Онтологические прогулки

Борис Кустодиев. Вступление. 1905 год. Москва. (Для журнала "Жупел". 1905 г.)

          С девяностых годов прошлого века Россия вернулась на капиталистический путь развития. Тем не менее, преобразования первого постсоветского десятилетия не создали устойчивой экономической модели в стране, их главная цель была не конструктивной, а деструктивной. Ориентируясь на интересы Центра мировой капиталистической системы (КМЭ), «реформаторы» ельцинского времени стремились использовать ресурсы страны исключительно в собственных интересах. Итогом этой политики стало встраивание страны в КМЭ в качестве полупериферийного элемента, активное разрушение основ социального государства и активное формирование нового экономического класса, компрадорского по своей сущности.

          Тем не менее, основные цели неолиберальных реформ не были достигнуты в полной мере. Существование России в качестве полупериферийного государства стало свидетельством их неудачи: страна сохранила свою целостность и не была низведена до состояния колонии. Страх перед глобальным социальным взрывом, подкреплённый яркими воспоминаниями о событиях 1993 года, поставивших ельцинский режим на грань краха, постоянно сопутствовали политике власти во второй половине девяностых и сдерживали её наиболее радикальные устремления.

          В этом контексте девяностые годы стали временем тотального разочарования для всех социальных групп российского общества. Ни одна из этих групп не смогла достичь своих главных целей. Общество не получило обновлённого социального государства, о возможности которого им столь ярко и эмоционально рассказывали в период Перестройки; средний класс не превратился в основную социальную группу, а все надежды на его устойчивое, стабильное существование были похоронены дефолтом 1998 года; высший класс не смог в полной мере конвертировать ресурсы страны в капиталы с их последующим вывозом на Запад.

          По разным причинам противоположные друг другу политические тенденции девяностых оказались настолько сильными, что, в итоге, смогли блокировать друг друга. «Усреднённым» результатом таких блокировок стала глобальная деградация страны, но при сохранении её формальной независимости.

          В долговременной перспективе главным экономическим явлением, создавшим новый высший класс страны, стал отнюдь не разгром производственной сферы в сочетании с вывозом материальных ценностей на Запад, хотя именно такие события оставили наиболее яркий след в воспоминаниях об экономической истории последнего русского десятилетия ХХ века.

          Наиболее важным результатом социально-экономических преобразований стала приватизация природных богатств страны, в первую очередь – нефти и газа. Парадоксальным образом именно этот процесс позволил сохранить стране независимость.

          Приватизация природных богатств России привела высший класс к расколу. Постепенно в  его среде выделились две группы, одна из которых – в духе начала девяностых – продолжала обогащаться за счёт открытого ограбления страны, распродавая по дешёвке буквально всё, до чего могла дотянуться, вывозя полученные средства за пределы страны, другая – связала своё будущее с эксплуатацией природных недр, что требовало установления относительной стабильности и порядка. Нефть и газ превратились в постоянную ренту для этой группы, не подлежащую перепродаже и вывозу. Безусловно, и этой группе свойственна практика вывоза капиталов, но источник их богатства органично связан с Россией, и это обстоятельство делает их заинтересованными в существовании страны. Приход к власти В. В. Путина ознаменовал победу именно этой, второй группы.

          Политика Путина первого десятилетия XXI века была связана с постоянной поддержкой именно этого сегмента высшего класса. Откровенные компрадоры, не желающие иметь ничего общего с российской почвой и видящие в ней лишь источник быстрого обогащения, предполагающее не менее быстрое разрушение государственности и страны в целом, были либо отстранены от власти, либо «привязаны к земле»: вчерашние силовики начали стремительно превращаться в нефтяников.

          Итогом такого развития, достигнутого ещё в докризисное время, стало формирование российского государственного капитализма, ориентированного, в первую очередь, на регулярное обогащение за счёт эксплуатации природных богатств страны. Официальной идеологией такого капитализма стал умеренный национализм, выступающий за сохранение государственной целостности и абсолютизирующий ценность Российского государства в его современной форме.

          Парадоксальность такого национализма – в том, что это – «национализм без нации»: главной ценностью для него оказывается не народ, а государство, которое, по сути, становится воплощением народа, а на более скрытом уровне оказывается его альтернативой.

***

          Государственный капитализм предполагает усиление роли государства в экономической жизни, что серьёзно влияет на изменение структуры высшего класса. Новым важным элементом этого класса становится государственный чиновник. В полном соответствии с оценками Ленина происходит стремительное слияние государственного аппарата и монополистического капитала.

          Скорость слияния этих двух групп, возможно, является самым удивительным и необычным аспектом данного явления. Создаётся впечатление, что российский капитализм, лишённый на семьдесят лет возможностей для своего естественного, свободного становления, постарался наверстать упущенное за несколько лет.

          На первый взгляд, государственный капитализм именно фигуры чиновника выводит на первый план современного политического истеблишмента, но подобное представление в значительной степени фиктивно и декоративно. Высшие государственные чиновники превратились в экономических субъектов. Соответственно, главные политические решения власть принимает не столько на основе норм государственной рациональности, сколько – рациональности экономической.

          Политическая власть утратила самоценность и превратилась в инструмент достижения экономических целей. При этом власть не ограничивает себя нормами юридического характера. Любые подобные нормы имеют значение лишь в конкретном правовом поле. В зависимости от ситуации они либо могут быть использованы в качестве инструментов политической деятельности, либо проигнорированы. Законодательство становится частным элементом политической деятельности, выполняющим роль одного из видов оружия в войне разных экономико-политических кланов.

          Российский государственный капитализм в то же время является капитализмом олигархическим.

          Откровенный классовый характер современного Российского государства лишает это государства статуса субъектности. Российское государство не имеет собственной политической воли; его действия в полной мере соответствуют частным интересам олигархических групп, состоящих из представителей монополий и высшей бюрократии.

          Эта утрата субъектности, вполне соответствующая процессам, происходящим на Западе, сопровождается ростом идеологических деклараций, апеллирующих к ценности суверенного государства и воспевающих его силу и мощь.

          В тот момент, когда приватизация государства, по сути, завершена, идеологии с их установкой насилия желания над действительностью, внедряют в общественное сознание представление о служении государства общенародным целям, объявляя заботу об обществе его главной целью и онтологической основой существования. Социальные издержки деятельности государства, связанные, например, с оптимизацией медицины и образования, давлением на мелкий и частный бизнес, инфляцией, падением жизненного уровня, повышением пенсионного возраста объясняются несовершенством локальных государственных механизмов, которые могут быть скорректированы и усовершенствованы в рамках существующей системы.   

          Но окончательная приватизация государства олигархическими группами означает, что никакая эффективная коррекция системы уже невозможна. Российский высший класс не способен отказаться от неё, так как она является условием не только благополучия этого класса, но и самого его существования.

          Российский высший класс будет держаться за эту систему до последнего, несмотря на то что она теряет остатки своей социальной эффективности. Причина очевидна: для этого класса общество является всего лишь источником обогащения, и ничем более.

          Подмена государственной власти властью олигархической означает фактическое исчезновение государства. В связи с этим необходимо признать, что современное российское государство умирает. И начало этого процесса связано с 2000 годом. Именно тогда была сделана ставка на слияние монополистического капитала и бюрократического аппарата, а всё, что происходит сегодня, является лишь следствием развития данной модели.

          При том, что тема сохранения социальной и государственной стабильности превратилась в idea fix современной российской идеологии, история правления Путина может быть описана как история агонии российского государства как политического субъекта, в рамках которой любая стабильность последнего десятилетия оказывается лишь имитативным фасадом, скрывающим глубинные процессы разрушения государственного организма.

          В экономических реалиях начала 2000-х годов эти процессы разрушения ретушировались, благодаря возможностям осуществления социальной политики по остаточному принципу. Обществу выделялись средства со стола монополий. Кризис 2008 года положил конец подобной политике. И власть сосредоточилась на главном: на собственном обогащении и защите системы, его обеспечивающей.

***

          Главный вопрос капитализма – это вопрос о собственности. Для российского капитализма этот вопрос неизбежно связан с темой приватизации девяностых годов и рядом последующих аналогичных процессов.

          Приватизация девяностых никогда не была легитимной с точки зрения российского общества. И, скорее всего, она не обретёт такого статуса и в дальнейшем. Это означает, что всегда будет существовать возможность пересмотра итогов приватизации, и рано или поздно, общество такой возможностью воспользуется.

          Современный российский высший класс постоянно существует под угрозой тотального деклассирования, и вместе с ним такое же существование обретает и российский капитализм в целом. Его «бытие» на русской почве призрачно и иллюзорно. И именно поэтому одной из главных «социальных» задач этого капитализма является забота о создании механизмов эффективного силового подавления каких-либо протестов.

          Современная официальная идеология, отстаивающая интересы правящего класса, не только не замечает незаконного характера проведённой приватизации, но и стремится дискредитировать любые попытки постановки вопроса о легитимности современной российской частной собственности. Частная собственность для неё – неприкосновенна и в некотором смысле священна. Эта идеологическая установка органично сочетается с дискредитацией советского прошлого. При этом критика СССР оказывается противоречивой и непоследовательной; впрочем, иной она быть и не может.

          Главный предмет такой критики связан с интерпретацией темы политических репрессий, за которой угадывается страх высшего класса перед возможностью осуществления политического насилия по отношению к себе самому. Тем более что для таких действий есть множество оснований, прежде всего, связанных с коррупционной составляющей деятельности этого класса. В современной России не расстреливают даже за самые серьёзные экономические преступления, но т.к. любая историческая ситуация является временной, высший класс, для которого коррупция является нормой, осознаёт, что ситуация может измениться в любой момент. И этот страх перед арестом и расстрелом сублимируется в образе Сталина, который наглядно показал, что в определённых ситуациях именно насилие может быть главным способом разрешения политических и социальных противоречий.

          Противоречивость современной идеологической критики сталинизма связана с тем обстоятельством, что официальная идеология – в рамках стратегии государственного национализма – должна постоянно акцентировать внимание общества на том, что Россия является великой державой. Но достаточно сложно развивать тему национального величия, забывая о том, кто заложил его основы.

          С точки зрения капиталистической идеологии частная (корпоративная) собственность священна. И та же идеология стремится убедить общество, что именно капитализм является единственным гарантом подобного status quo. Любое антикапиталистическое движение, соответственно, воспринимается как угроза институту частной собственности и реальным, конкретным собственникам.

          В действительности данный постулат является, возможно, главной иллюзией, внушаемой капиталистическими идеологами обществу. Реальный капитализм не имеет ничего общего с принципом неприкосновенности частной собственности. Наоборот, повседневная жизнь капитализма связана с непрерывными процессами передела собственности, постоянной экономической войной и, как следствие, регулярными захватами чужих экономических активов. И эти процессы для своего осуществления не нуждаются в какой-либо устойчивой юридической базе. Олигархия отстаивает собственные интересы любыми средствами.

          Передел собственности в современной России был связан, прежде всего, с войной крупных монополий против мелкого и среднего частного бизнеса. В конце Перестройки и в девяностые годы именно эти экономические элементы рассматривались в качестве главных в экономической структуре общества, но во время президентского правления В.В. Путина ситуация изменилась глобальным образом. Государство активно поддерживает крупный бизнес, обеспечивая ему условия для полного доминирования на рынке. Сегодня мелкий частный бизнес сохраняется в стране лишь по остаточному принципу – в тех сферах деятельности, до которых крупные монополии пока ещё не смогли дотянуться. Наверное, ярче всего эта тенденция проявляет себя в сфере торговли, где крупные торговые сети «легко и непринуждённо» вытеснили с рынка своих менее крупных конкурентов. Роль государства в этой ситуации предельно показательна. Вместо того чтобы защищать интересы мелкого производителя – хотя бы потому, что занятие частным бизнесом увеличивает численность среднего класса, положительно влияет на занятость и способствует социальной стабильности и развитию, государство предпочло не заметить факта вытеснения мелких экономических субъектов с рынка, попутно создав льготные условия для деятельности крупных корпораций.

          Ситуация, в которой оказывается мелкая и средняя частная собственность в современных реалиях с точки зрения марксистской традиции оказывается парадоксальной. Сегодня главным врагом такой собственности является сам капитализм в своих наиболее развитых формах – в лице крупного монополистического капитала. Дальнейшее развитие капитализма предполагает продолжение давления монополий на частных собственников, финальным результатом которого должно стать полное уничтожение такой собственности.

          Парадоксальность данной ситуации в том, что сегодня единственным способом сохранения мелкой частной собственности является проведение социалистической политики, так как именно социализм ориентируется на защиту интересов социального большинства. Если же мелкий и средний бизнес окажутся без защиты, будут предоставлены самим себе, то в предельно короткое время они будут уничтожены крупным капиталом. Именно так и происходит в России в настоящее время.

          Другим важным направлением борьбы за собственность является процесс присвоения общественного имущества. Эта внутрироссийская тенденция вполне соответствует мировой и является важным элементом политики неолиберализма.

          Американский марксист Дэвид Харви датирует начало массовых акций подобного рода первой половиной восьмидесятых годов прошлого века. Харви определяет этот тип накопления как «накопление через изъятие» («accumulation by dispossession). (*1) Симптоматично, что именно с 1980 года, согласно оценкам экономических аналитиков, начинается резкий рост социального неравенства в мире. (*2) И именно «накопление через изъятие» становится важнейшим инструментом обогащения мировой неолиберальной элиты в настоящее время. При этом и Харви, и другие аналитики подчёркивают, что в странах периферии и полупериферии эти процессы идут активнее, чем в странах центра, а диспропорции между социальным верхом и низом оказываются более значительными. (*3)

          И, наконец, передел рынка осуществляется в форме борьбы между крупными монополиями. Информация в прессе о крушении той или иной «финансовой империи» сегодня является вполне обыденной. Но именно на этом уровне роль российского государства оказывается наиболее значительной, хотя её и не стремятся афишировать.

          Одна из главных особенностей путинской политической модели связана с ролью государства как арбитра в конфликтах между крупными экономическими субъектами. Государство определило тот «круг избранных», которые допущены к основным источникам получения прибыли. Состав этого круга менялся с течением времени, но само существование такого сообщества обладает внутренней устойчивостью. Судя по всему, «круг избранных» будет сохранять своё значение до конца путинского правления.

          По сути, в современной России имеет место аналог средневекового феодального аристократического сообщества, когда высшая аристократическая знать получала «в кормление» определённые сферы влияния, границы между которыми расчерчивались монархом, и он же выступал в роли верховного арбитра в тех случаях, когда внутри сообщества возникали споры и конфликты.

          Высшая политическая власть в России не только гарантирует монополистическому капиталу «жизнь без большой войны», но и предоставляет ему новые возможности для обогащения. Те же национальные проекты, в частности, становятся источником получения прибыли за счёт более высоких закупочных средств, откатов, других элементов коррупционного типа. В связи с этим не стоит удивляться, например, тому, что Олимпиада в Сочи стала самой дорогой зимней Олимпиадой в истории. Для власти такая практика является важнейшим элементом политической игры, в рамках которой лояльность обменивается на возможность получения прибыли.

          При том, что Российское государство с точки зрения модели управления является государством смешанного типа, в котором бюрократическая модель управления совмещается с харизматической, харизма его лидера влияет, прежде всего, не на общественные настроения, хотя и на них до 2018 года она оказывала серьёзное влияние, а на узкий круг тех, ради чьих интересов современная политическая система существует.

          При существовании лидера, обладающего харизматическим авторитетом, жизнь российского высшего класса обладает относительной стабильностью: многочисленные малые «феодальные» войны не превращаются в Большую войну. Но такой порядок не является долговременным, так как сама система серьёзно зависит от лидера.

          В России, как и в любом государстве олигархического типа, присутствует структурное противоречие. Стремление к получению прибыли любой ценой сочетается с зависимостью крупных экономических субъектов от президентской власти. Локальным разрешением такого противоречия оказывается политика компромиссов. На первый взгляд, это компромиссы между государством и монополистическим капиталом, но на более глубинном уровне – это компромисс между разными силами внутри самого капитала. Государство оказывается той силой, которая блокирует возникновение Большой войны, когда «герцоги» и «графы» от экономики просто перебьют друг друга.

***

          Осуществившаяся приватизация государства делает любые попытки локальной коррекции системы невозможными. При этом сама эта система, в полной мере устраивающая российский высший класс, вступает в противоречие со стратегическими интересами общества. По своей сути такая система разрушительна, так как приводит к глобальной общественной деградации. И чем дольше она будет существовать, тем более катастрофическими окажутся последствия её существования.

          В первую очередь она формирует негативную демографическую динамику, в рамках которой Россия может лишиться своего сущностного основания: через десятилетие русские перестанут быть безусловным большинством населения страны. (*4)

          Но эта же система делает проблематичным достижение тех целей, во имя которых она была создана. Защита нефтяных и газовых месторождений как основы благосостояния высшего класса требует высокого уровня развития интеллектуальных технологий. Но при разрушении структуры образования достаточно скоро такие технологии будет некому создавать и некому обслуживать. Идеологические манифесты российского государства декларируют необходимость и реальность технологического прорыва, способного вывести Россию в число наиболее развитых стран мира. (*5) Но подлинная реальность российского образования такова, что сохранение сегодняшнего уровня образованности общества оказывается крайне проблематичным.

          Но эту систему достаточно скоро будет и некому защищать и поддерживать. Результатом социальной политики современного российского капитала стала маргинализация значительной части российского общества. Именно полумаргинальные слои населения являются на данный момент главной опорой политического режима.

          Возможно, именно маргинализация общества является главным отрицательным результатом деятельности современного российского государства. Сам этот феномен формируется на основе сочетания множества факторов.

          В первую очередь, он становится возможным благодаря атомизации общественной жизни. Идейный горизонт жизни российского общества утратил связь с существованием некой высших целей, которые на протяжении столетий формировали русское самосознание и культуру. Именно такие цели создавали ощущение сопричастности высшим ценностям, порождали особую жизненную позицию, связанную с внутренней необходимостью служения обществу, а также устанавливали отношения солидарности между разными социальными группами. Сегодня на место таких, идеальных целей приходит психология потребления, активно формируемая СМИ и общим строем повседневной жизни. Основой такой психологии оказывается не глубинное чувство общности, а индивидуализм и эгоизм, отрицающий возможность какой-либо жертвенности во имя общей цели в принципе. Знаменитая дилемма Эриха Фромма «иметь или быть» в данном случае разрешается в пользу «иметь».

          Реакцией такой психологии на социальные проблемы оказывается конформизм – по крайней мере, до того момента, пока они не затронут личных интересов субъекта. Основой конформизма, в свою очередь, оказывается безразличие ко всему, что не приносит личной, практической выгоды. Именно такое безразличие власть ошибочно принимает за выражение поддержки в свой адрес, но едва ли такая поддержка сможет помочь власти в трудные для неё минуты.

          С другой стороны, атомизации существования способствует и сужение сферы интересов. Опять-таки, и этот процесс обусловлен идеологическими установками власти. Официальная идеология сознательно примитивизирует представления о мире, сужает их до предельно простых образов и интересов. А деградация образования подобным устремлениям активно способствует.

          И, наконец, к маргинализации приводит осознание того, что любой социальный проект неизбежно встречает сопротивление со стороны власти, стремящейся получить от него собственную выгоду. Российская бюрократия, особенно региональная, является главным препятствием для развития страны.

          Новая маргинальность демонстрирует себя в новых формах, отличающихся от тех, что сопутствовали этому явлению ранее. Если в прошлом маргинальность была связана, в первую очередь, с крайне низким уровнем жизни и неинтегрированностью в социальные группы, то сегодня она проявляется как существование в состоянии безусловной социальной пассивности. При этом в таком существовании пребывают не только и не столько отдельные личности, сколько целые социальные группы, не способные хоть как-то влиять на характер своего существования.

          Возникновение такой маргинальности оказывается следствием разрыва между обществом и государством, в результате которого такое государство перестаёт соответствовать базовым общественным интересам. Когда государство начинает действовать в интересах ограниченной социальной группы, представляющей собой безусловное меньшинство общества, большинство этого общества неизбежно деградирует и маргинализируется.

          Процесс смены политической системы неизбежно обретает черты революции. Посредством локальных реформ можно усовершенствовать лишь отдельные системные элементы, видоизменить частности, но нельзя изменить целое: систему как таковую.

          Осознание этой ситуации требует, как минимум, последовательности. Любое признание факта, что систему необходимо менять, является, в то же время, признанием необходимости преобразований революционного типа. Неважно в данном случае, с каких позиций критикуется система: социалистических, консервативных, националистических. Если критика последовательна и доходит в своём развитии до финальных выводов, она работает на революционный сценарий событий.

          Будучи предельно трагическим событием, она не является предметом выбора. Революции не возникают случайно. Они происходят тогда, когда иной сценарий событий оказывается невозможным. Именно таковой оказывается современная российская ситуация.

***

          Классические теории революции апеллируют к идее главной движущей силы революционного процесса, её социальной базе, стремятся воссоздать механизмы возникновения и развития революционных событий. Главной проблемой для таких теорий является процесс трансформации революционной ситуации в революцию.

          В современных российских реалиях классические теории не работают. Прежде всего, это видно на примере анализа революционной ситуации, сложившейся в России, которая существует уже несколько лет, и сегодняшние события в Хабаровске об этом свидетельствуют непосредственно.

          Но революционная ситуация не превращается в революцию неким автоматическим, спонтанным образом. Те же классические теории подсказывают, что если такого превращения не происходит, то и революционная ситуация постепенно исчезает. Она является таким состоянием социальной жизни, при котором общество выходит на пик готовности к глобальным изменениям, но в таком состоянии нельзя пребывать долго. И история знает большое количество революционных ситуаций, которые так и не стали революциями. Возможности, которые они несли с собой, в итоге оказались упущенными. (*6) Специфика политической жизни современной России в том, что революционная ситуация в стране может длиться неопределённо долго, но это не гарантирует обязательной трансформации предреволюционного общественного состояния в революционное. Скорее, наоборот: шансы на то, что в стране начнётся революция снизу, сегодня представляются крайне незначительными. Российская государственная власть способна успешно блокировать революционные процессы, но не в состоянии устранить революционной ситуации. Миф о революции как спонтанном волеизъявлении народа применительно к современной России не актуален.

          Подобной спонтанности препятствует и ряд других обстоятельств и условий, на которые обращают внимание классические революционные теории. В нашей стране на сегодня отсутствует чётко очерченная социальная база революционного движения, нет политической силы, способной направлять революционный процесс. В общественном сознании нет общих представлений о том, к чему революция должна стремиться. Последнее обстоятельство, возможно более важно, чем все другие вместе взятые. – Обязательным условием успешности революции является наличие утопии – того смыслового горизонта, на фоне которого оказываются оправданными (легитимируются) самые радикальные политические действия. Именно утопия придаёт революции религиозный пафос и делает возможным глобальное изменение всей картины мира. В современной России такая утопия отсутствует.

          Все эти обстоятельства должны убеждать, что революция в России невозможна, а надежды и страхи, связанные с революционными событиями, неоправданы. Но, вопреки очевидности, революция в России не только возможна, но и неизбежна. Эту революцию начнёт та самая политическая элита, против которой революция будет направлена и большую часть которой, в итоге, уничтожит.

          Силами и средствами российского высшего класса будет актуализирована социальная база революции, оформятся её политические инструменты и, вполне вероятно, будут сформулированы первые политические программы.

          Любое явление, чьё присутствие на культурно-исторической почве является неестественным, не органичным, неизбежно обретает суицидальную логику своего исторического становления. Такова судьба капитализма на русской почве. Такой капитализм, по сути, не нуждается в каких-либо внешних могильщиках – наподобие пролетариата в марксистских теориях. Подчиняясь логике суицида, российский капитализм уничтожит себя посредством собственных действий. Он сам является своим могильщиком.

          С конца 2010-х годов российская политическая элита заговорила о преемнике Путина. В последний год такие разговоры стали своеобразной «информационной нормы», и даже принятие поправок к Конституции, пролонгировавших пребывание Путина посту Президента РФ, эту ситуацию не изменили. На эту тему размышляют даже те СМИ, которые имеют статус официальных.

          О причинах такой настойчивости можно лишь догадываться, но озабоченность этим вопросом российского высшего класса вполне объяснима. В. В. Путин является гарантом сохранения этим классом того положения, которое он занимает в данный момент. Цель высшей бюрократии и олигархических групп, входящих в узкий круг, очевидна: при преемнике Путина существующая система должна сохраниться. Но подобные надежды оказываются нереалистичными, и это обстоятельство придаёт дополнительный драматизм сегодняшним настроениям российского высшего класса.

          Реальность такова, что уход Путина с поста Президента автоматически приведёт существующую систему со всеми её внутренними балансами и компромиссами к деконструкции. В этом контексте Путина заменить нельзя.

          Данная ситуация не является уникальной. Одной из особенностей любого харизматического правления является уникальность моделей управления, созданных харизматическим лидером. (*7) Каждая из таких моделей является, по сути, авторской, что позволяет считать её произведением политического искусства. Именно харизматический лидер наиболее ярко и последовательно демонстрирует возможности превращения политики в искусство, если понимать последнее в античной манере: как высший уровень мастерства, способный создавать высококачественные произведения. И модель политического управления является одним из главных таких произведений.

          Не случайно после ухода с политических диктаторов, что, как правило, было связано с их смертью, созданная ими модель рассыпалась в течение нескольких месяцев. Причина в том, что важнейшим элементом такой модели являлась харизма (авторитет) её создателя, но именно это качество невозможно передать по наследству.

          Единственной возможностью сохранения харизматической системы, пусть и с неизбежной последующей трансформацией её, является передача власти новому харизматику. Но в период правления Путина было сделано всё, чтобы такой человек на политической арене России не появился. И подобные действия системы вполне объяснимы: сосуществование двух харизматических лидеров неизбежно делает её нестабильной. В данном случае, признав Владимира Владимировича Путина единственным политическим лидером России, высший класс страны выбрал стабильное настоящее, но ценой уничтожения будущего: чем дольше харизматический лидер пребывает у власти, тем меньше шансов на то, что политическая система избежит глобальных и болезненных политических трансформаций после его ухода. И сегодня политическое положение Путина прочно как никогда: высший класс нуждается в том, чтобы его эпоха продолжалась как можно дольше.

          Отказ от харизматической модели правления предполагает утверждение «легального типа господства», если следовать терминологии Макса Вебера. Но какую бы конкретную форму не приняла эта модель, она окажется не в состоянии сохранить те ограничения и компромиссы, которые существовали в предшествующую эпоху. Соответственно, глобальные изменения, выходящие за пределы политической сферы, в России после ухода Путина оказываются неизбежными.

          В связи с этим возникает вопрос: а что дальше?

          С уходом Путина вся система компромиссов между разными олигархическими группами рухнет. Начнётся очередной передел собственности, и он в любом случае не будет мирным. Не сможет он ограничиться и исключительно экономическими акциями. Учитывая то обстоятельство, что каждый из этих кланов имеет связь с политическими структурами, конфликт неизбежно выплеснется и в сферу политики. Не останутся в стороне и силовые ведомства.

          В данном случае вполне уместны аналогии с феодальными войнами прошлого, в рамках которых феодальные семьи и союзы пытались расширить уделы за счёт друг друга. В новой реальности в роли таких уделов будут выступать финансовые активы, экономические структуры, государственные заказы, земельная собственность. И чем дольше будет идти война, тем более ожесточённой она станет. А как в России могут проходить столкновения политических сил, предельно наглядно показали 1937-1938 годы. Только в новых условиях «большая чистка» будет идти, скорее всего, не под политическими, а под экономическими лозунгами.

          В ходе информационных кампаний, направленных на «очищение рядов», общество узнает многое из того, о чём ранее догадывалось. Из-под сукна будут извлечены дела многолетней давности – наподобие того, что касается дела бывшего губернатора Хабаровского края Сергея Фургала. Реальность политической жизни современной России такова, что за подавляющим большинством чиновников, занимающих высшие руководящие должности, тянется очень двусмысленный след. Привлечь к ответственности за многочисленные нарушения можно огромное количество людей. Это относится и к силовым ведомствам, которые на настоящий момент обросли большим количеством теневых экономических связей.

          Этот конфликт между разными олигархическими группами с большой долей вероятности примет формы политического террора. И если эта возможность будет реализована, конфликт неизбежно пойдёт по нарастающей: конкретные акции, идущие под видом борьбы с коррупцией, вызовут контракции, что, в свою очередь, спровоцирует новые жёсткие действия, и т. д. Возникнет ситуация снежного кома.

          Остановить подобную эскалацию конфликта сможет только внешняя по отношению к госаппарату сила. Она может проявить себя как серия действий, идущих сверху, либо как аналогичные движения снизу. В первом случае террор будет прекращён новым, предельно авторитарным режимом фашистского типа. Во втором случае осуществление террора будет взято под контроль революцией. Но в любом случае наступление диктатуры в качестве финала Большой войны представляется неизбежным.

***

          В ситуации глобального олигархического конфликта наибольший интерес вызывает логика действий не побеждающей стороны, а проигрывающей. Эта логика будет формироваться в зависимости от конкретной ситуации, сложившейся в стране, и в тесном взаимодействии с ней.

          К моменту окончания правления В.В. Путина развитие событий в может пойти по двум сценариям: либо экономическая ситуация в России начнёт улучшаться, либо она ухудшится. В первом случае общество займёт по отношению к происходящему внутриполитическому конфликту относительно безразличную позицию, во втором – степень оппозиционных радикальных настроений начнёт стремительно возрастать.

          При том, что первый сценарий выглядит, безусловно, более благополучным, именно он оказывается наименее вероятным. Современная российская экономико-политическая модель ориентирована на безусловное обеспечение интересов высшего класса за счёт общества. И за пределы этих функциональных задач она выйти не может. Вектор её дальнейшей эволюции связан исключительно с усилением жёсткости функционирования, когда интересы высшего класса будут защищаться любой ценой и независимо от экономического и социального положения широких общественных масс. К тому же внутрироссийские проблемы неизбежно будут сочетаться с общемировыми: капиталистическая мировая экономика вступила в затяжной кризис, из которого в ближайшее десятилетие выйти не сможет.

          В условиях углубления кризиса проигрывающим группам олигархии ничего не останется кроме ставки на «прямое действие». Если в рамках существующей, пусть и активно разрушающейся системы, эти группы проигрывают войну, они будут крайне заинтересованы в том, чтобы эта система опрокинулась как можно быстрее, и были бы установлены новые правила политической игры.

          Силой, способной опрокинуть систему, является революция. Именно на неё и будет сделана основная ставка. Российская олигархия сама создаст революционное движение, революционные средства информации, предоставит наступающей революции широкие возможности действия. И революция должна этими возможностями воспользоваться.

          На первый взгляд связь революции с олигархическими финансовыми структурами выглядит компрометирующей, а сама революция в этом свете предстаёт «неподлинной». Но в действительности такое воззрение оказывается наивным и, в значительной степени, ханжеским.

          Действительное положение дел в момент революции таково, что ни одна из формальных политических сил не способна в полной мере её контролировать. Революционный процесс неизбежно несёт в себе элементы иррациональности, и это обстоятельство делает итоги революции непредсказуемыми.

          История знала много случаев, когда представители высших классов пытались спонсировать революционное движение, надеясь извлечь из него в дальнейшем личные выгоды. И где эти спонсоры в итоге оказывались? – В лучшем для них случае, в эмиграции.

          Всё, что может сделать предшествующая эпоха для революции, это наделить её общей перспективой – утопическим видением будущего и помочь ей вспыхнуть. Первая задача к олигархии никак не относится, зато вторая – ей по силам. Безусловно, курс отдельных олигархических групп на развитие революционных процессов, содержит в себе большой элемент суицидальности, но общее развитие событий не оставит им другого выхода. Их грядущие перспективы будут предельно простыми: они либо сгинут в борьбе со своими побеждающими противниками, либо постараются активно участвовать в движении, которое способно их защитить (*8). В конце концов, революционная диктатура способна смириться с тем, что небольшое количество представителей высшего класса сможет, отчасти, сохранить своё высокое имущественное положение и избежать уголовной ответственности.

          Если логика действий проигрывающих в Большой олигархической войне будет ориентироваться на разрушение существующей системы, то логика побеждающих, наоборот, будет стремиться сохранить такую систему любыми средствами. И такая политика так же оказывается суицидальной для олигархии.

          Единственное, что побеждающие олигархические кланы могут предложить обществу, это Большой террор, который станет дополнением к Большой чистке.

          Безусловно, такие действия привнесут в революционный процесс элементы трагичности, но они же придадут революции элемент сакральности, сделают её подлинной. Ни одно подлинно сакральное социальное событие неотделимо от крови. Большой террор такую кровь прольёт. Учитывая негативный кадровый отбор бюрократии в последнее десятилетие, менее всего её можно упрекнуть в компетентности. Старые, царские чиновники, судя по всему, тоже не отличались большими умениями на организационной почве. По крайней мере, 9 января 1905 года – их заслуга. Современные российские управленцы – по глупости и неумению своему – неизбежно устроят серию подобных «9 января» по всей России сразу же, как только ситуация станет критической.

          Парадоксальным образом противостоять террору может только ответный террор. Такова логика Большой олигархической войны, так же будет действовать и революционное движение.

          Грядущие события ставят перед революцией задачи тактического и стратегического типа.

          Важнейшая среди тактических задач связана с недопущения ограничения политических изменений парламентской и кабинетной сферой: общество не должно позволить бюрократии принимать решения, непосредственно затрагивающие его интересы, независимо от общественного мнения. Пассивная роль должна смениться активной, в рамках которой власть вынуждена будет принимать решения, навязываемые ей снизу.

          Стратегические задачи революции в первую очередь связаны с её конечными целями. В ситуации, когда даже конфигурация будущего революционного движения не может быть чётко определена, крайне опрометчиво было бы предписывать этому движению детализированные задачи и вписывать политику этого движения в жёсткие концептуальные схемы. Излишняя концептуализация политических программ неизбежно приводит к возникновению догматизма, всю пагубность которого предельно наглядно продемонстрировала советская идеология. Движение в первую очередь должно руководствоваться не теоретическими программами, а ценностными принципами: любая политическая теория производна от аксиологии и непосредственной практики, или, говоря иначе, теории конструируют тот образ реальности, который требует от них аксиология и делает возможным практика. Не теории предшествуют деятельности, а деятельность теориям.

          Комплекс таких принципов, способных стать основой локальных революционных программ, очевиден. Революция должна ориентироваться на национальные цели и именно поэтому она не может быть связана с прозападническими кругами и хоть в какой-то степени соответствовать их интересам. Наоборот, неолиберальная «пятая колонна» должна подлежать зачистке в той же степени, в какой будут устранены из политической жизни коррумпированные представители государственного аппарата. Высокая скорость и тотальность – главные технические характеристики данного процесса. Любая революция, не ориентирующаяся на национальные цели, противоестественна и не имеет права на существование.

          Национальные интересы России – это, в первую очередь, интересы русского народа. Подлинно национальная революция в России – это всегда Русская революция. Именно поэтому такая революция не может иметь ничего общего с местными национальными сепаратизмами под какими бы лозунгами они не выступали. Их судьба должна быть проста и печальна.

          Русская революция неизбежно должна быть революцией антикапиталистической, то есть социалистической по своей сути. Она должна действовать в интересах подавляющего большинства общества.  При этом необходимо учитывать, что не может существовать какой-либо законченной теории социализма. Социализм – это не статическое состояние общественной жизни, а непрерывный процесс, в рамках которого обществу приходится решать принципиально новые задачи, попутно изобретая технологии таких решений. Именно поэтому политика социалистического типа является, в значительной степени, политикой импровизационной, не привязанной к узкому набору средств и ориентирующейся на принцип: то, что соответствует интересам большинства общества, является социалистическим по своему духу. Базовые интересы социального большинства всегда должны быть главным, определяющим ориентиром для революционной политики.

          При этом новый русский социализм должен быть социализмом демократическим. Социализм, как и любой другой общественный строй, неизбежно формирует классовую структуру общества, пусть и на иные основаниях, нежели в предшествующие исторические периоды. Поэтому велика вероятность того, что социальная группа, ответственная за принятие решений, может обособиться от общества и начать действовать исключительно в собственных интересах. В значительной степени подобной ловушки не смог избежать советский социализм, что стало главной причиной его краха. Для того чтобы этого не произошло вновь, социалистическая власть должна быть поставлена под жёсткий контроль со стороны общества, что возможно только на основе демократических институтов. И формироваться эти институты должны не в некую далёкую «послереволюционную эпоху», а в момент непосредственного развёртывания революционных процессов.

          Недостаточно того, чтобы эти аксиологические установки начали актуализироваться в общественном сознании исключительно в момент начала революционных процессов. Их активная актуализация должна начаться уже сейчас; она должна стать частью политики завоевания культурной гегемонии (А. Грамши), и чем быстрее эта гегемония будет установлена, тем больше шансов у Русской революции стать успешной.

          Но в тот период, когда революционные процессы начнут развёртываться непосредственно, атака на национальную идеологию резко усилится. И значительное количество таких атак формально будет идти именно из революционного лагеря. В процессе революционных преобразований страна ещё неоднократно услышит и о «доброй воле Запада, мечтающего оказать абсолютно бескорыстную помощь России», и о необходимости создания «хорошего капитализма», который должен прийти на смену нынешнему «плохому». Неизбежность подобных атак потребует от русских национальных сил дополнительной бдительности. Современная социально-политическая реальность не оставляет нам роскоши впадать в иллюзии, типичные для эпохи советской Перестройки. Чтобы не писали на Западе о необходимости развития в России форм демократии и становлении некой абстрактной политической свободы, никогда не стоит забывать о том, что главная геополитическая цель Запада – это уничтожение России, а все западные сентенции на тему «русской демократии» – это всего лишь инструменты такого уничтожения. Таким же инструментом западной «мягкой силы» оказываются вымыслы о возможности некоего «идеального капитализма», действующего в интересах всего общества. Сегодня капитализм достиг той развитой формы развития, отказаться от которой он никоим образом не может (и не хочет). Современный капитализм – это господство финансово-монополистического капитала, живущего за счёт эксплуатации общества. Логика становления такого капитализма привела к созданию капиталистической мировой системы, находясь внутри которой Россия никогда не будет играть роль Центра. А выйти за пределы этой системы и, при этом, сохранить капиталистическую модель экономики невозможно. (*9) Осознание этих простых истин является важнейшим условием выживания нашей страны в перспективе тех потрясений, которые сегодня выглядят почти неизбежными.