Онтологические прогулки

Мы настолько срослись со своей ролью «субъекта познания», что готовы играть ее даже там и тогда, где и когда в этом не будет ровным счетом никакого смысла. Говоря иначе, мы не мыслим ситуации, когда эта роль будет неактуальна. Оно и верно: мыслить такие ситуации – во многом себе дороже. Впрочем, это уже другой вопрос, а мы пока не разобрались с первым.

В качестве примера упомянутого сращивания приведу своих мнимых соратников, то есть тех, кто утверждает практически то же самое, что и я. Однако, как известно, дьявол кроется в мелочах. Поэтому стоит приглядеться и отметить разницу в наших подходах.

«Не нужно познавать Целое», – говорю я. Или, если кому-то не подходит слово «Целое»: «Не нужно познавать окончательную (подлинную) реальность. Для познания она – ноль».

В свою очередь, мой мнимый соратник говорит следующее: «Не нужно познавать подлинную реальность умом». Как видим, он всего-то добавил одно слово. И мы сразу оказались по разную сторону интеллектуальных баррикад.

Я утверждаю, что окончательную реальность не нужно познавать, что называется, вообще. Он утверждает, что бессмысленно пытаться постичь ее посредством интеллекта. Им, стало быть, допускается, что ее познание все-таки имеет смысл. Просто какое-то иное, нежели производимое в рамках мышления.

Свое утверждение я аргументирую следующим образом. Окончательная реальность явно не может быть реальностью разделения – разрывов, разломов и границ. Поэтому, с точки зрения, например, субъекта с объектом, она должна представлять собой субъект-объектное единство. А в чем оно проявляется? В том, что познавать здесь некому и нечего. Субъект-объектное единство – это когда никого и ничего нет. А еще, субъект-объектное единство таково, что нельзя быть его субъектом (наблюдателем), поскольку субъект им уже преодолен. Нельзя быть наблюдателем того, что представляет собой преодоление разделения на наблюдающего и наблюдаемого. Субъект субъект-объектного единства неизбежно и сразу же оказывается втянут в него и там – в  нем – нивелирован.

Кроме того, субъекту просто не за чем (нет, за чем) наблюдать в случае с субъект-объектным единством. В этом смысле, кстати, мой тезис «не нужно познавать Целое» следует признать вводящим в заблуждение. Ибо Целое не нужно познавать главным образом по причине того, что никакого такого Целого и нет вовсе; что, когда есть Целое, ничего и никого нет.

Теперь об аргументации моего мнимого соратника. Интуитивно он чувствует: уловленное умом не очень-то «тянет» на окончательную реальность, которая будет окончательной лишь постольку, поскольку ее не понадобится дополнять измерением, оценкой и т.п. Однако заявляет он несколько иное. Он заявляет, что ум схематизирует, высушивает то, что видит. Дескать, именно этот высушивающий эффект и мешает познать реальность, какова она есть, то есть реальность в своем окончательном виде. При этом он явно упускает из виду свою же интуицию, согласно которой в своем окончательном виде реальность должна быть не частью (коей неизбежно является одна из сторон познания), но Целым.

В итоге он делает довольно половинчатый вывод: подлинную реальность не постичь средствами мышления. Половинчатый, потому что «не постичь умом» не означает «не постичь совсем».

Почему он не притворяет дверь полностью? Ведь для этого, казалось бы, есть все предпосылки. Полагаю, дело здесь в том самом сращивании с ролью субъекта познания, о котором говорилось в самом начале. Нам настолько привычно быть субъектами, окруженными объектами, что возможность ситуации, когда познавать нечего и некому, нами даже не рассматривается. Да, мы чувствуем, что наша реальность – не окончательна. Более того, мы чувствуем, что неокончательна она именно из-за разделенности, расколотости, не-целости. Однако, как дети этой разделенности, мы даже целостное бытие рисуем себе таким образом, словно там по-прежнему будет что и будет кому наблюдать и анализировать.

Мы – по крайней мере, пока мы мыслим, – настолько укоренены в своей субъектности (субъектовости), что даже в так называемых высших формах бытия видим возможность для новых, более изощренных познаний. Хотя, по идее, которая, в общем-то, вовсе не спрятана где-то глубоко, оптимально организованное бытие должно находиться по ту сторону каких-либо разделений и оппозиций.

Впрочем, вернемся к моему соратнику-оппоненту и дадим ему высказаться до конца. Заявляя, что реальность – это ноль (ничто, «не что-то») всего лишь для нашего ума, он, далее, выдает нечто весьма поэтическое и даже не без налета суфизма: «Целое постигнут принципиально иные органы восприятия, которые у нас появятся, когда мы преодолеем тяготеющий над нами диктат ума».

Не иначе, как именно диктат ума и подсказал идею «принципиально иных органов восприятия». Ведь, разумеется, реальность не является «чем-то» не только для нашего ума. Она не является «чем-то» в принципе. Никакие органы восприятия здесь ничего не увидят. Больше того – они просто не появятся по отношению к этому отсутствию какой-либо объектности (внеположности).

Абсолютно любые органы постижения требуют наличия разделения на постигающего и постигаемое. Впрочем, даже если бы они этого не требовали, постижения все равно бы не случилось: ввиду отсутствия такого разделения постигать нечего и некому, поскольку никого и ничего нет. Познание имеет смысл исключительно тогда, когда есть мы и есть внеположное нам. Когда мы – напротив чего-то. Когда что-то – напротив нас.

Если объект разбавить субъектом, вся его объектность обнулится. Параллельно, обнулится вся субъектность субъекта. Разумеется, это не просто исчезновение. Это преодоление.

Если убрать границу между субъектом и объектом, то после их взаимного «гашения» друг в друге (или друг другом), что-то останется. Но что? Явно не «что-то» для «кого-то». Что остается после того, как объект и субъект образовали единство? Этот вопрос вполне может потянуть на звание самого неуместного. Ибо, по сути, этот вопрос звучит так: «Какой объект остается после того, как все объекты кончились?»

Ничто не находится ни перед кем и никто не находится ни перед чем. Именно такова окончательная реальность. Можно ли стать ее свидетелем? Это все равно что спросить: «Можно ли стать свидетелем отсутствия (не-наличия) кого- и чего-либо?» Если бы можно было быть свидетелем окончательной реальности, она была бы всего лишь фрагментом реальности неокончательной – реальности, где есть раскол на видящего и видимое.

Желая быть свидетелями Целого, мы прозябаем в мире своих фантазий, поскольку на реальное Целое отзываются отнюдь не желанием разобраться или вступить во взаимоотношения – в него просто-напросто проваливаются, исчезают.

Объекта «окончательная реальность» не существует. Да, конец разделения, это только с одного ракурса конец, а с другого – начало. Вот только начало не чего-то, а «не чего-то».

Кто-то делает ставку на ум, другие – на чувства, интуицию или какие-то доселе неведомые, пока что не ожившие органы. Намерение при этом одно и то же – познание, постижение. Причем, познавая, мы явно претендуем на большее, нежели познание частей или фрагментов. Ирония в том, что только они и попадают в поле зрения познавательных органов или средств. В свою очередь, Целое выше уровня, где кто-то познает что-то. Мы, конечно, желали бы втащить его именно на свой этаж, что мы и делаем, правда не с настоящим, а с придуманным нами Целым, представляющим собой обрубок, то есть фальшивку, которую мы принимаем за чистую монету, сами себя обманывая.

«Надеюсь, хотя бы в Царствии Небесном мне будут даны ответы на все мои вопросы», – услышал я как-то от одного священника. Стало быть, «тот свет» рисуется ему местом обретения очередных знаний. Соответственно, в нем сохранится (должен сохраниться) раскол на видящего и видимое, на меня и иное мне, на причину и следствие, на процесс и результат, на средство и цель и так далее. В таком случае, Царствие Небесное оказывается всего лишь калькой с земной жизни, пусть и более опрятной.

Он хочет получить ответы. Но как же мало это дает! Знаниями мы латаем бреши разделенного бытия, но это всего лишь способ выжить в разделенности, а не преодолеть ее. Лучше бы надеялся, чтобы в ответах отпала необходимость. Лучше бы мечтал о таком раскладе, когда ничто не вызывает у нас вопросов, ибо мы составляем со всем одно, то есть нет ни нас, ни иного нам, а есть такое, в чем разное (отдельное) нашло свое разрешение и свой финал. Вместо этого он, по инерции, создает «высшее» по подобию «низшего».

Главный источник нашей боли – та самая разбитость на фрагменты, в стремлении вырваться из которой и грезят об ином мире, мнится духовному лицу чем-то неизбывным, обязательным. И это нормально. Да, надо признать, это нормально, пусть в этом и есть своего рода недалекость.

Ибо давайте взглянем на меня – более догадливого и прозорливого. Вот я знаю, что не всегда и не все нужно знать; что самое важное – как раз по ту сторону знаний. Вот я знаю про окончательную реальность, что она есть тогда, когда знать нечего и некому; что с ней соединяются, а не разделяются, как мы разделяемся с тем, что познаем.

Обратим внимание на слово «знаю». О чем оно говорит? О том, что ограниченный смысл познания вскрыт мной… в рамках стратегии под названием «познание»! О том, что реальность, где познавать нечего и некому, открыта мной вследствие приложения познавательных усилий...

Я сросся с ролью субъекта познания возможно даже более, чем те, кого критикую и над кем посмеиваюсь. Как минимум, я проявляю куда больше рвения на стезе постижения, относясь к ней практически как к делу всей жизни. Те, кого я выставляю глупцами, пусть и не глубоко копают, но, по крайней мере, не настолько заложники своего интеллекта. Думая «мощнее», я думаю чаще, думаю дольше, придаю этому занятию больше значения и, тем самым, лишь сильнее прикипаю к разделенной псевдореальности.

Если что и вытащит меня из роли познающего субъекта, если что и приобщит к настоящему бытию, то явно что-то посущественней, нежели мои собственные потуги и «соображения». И, вообще-то, я буду не столько вытащен, сколько заменен. Впрочем, все продолжаю познавать...