И. в статье «Откровения смерти (Последние произведения Л.Н.Толстого)» конец еще одного рассказа - «Хозяин и работник» «оказался пророческим. И Льву Николаевичу пришлось окончить свои дни в глухой степи, среди снега, вьюги и метелей» (4). В связи с рассказом «Записки сумасшедшего» Шестов отмечает также, что «Толстой «боялся», больше смерти боялся, — своего безумия, но вместе с тем всей душой ненавидел и презирал свою нормальность»: «Придут вдруг, неизвестно откуда беспричинные, безумные страхи, раскинут, перебьют, переломают все сокровища и уйдут тоже неизвестно куда и так же внезапно и неожиданно, как пришли». (4) Заканчивается же автобиографический рассказ «Записки сумасшедшего» духовным просветлением героя, который раздал на паперти все, что было при себе нищим – а 36 рублей по тем временам колоссальные деньги – и пошел домой пешком.

В последних произведениях Толстого нередко звучит автобиографический, а отчасти – и пророческий мотив бесконечного одиночества главного героя – особенно перед лицом смерти, мотив непонятости.

Толстой неоднократно сообщал своим ближним о жажде исхода: «Узнайте, как можно переправиться через границу, хочется уединения, удалиться от суеты мирской, как буддийские старики делают». (5)

Сама природа Толстого сопротивлялась его духовному разводу с Церковью, он искал духовного брака, понимаемого хоть по-буддийски, искал исхода из Ясной Поляны в поисках духовного обновления. Жажда заключить духовный брак не привела к счастливому исходу, но, видимо, именно она двигала Толстым.

Список использованной литературы:

1. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. 1928-1958. Т. 18. – М., 1934. – С.  380-381.
2. Шестов Л.И. Островский А.Н. Гроза.// Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 12-ти т. Т.2. – М., 1974. – С. 236.
3. Иоанн Сан-Францисский, епископ. Избранное. – Петрозаводск: «Святой остров», 1992. С. 283-284. С. 281.
4. Шестов Л.И. Откровения смерти (Последние произведения Л.Н.Толстого) // Современные записки. Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал. 1920. Париж. №1. - С. 122. – С. 94. // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.odinblago.ru/otkrovenia_smerti свободный. Дата обращения 25.01.2016.
5. Маковецкий Д.П. У Толстого 1904-1910/ Толстовский листок. Вып.8. // Цит. по: Горелов А.А. Духовное рождение и уход Л.Толстого. – М., 2015. – С. 258.