Литературная критика

Александр Дейнека Оборона Севастополя. 1942

Война смердит – в том числе дерьмом, поскольку наичастейшие ранения – именно в кишечник; она смердит кровью, страхом, трупами, и главное – нравственным беззаконием…

Доблесть?

Да, конечно…

Угар молодечества?

Странно, что Пушкин, войны в жизни, как известно, не знавший, писал и так:

Мне бой знаком — люблю я звук мечей:
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жен лобзаний не достоин.

От Пушкина здесь – скорее упоение жизнью, включая любезные лобзанья; а любовь к звону мечей – более измышлена, чем от души…

 «Партизан» Дениса Давыдова разворачивается той мерой неспешности и постепенности, когда военный опыт поэта явно использован сполна, и живописано так, чтобы каждая деталь не была упущена:

Умолкнул бой. Ночная тень
Москвы окpестность покpывает;
Вдали Кутузова куpень
Один, как звездочка, свеpкает.
Гpомада войск во тьме кипит,
И над пылающей Москвою
Багpово заpево лежит
Необозpимой полосою.

Между идиллией и балладой помещённая поэма Катенина «Инвалид Горев» толкует поствоенную тему: влияние войны на психику, недра сознания; и, интересно разворачивая возвышенный белый стих, поэт открывает необычные горизонты мировосприятия.

 Алмазная огранки стиха Н. Гумилёва «Второй год» в первом же четверостишие играет солью мудрости: впрочем – играет смертельно всерьёз:

И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно издевается
Над нашей мудростью война.

Никакой лихости и бранной славы, но – как бы за шкирку схваченная ужасная сущность войны: издевающаяся над человеческим разумом…

  Мощные раскаты народного Твардовского сильно бьют в сознания и сегодня: при условии чуткости оного; и монолог убитого – словно приговор войне, и призыв к состраданию одновременно:

Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.

Не говоря о вечном великом Тёркине, идущим сквозь века – с простотою и юмором, народной мудростью и стойкостью, позволяющей делать выводы об архетипе русского солдата.

 …напряжённая вибрация телеграфного, рвущегося и мятущегося цветаевского стиля, позволяет ей воплотить тему силы народного противостояния врагу выпукло, ёмко, с подчёркнутой яркостью:

Значит — страна
Так не сдана,
Значит — война
Всё же — была!

— Край мой, виват!
— Выкуси, герр!
…Двадцать солдат.
Один офицер.

Т как сильно – с состраданием и пиететом – писал о войне не знавший войны Р. Рождественский: сколь бесконечно дорог ему маленький человек, гибнущий в кровавых недрах, и становящийся героем света:

…А когда он упал — некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

Война смердит…

 Разумеется, в России, одолевшей самого страшного врага человечества – фашизм, написано много яркого о войне; военная тема раскрывалась многообразно и пестро; но есть общее у всех русских поэтов, больших и малых, затрагивавших тему – их стихи шли от света, войне противоречащего.