Комментарий | 0

К столетию Владимира Солоухина

 

Солоухин Владимир Алексеевич

(1924-1997)

 

 

1

Счастье тихой охоты — отодвигаются тугие, слегка пружинящие лапы елей, и — под ними крепкий, будто литой, боровик, источающий такой аромат, что поверишь в концентрацию чувства счастья.

Или — на полянке милый круг, называемый ведьминым почему-то: желтеют лисички, их много, сразу наберешь половину лукошка...

Владимир Солоухин писал сочно и смачно, забираясь в самые дебри грибного счастья, повествуя о бесконечных разновидностях чудесных, почти как эльфы, существ.

Впрочем, эльфы — слово не из лексикона Солоухина: он очень русский, так сокровенно связанный с русским космосом, с правдой его, силой, неповторимостью.

И в поэзии его заложены коды и ноты счастья, вспыхивающие... например, огнями зимы: даже ежели близкий пейзаж не слишком хорош, но — такое открывается за ним:

 

Зима разгулялась над городом
                                                         южным,
По улице ветер летит ледяной.
Промозгло и мутно, туманно
                                                   и вьюжно...
А горы сверкают своей белизной.

 

Есть отливы и отзвуки небесной белизны в поэзии и прозе Солоухина: в прозе-поэзии, предложенной им миру, ибо прозаические его тексты строились по принципу необыкновенного внимания ко всякому слову, то есть — поэтически.

«Третья охота» — скорее поэма: царственная, лесная, грибная, а то, что именуется повестью... так это скорее издательские правила, чем правда творчества.

«Владимирские проселки» требуют пути: словно книгу надо пройти, чтобы почувствовать.

Лирический лад — и в каждом слове слышатся родные звуки, и радуга радости распростерта — легка и красива.

Иди.

Смотри.

Увидишь самую суть вещей, или — сущность пути.

И — метафизика осмысления яви зажигается огоньками в стихах поэта:

 

Откуда в сердце сладкая тревога
При виде звезд, рассыпанных в ночи?
Куда нас манит звездная дорога
И что внушают звездные лучи?

Какая власть настойчиво течет к нам?
Какую тайну знают огоньки?
Зачем тоска, что вовсе безотчетна,
И какова природа той тоски?

 

Постигнет ли мозг самые корни таинственных огоньков?

Не так уж важно, ибо путь постижения подразумевает рождение стиха...

Или — прозаического повествования, берущего силу у поэзии.

 

...Лето полыхнет ярко:

Безмолвна неба синева,
Деревья в мареве уснули.
Сгорела вешняя трава
В высоком пламени июля.

 

Картины Солоухина всегда точны, и разные техники используются: и графика, и акварель, и гуашь — словесные, разумеется.

То, насколько Солоухин болел Россией, сильнее всего выявлено в «Последней ступени», повествовании жестком, требующем вдумчивости и... сострадания.

Вновь раскроются тропы «Третьей охоты», вновь зазвучат стихи...

И наследие В.Солоухина играет нетускнеющими красками.

 

2

«Третья охота» раскрывается пышной радостью грибных троп...

Рыжики можно есть сырыми, а вовсе не сыроежки, точно по ошибке получившие свое название; а ведьмин круг великолепных желтых, с китайскими складочками лисичек всегда отзывается детским трепетом в сердце.

Нижние, пружинящие ветви елей отгибая, найдешь боровик, в крепости своей точно вышедший из древнерусских преданий...

Солоухин-поэт или Солоухин-прозаик?

Взаимодополняющие данности, и в каждой разливается млеко и пахнет домовито хлебом.

...Существует ли гриб-чесночник?

Описание его дано, да позволит ли данность встретиться с оным, затерянным в травах знания, мечты и фантазии?..

Хорошо, когда три ипостаси пересекаются, — результат будет загадочен, занятен.

Солоухин-поэт раскрывается в прозе не меньше, чем в стихах, и лирика его прозы проступает сквозь каждую линию фразы...

Прошагать с ним по владимирским, столькими поколениями исхоженным тропам, почувствовать то тайное, что редко удается уловить быстро идущему нынешнему человеку, остановиться, попробовать поймать мгновение...

Да и не так их много, слагающихся в жизнь, и ближе к финалу становится понятно, как все быстро.

И Россию Солоухин любит мучительно, страстно...

Как в «Последней ступени» писатель, хорошо укорененный в жизни (этакий боровик!), получающий спецпайки и расхваливающий вождей, встречается с человеком, который переворачивает его мировоззрение, представляя подлинной русской славой — монархизм...

И те, и те разливы русскости: и бездны исчезнувшей империи, и мощь советскую любит Солоухин, ибо всё — Россия, ибо столько еще троп в ней не исхожено, столько еще сил не раскрыто...

 

3

Плавно и величественно разворачиваются ленты строк: замедленно, будто выкупанные в том волшебном зное, о котором идёт речь, текут они – торжественные, как церковная служба:

 
Ветер
Летит над морем.
Недавно он не был ветром,
А был неподвижным, тёплым воздухом над землей.
Он
Окружал ромашки.
Пах он зелёным летом
(Зыбко дрожал над рожью жёлтый прозрачный зной).

 

В. Солоухин необыкновенно чувствовал природу: вместе – природу русского, лесного, потаённого часто, церковного.

 Он использовал… крупные слова, словно из них, как из хорошо обработанных камней, созидал значительные здания стихотворений.

 Белый стих его… точно действительно играл (но совершенно всерьёз) великолепною белизною мгновенья, тянувшего на откровенья, и чудо жизни, словно стекавшее, срывавшееся с проводов строк, попадало прямо в читательское сердце, заражая восторгом:

 

Жить на земле, душой стремиться в небо –
Вот человека редкостный удел.
Лежу в траве среди лесной поляны,
Берёзы поднимаются высоко,
И кажется, что все они немножко
Там, наверху, друг к дружке наклонились
И надо мной смыкаются шатром.

 

Солоухин совмещал – регулярный, рифмованный стих, белый, верлибр…

 Он стремился впитать всё возможности поэтической субстанции, чтобы, пропустив оную через фильтры собственного дара, вырастить свой, поэтический лес.

 …разворачиваются житейские истории: переложенные стихами, они, опалённые проносящимися лентами трагедии жизни, воспринимаются столь необычно… будто смотришь кино: снятое так, что в него можно войти:

 

«Журавли улетели, журавли улетели!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».
Ресторанная песенка. Много ли надо,
Чтоб мужчина сверкнул полупьяной слезой?
Я в певце узнаю одногодка солдата,
Опалённого прошлой войной.

 

Густ и медов стих Солоухина, сильно скроен, ладно сшит.

…и седые, обомшелые валуны, и пенье ручья, и дремучая гущь лесная – они персонажи и собеседники, они – часть человеческой, поэтической души, и, живописанные Солоухиным, словно приобретают новые оттенки – в своей бесконечной сложности:

 
Здесь гуще древесные тени,
Отчётливей волчьи следы,
Свисают сухие коренья
До самой холодной воды.
Ручья захолустное пенье
Да посвисты птичьи слышны,
И пахнут лесным запустеньем
Поросшие мхом валуны.

 

…зайти на базар, поэтически представленный Солоухиным, увидеть краски его, ощутить запахи: старинный базар, вероятно, ибо поэт всегда тяготел к старорусскому, сочный и плотный, такой:

 

На базаре квохчут куры,
На базаре хруст овса,
Дремлют лошади понуро,
Каплет дёготь с колеса.
На базаре пахнет мясом,
Туши жирные лежат.
А торговки точат лясы,
Зазывают горожан.

 

Сильны высоты словесной живописи.

…поэт взрастил свой лес: свой поэтический, густой и пышный, наполненный деревьями чувств и подлеском ощущений, предлагающий валуны мысли и весь пронизанный золотистым светом – надежды, счастья, добра…

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка