Литературная критика

 

 

      

     

       Растёт ли душа Фауста от соприкосновения с Мефистофелем?

…странный образ: не чувствуется его чрезвычайная ставка на зло: лукавец, мудрец, игрок…

 Фауст, накопивший изрядно знаний и возжаждавший жизни-игры, вне кабинета и лаборатории, жизни, уводящей от фолиантов и манускриптов…

 Фауст, вырвавшийся из легенды, чтобы окончательно закрепиться в самой знаменитой поэме, ставшей легендой, пламенеющей пространно-полётными письменами.

Гёте – алхимик, тайнознатец и нумизмат, устраивающий неистовую интеллектуальную мистерию во второй части, захватывающей и неистовой.

И надо всем, лучась, парит гомункулус, предвосхищая искусственный интеллект, страх за создание которого прожигает наши дни: мол, вытеснит естественный.

Пастернак стремился передать воздействие переводимого произведения на современников автора; и, справляясь с задачей всегда, представил русскому миру «Фауста» – и сегодня действующего так сильно, как в год его появления в печати: думается – воздействие продлится и в будущем: хотя, очевидно, на меньшее количество людей…

       Фауст молод – и стар; Фауст устал: от собственного дерзновения, от неистовства бесконечных порывов, от того, что изучил всё: включая алхимию – во внешнем её аспекте, вероятно, – в том, что касается веществ, металлов, минералов; ибо если бы был привержен герметической алхимии, подразумевающей под философским камнем высший аспект человеческой души, не обратился бы к Мефистофелю.

Впрочем, думается, вечный Фауст представляет собой тот психологический тип, что, не выбери он подобный род помощи, тёмный дух сам бы заинтересовался доктором, слишком изощрившим свой ум во всевозможных дерзновениях.

…сколько бы людей пошло на эту удочку!

Остановись мгновенье… ведь как сожалеем часто, что всё пролетает, что от жизни остаётся пшик…

Лемуры роют могилу: почти завершена огромная феерия второй части; подходит к концу мистерия, перенасыщенная ликами знаний, доступных Гёте, то есть – очень многими; но Фауст не ведает того, думая, что соприкоснулся с тем самым сакральным мгновеньем, краше которого нет.

       Тяжесть ошибок?

       Невозможность прозрений?

       Расплата за игры с силами, которые всегда тебя переиграют?

       Всё вместе…

       Но Мефистофель – ловкий насмешник, гораздо в большей степени, нежели клеветник, – предстаёт таковым и в прологе на небесах…

       …хорошее толкование предложил Бродский: арабский представитель – Меф-ибн – стофель…

        Тот же самый, конечно, типаж, но… с соответствующим колоритом.

        Жалко ли Маргариту, возлюбленную Фауста?

       Обаятельная девушка, существо абсолютно земное, предстаёт она пред ним, много всего изведавшим доктором, в обаянии юности, чистоты, красоты.

 …интересно стихотворение Николая Гумилёва:

 

       Интересно, как художественный мир: то, чего никогда не было в реальности, – разрастается, превращаясь в огромный космос, и, волнуя бесконечное количество людей, продолжается в творчестве других.

       Вновь и вновь звучат куплеты Мефистофеля, и внушительный, с великолепным гримом, завораживающий Шаляпин поражает снова и снова.

        И опять шумит ария Мефистофеля со свистом: мозг готов считывать художественную реальность, как настоящую, не делая между ними разницы.

        Многие знания не помогли Фаусту, не стремившемуся к чистоте души.

       Не это ли имел в виду Гёте?

       Он имел в виду столько всего, что ответить однозначно невозможно.

 

       …из древних каналов выплывает сказка «Рейнеке-лис», представленная Гёте монументальной поэмой; тут горят искры фантазии и проносятся ленты обмана, тут сильный – не обязательно умный, но Лис, конечно, хитёр, как ему и положено…

       Традиции животного эпоса велики: и Гёте, обращаясь к оным, высмеивает, показывая безжалостно, всю панораму феодального общества…

        Образы старой живописи, столь ценимой поэтом, словно проносятся каскадами за развёрнутым представлением.

 

       Сколь страдания Вертера соответствуют нынешнему восприятию яви?

       Фауст будет соответствовать любому; но Вертер – это стремление к романтической чистоте, чуть ли не к преодолению физиологии, и, именно в таком аспекте его стоит рассматривать сегодня.

 

       Хотя сам Гёте был весьма и весьма практичен.

 

       Вот он выдвигает ящики великолепно украшенного мюнцкабинета, любуясь античными монетами: боги и герои, дельфины и ветви олив, портреты, тщательно передающие характеры властителей мешаются в пёстром калейдоскопе, и, сам тяготея к античности, к солнцу возвышенной простоты, Гёте словно расширяет свой мир – и без того огромный – за счёт прикосновения к нумизматическим перлам.

       Гёте-коллекционер – отдельная тема: картины, гравюры, минералы – всё вплеталось в величественный космос титана.

 

       Название романа «Избирательное сродство» восходит к химии: термин, обозначающий способность веществ сочетаться с определёнными, отдавая им предпочтение.

        Тут – метафора человеческих страстей, рассмотренная с позиции химии: тут попытка выяснить – способна ли химия, объясняя мир так, как она его объясняет, поддержать, или подорвать институты брака; и то, что действие происходит в Веймаре и его окрестностях – логично: это наиболее выявленный мир Гёте.

       Роман-метафора, переходящий в бесконечность, до сих вызывающий литературоведческие споры, и философские интерпретации.

 

       А Фауст вновь гуляет в погребке Ауэрбаха, и Мефистофель, раскрывая людские секреты, вновь и вновь нагружает его душу не тем…чем бы следовало.

 

       Вильгельм Мейстер разовьёт тему «романа воспитания» – отпрыск зажиточного бюргера, Вильгельм считает своим предназначением иное – театральные подмостки.

        Контрастный Вернер представляет собой олицетворённый расчёт: тип, очень характерный для нашего времени.

        Впрочем, действие начнётся в грядущем, когда Мейстер познакомится с труппой бродячих актёров: соотнося с ними уже свою жизнь и возможности.

 

       Новые переводы из Гафиза стимулировали давний интерес Гёте к востоку: он создаёт «Диван», исполненный такой глубины, что, думается, Гафиз благосклонно улыбался, глядя на дни творения.

        Есть сюжет – кстати, перекликающийся с любовным увлечением Гёте; но он – не главное: просто повод говорить, влагая бесконечные размышления в строфы, гранившиеся ювелирно…

 

       Нависает громада «Поэзии и правды»: феноменальная автобиография, поначалу представлявшая собою горы разрозненных фрагментов: связи выявились позднее, уточняясь и утончаясь, вспыхивая где надо очень яркими огнями.

 

       Гёте-сумма; Гёте-космос, – так много всего вместил.

       …так мощно – великим древом мысли и дара шумящий над миром.

       И вновь бедный, великий, вечный, бессмертный Фауст склоняется над рукописью, надеясь извлечь окончательную истину; и вновь длится пролог на небесах: юмористический, метафизический, воздушный…

 

*  *  *

В небольших кружках металла запечатлённая история, и каждый такой – как связь с былым.

Фауст смотрит монеты, выдвигая ящики старинного мюнцкабинета, дерево переливается игрою, раз горят и играют огнями свечи.

Античность раскрывается колесницами, триремами, колосьями…

И – портреты, портреты, портреты.

Властные лица и лица расслабленные, курчавые волосы, волосы гладкие.

Дельфины всегда сопровождали корабли, выпрыгивая из гладкой, синей, глубокой воды.

Гёте долго собирал монеты – всю жизнь.

Они соединяли с прошлым, и, словно своеобразно через настоящее, уводили в грядущее, где поколения людей будут соприкасаться с великолепными экземплярами.

Фауст берёт монету Марка Аврелия, вертит в руках, вспоминая, что же рёк философ, чьё отношение к жизни было стоическим.

Белая соль стоицизма.

Монета ложится в предназначенную для неё ячейку, тускло посверкивая всадником.

Изображения сделаны умело, не верится в пространство лет, разделяющих нас.

Разделяющих их.

…качаются тени, тени же свечей словно играют на лаковых створках мюнцкабинета.

Гёте рассматривает новую монету, словно вовлекаясь во времена Нерона.

Толстолицый, с толстой же шеей, он уверенно глядит в…

Собственное время всегда современность, и сложно поверить, сколько этих современностей миновало.

На античных монетах не было изображений анфас.

Не умели?

Считали профили более надёжными?

Каждая монета – как канал, уводящий в былое, какое бы сегодня не царило за окнами, предлагая себя.

Гёте пересматривает коллекцию вечерами, отвлекаясь от жизни, или используя другие её варианты – для увеличения полноты.