Онтологические прогулки

… «Исповедь» вспыхнет волшебным факелом, и лучи от него, прободающие века и сознания, долго будут воздействовать на определённых представителей людской толщи.

Августин воспринимал Бога как всё время находящегося рядом: или – себя, постоянно потаённо присутствующим внутри него.

Писал, как об огромном отце: даже мучительные зубные боли, которые переживал, связывал именно с присутствием Божиим, испытанием, зачем-то посланным ему (в те времена такое было не просто преодолеть)…

 Августин на картине Карпаччо… не то задумался, с пером, замершим в руке, не то лицезреет нечто совершенно таинственное, что, будучи уяснено, станет достоянием бумаги…

 Милая курчавая собачка глядит на хозяина кельи: строгой, вместе просторной, больше похожей на кабинет: с книгами, символами, красивыми предметами.

 «Исповедь» переливается золотой церковной парчой, и текст, идущий волнами смыслов и образов, окатывал многие души питательной субстанцией веры.

Вероятно, таковая, как была у Августина (или владела им) – редкий дар: солнечный, вечно праздничный.

…он писал, что внутри себя знает, что такое время, но когда просят его объяснить – встаёт в тупик; что ж – и тут ему повезло: большинство, используя время утилитарно, чтобы не опоздать (пока, надев маску смерти, не использует их), и внутри себя, в недрах души не представляют, что это такое.

 …Платон был близок к христианству: сие утверждение в трактате «О граде Божьем против язычников» - словно сиятельная смычка между лучшим, что было в античности, и тем, что воспоследовало.

Град Божий представлялся Августину входящим в земной: и не столько метафизическая подоплёка трактата интересна ныне, сколько ощущения, что остались виться тонкими золотыми нитями между строк…

 Всё те же ощущения – присутствия человека в Боге: редкие, таинственные.

 Зло есть повреждение, а не субстанция: и сегодня звучит свежо, правда непонятно, как быть с физиологией, что не слушает проповедей, неся в себя частично природное, изначальное зло.

 Свободную волю Августин отрицает: люди утратили её после грехопадения: и любой, беспристрастно рассмотрев собственную жизнь, может убедиться в правоте древнего философа: обстоятельства сильнее, вы будете поступать так, как заставляют они…

 А благодать воспевается поэтически.

Да, он был поэтом: веры, богословия, христианства; он был поэтом – и золотисто сияющие поля «Исповеди» доказывают это.

…в каком-то смысле он продолжает вершить труды: в той самой келье, или кабинете, где курчавая собачка забавно глядит на него, получающим новое видения для истолкования.