Онтологические прогулки

          В своей книге «Смерть и символический обмен» Жан Бодрийяр обращает внимание на внезапно вспыхнувшую в 1970-е годы популярность идей Маркса в той части информационной среды, в которой идеи радикального переустройства общества никогда до этого не пользовались популярности. Самые респектабельные и консервативные печатные издания неожиданно начали не только вспоминать о родоначальнике марксизма, но и цитировать его. Анализируя этот факт, Бодрийяр приходит к выводу, что в данном случае рост популярности соразмерен падению актуальности. О Марксе вспоминают потому, что его идеи перестали быть опасными. Общество, о котором писал Маркс, серьёзно изменилось. И в новых условиях критика социальных отношений с позиции классического марксизма утрачивает смысл, т.к. бьёт мимо цели. К середине 1970-х (книга «Смерть и символический обмен» появилась именно тогда) классический марксизм, помимо собственной воли, участвовал в процессе мистификации действительности. И в таком качестве он становился полезным эвристическим инструментом для западного правящего класса. [1]

          Это наблюдение Бодрийяра может быть понято как универсальный способ диагностики места социальной теории в современном идеационном пространстве. Если теория представляет действительную опасность для существующей системы, то естественной реакцией на неё становится умолчание. И, наоборот. Популяризируется то, что уже утратило свою критическую ценность.

          В этом контексте сегодняшний информационный шум вокруг теории Иммануила Валлерстайна выглядит, по крайней мере, подозрительным. Тем более что в первые десятилетия после появления мир-системного анализа[2] такого внимания не было. Следуя логике Бодрийяра, необходимо признать, что, с одной стороны, теория Валлерстайна является действительно крупной теорией, возможно – последней из социальных теорий, способных претендовать на универсальность. Но, с другой стороны, она уже не описывает происходящее в мире столь чётко и адекватно, как делала это ранее. Это не удивительно. За последние десятилетия мир существенно изменился. Но важно понимать: в каких вопросах расхождение между теоретической моделью и социальной реальностью становится наиболее существенным.

          Важнейшие теоретические новации Валлерстайна связаны с утверждением, что начиная, по крайней мере, с Нового времени, ни один регион на планете не существует изолированно, а основой всех региональных связей является экономика. Всё, что относится к сфере политической и культурной жизни, оказывается всего лишь надстройкой над базовыми экономическими процессами. Отстаивая приоритет экономической сферы над всеми остальными, Валлерстайн на этом основании определяет свою теорию как марксистскую, что выглядит вполне справедливым, если понимать под марксизмом не только то, что было написано Марксом, Энгельсом и Лениным.

          Но единая мировая капиталистическая система с точки зрения мир-системного анализа ни в коей мере не является, и никогда не являлась, сферой взаимодействия равных друг другу партнёров. Наоборот, с самого начала своего существования она делится на две неравноценные части – Центр и периферию, к которым в XIX веке прирастает промежуточное звено – полупериферия, являющаяся чем-то средним между двумя крайностями.

          Согласно Валлерстайну, возможности Центра и периферии несоразмерны. Естественный тип отношений между ними – это господство Центра и эксплуатация им периферийных обществ. Ту классовую структуру, которую Маркс обнаруживал внутри европейских обществ и связывал с характером взаимодействия разных социальных групп (классов), Валлерстайн проецирует на значительно более широкое мировое пространство. И в его интерпретации эксплуатация одного класса другим дополняется эксплуатацией региональной, в рамках которой одни страны эксплуатируют другие. На марксистской политической картине появляются страны-эксплуататоры (Европа и Северная Америка) и страны, являющиеся жертвами такой эксплуатации (Третий мир). Этот тезис серьёзно повлиял на дискурс европейских и американских «левых», усилив среди них космополитические и антигосударственные настроения.

          Иммануил Валлерстайн отметил, что уровень развития периферии с течением времени меняется и в ряде случаев – улучшается, но, при этом, качественный разрыв между странами Центра и третьего мира лишь увеличивается. И в рамках капиталистической мировой экономики этот разрыв никогда не будет устранён. Эксплуататоры останутся эксплуататорами, а эксплуатируемые – эксплуатируемыми.

          К сожалению, теоретическая модель Валлерстайна не получила известности в СССР, хотя время с ней познакомиться у советских идеологов и социальных теоретиков было. Модель предельно чётко объясняла, какое место уготовано постсоветским странам в рамках той системы, органичной частью которой они так стремились стать. Всё случилось в полном соответствии с правилами функционирования системы. Бывшие советские республики со слабым экономическим потенциалом пополнили периферию, более развитые из них – полупериферию. Все наивные декларации времён Перестройки о вхождении России в «братскую семью развитых капиталистических стран» оказались лишь инструментальными иллюзиями, прикрывающими фактическое разрушение экономики страны.

          К сожалению, и сегодня большинство отечественных политологов и публицистов знакомятся с моделью Валлерстайна лишь для того, чтобы с ней спорить. Причина – очевидна: модель наносит удар по традиционным и столь милым сердцу политическим мифологемам современной российской общественной мысли. Во-первых, им не хочется признавать, что наше, российское место в мировой системе – если не на краю её, то там, где край виден. Тот же российский либерализм до сих пор грезит о том, что «в России можно сделать так же, как в Штатах». Но получается, что всё главное, что мы можем взять от США, это идею гарлема. И с этой задачей российский капитал справляется и без помощи либеральных теоретиков. Но достижение полупериферией уровня развития, присущего Центру, правилами современных политических и экономических игр не предусмотрено. [3] Полупериферийность – это лучшее, что уготовано для России в рамках такой системной логики. А во-вторых, и в связи с этим необходимо вспомнить о ряде отечественных националистов, выводы Валлерстайна противоречат идее возможности создания в современных условиях какого-либо национального капитализма. Любая националистическая риторика для капитала – это лишь инструмент отстаивания собственных интересов и прикрытие доступа к офшорам. Сама логика становления современного капитализма предполагает прозрачность государственных границ; наличие государств для неё – это ненужный и обременительный пережиток. Идея суверенного национального государства и идея капитализма сегодня противоречат друг другу.

          Во многом, мир-системный анализ оказывается производным от геополитики своего времени. Местонахождение экономического Центра обнаруживается на Западе, что соответствует правилам мышления, сформированного на основе понимания не экономических, а политических процессов, и свойственного общественной мысли XIX века. Сторонник мир-системного анализа и классический политолог могут спорить друг с другом о том, что первично – экономика или политика, но эмпирический объект подобных споров в любом случае будет находится на Западе. Запад господствует над миром. В сравнении с этим тезисом все вопросы о формах и инструментах такого господства выглядят дополнительными академическими штудиями, от исхода которых итоговый результат ни коим образом не зависит.

          Основы этой модели сохраняют свою актуальность и в настоящее время. Тем не менее, она нуждается в ряде дополнений и относительной коррекции.

          Аутентичная модель мир-системного анализа (Валлерстайн I) предполагает, что капиталистическая мировая экономика является системой с жёсткой конструкцией: позиции Центра и периферии в ней установлены изначально и не подлежат изменениям. Говоря иначе, Запад всегда будет господствующей силой, центром внутри системы. Перенос функций экономического Центра в какой-либо другой регион не предусматривается. С точки зрения автора, система в целом, и Центр в частности, всегда будут иметь достаточное количество возможностей и сил для того, чтобы сохранить изначально существующий status quo. Единственной реальной возможностью реконструировать систему является Большая война, но, как показывает история, и после двух мировых войн Запад смог сохранить собственную гегемонию. Мировые войны изменили диспозиции внутри Центра – переместили его через Атлантику, но его местонахождение внутри западной цивилизации осталось неизменным.

          Но за последние двадцать лет конструкции системы уже не выглядят столь жёсткими. Соответственно, и господство Запада не является абсолютным. В первую очередь, это связано с интенсивным развитием Китая, который стремительно превращается в главного врага Западного мира, смещая с этой позиции Россию. На смену жёстким структурным конструкциям приходят более гибкие, предполагающие наличие некоего «плавающего центра», способного перемещаться из одного региона в другой.

          Эти структурные изменения являются столь важными, что позволяют говорить о серьёзной трансформации существующей социально-экономической модели – о возникновении некоего мира-системы II (Валлерстайн II).

          Возможно, именно это обстоятельство и делает популярным на Западе «классическую версию» этой теории (Валлерстайн I). В тот момент, когда основания господства Западной цивилизации серьёзно расшатываются, местная идеология продолжает убеждать общество, что такому господству ничего не угрожает и Запад по-прежнему – впереди планеты всей. Можно предполагать, что чем меньше западные претензии на лидерство будут соответствовать действительности, тем более популярной будет становиться классическая версия теории Валлерстайна.

          На первый взгляд, структура «плавающего центра» даёт дополнительные шансы периферии и полупериферии. Вчерашние аутсайдеры получают возможность стать лидерами. Можно предположить, что такой темой вдохновляется и российское руководство. Провозглашая идею многополярного мира и, соответственно, объявляя себя одним из его полюсов, Россия стремится втолкнуть систему в состоянии бифуркации. Но т.к. такая система не может существовать без Центра, можно предположить, что многополярность – это промежуточная фаза системного становления, некое Смутное время, после которого сама идея множественности центров потеряет актуальность и мир получит нового геополитического лидера. [4]

          Такая стратегия могла бы считаться почти безупречной, особенно – с учётом ярких дипломатических способностей Президента РФ. Но системные новации последних десятилетий изменением степени гибкости системы не ограничиваются. У капиталистической мировой экономики появилось принципиально новое измерение, которое условно можно назвать вертикальным – в противовес горизонтальным линиям притяжения и отталкивания, присущим классической фазе геополитики. Модель этой системы из одноплоскостной превращается в многоплоскостную, стереометрическую. [5]

          Начало такой трансформации связано с восьмидесятыми годами, т.е. с тем временем, когда теория Валлерстайна и была создана. С 1981 года различные международные организации фиксируют глобальное ускорение роста социального неравенства, и это явление свойственно не только периферийным обществам, но и обществам Центра. Происходит демонтаж социального государства, а сам вектор социальной политики сегодня скорее ориентируется на стандарты двадцатых-тридцатых годов прошлого века, нежели на какое-либо развитие, связанное с будущим. Сегодня социальная политика скорее регрессивна, нежели прогрессивна, её идеалом оказывается свёртывание тех социальных норм и стандартов, которые ранее считались «естественным элементом» социальной жизни, в первую очередь – на Западе. [6] Экономический кризис 2008 года, по сути продолжающийся до сих пор, эти процессы значительно ускорил.

          При том, что процессы роста социального расслоения пребывают в фазе активного становления, их отдельные предварительные итоги можно зафиксировать уже сейчас. Главный из них связан с констатацией того факта, что внутри существующей системы формируются высший класс нового типа. Его важнейшая особенность связана с тем обстоятельством, что он не привязан к какой-либо национальной почве, он – космополитичен по своей сути. Это – не «дети земли», а «дети воздуха», пребывающие, одновременно, везде и нигде. Данная метафора вполне уместна, если учитывать, что представители этого класса непосредственно связаны с финансовым капитализмом, делающим сегодня деньги «из ничего».

          Вследствие исторических обстоятельств, большинство представителей этого класса состоит из выходцев с Запада, но эта особенность не относится к числу необходимых и неизменных. Западная элита успешно разбавляется выходцами из других регионов. [7] И этот процесс будет продолжаться.

          Новая социальная элита стремится дистанцироваться от всех национальных интересов. Её цель связана с получением прибыли, а всё, что относиться к сфере социального и политического, воспринимается ею либо в качестве источника обогащения, либо как препятствие этому. В первую очередь это касается национальных государств. «Дети воздуха» воспринимают государство, как инструмент, обеспечивающий условия и возможности для получения прибыли, и на этом, с точки зрения мирового финансового капитала функции государства исчерпываются. Какие-либо государственные цели, выходящие за пределы экономики и капиталистического мышления, отрицаются и дискредитируются, [8] что никак не мешает использовать государственную машину в качестве инструмента репрессий в ситуациях, когда интересам капитала начинают угрожать социальные протесты, как правило, имеющие спонтанный характер. [9]

          На уровне принятия политических решений, логика накопления капитала сегодня вступает в противоречие со старой логикой обеспечения национального господства. Для новой мировой элиты, чьей идеологией является неолиберализм, неважно какой именно регион будет выполнять функцию центра системы. Важно, чтобы сохранялись возможности роста капитала.

          По сути, новая система стремится к «дематериализации» собственного Центра. Как отметили Майкл Хардт и Антонио Негри, [10] «центр Империи везде, и нигде». Центр уже не привязан к какой-либо почве. Любая почва для системы – лишь объект эксплуатации. С развитием новых технологий Центр системы становится всё более виртуальным.

          Главная особенность сегодняшней ситуации, в которой пребывает мир-система (Валлерстайн II), в том, что внутри неё – одновременно – действуют две логики: логика отстаивания национальных интересов и логика получения прибыли любыми средствами. Эти логики вступают в противоречие друг с другом, но пока ещё не могут отменить друг друга. Логика капиталистического национализма уже не может, а логика неолиберализма – пока ещё не может. Но с учётом того обстоятельства, что неолиберализм является активно растущей силой, можно предполагать, что если капиталистическая мировая система сохранится, то именно ему будет принадлежать будущее. Это означает, что никакого «государства всеобщего благосостояния» в будущем не предвидится. Скорее, можно говорить об обратной тенденции, т.к. капитал не заинтересован в глобальных инвестициях в социальную сферу, а неолиберальное общество – это ничем не ограниченная власть финансового капитала.

          Со-присутствие двух логик и связанных с ними стратегий в современной реальности привносит раскол в местные национальные элиты. Их консервативная часть цепляется за идеалы национального капитализма и мыслит в категориях классической геополитики, устаревшей почти в той же степени, что и сам национальный капитализм. Модернисты, наоборот, ориентируются на идеал элиты будущего, свободной от каких-либо национальных и прочих обязательств перед обществом.

          Ярче всего конфликт «двух элит» проявился в США, где консервативная часть элиты (трампизм) столкнулась с модернистами (неолиберализм). Всё, что мог сделать Трамп в рамках такого конфликта, это – притормозить неолиберальное наступление. Но трампизм обладал изначально устаревшей политической программой и, соответственно, не мог выступить в качестве силы, способной такое наступление остановить.

          Но то, что столь ярко проявилось в Соединённых Штатах, присутствует в жизни и других регионов. Раскол элиты – это общесистемный факт, а не какая-то особенная, региональная специфика. Сегодня в каждом обществе, встроенном в капиталистическую мировую систему, присутствуют свои «консерваторы» и те, кто фактически играет роль пятой колонны. Первых становится меньше, вторых – больше. То «восстание элит», о котором писал Кристофер Лэш в 1995 году, сегодня становится повсеместным. [11] То, что с точки зрения неолиберализма, может быть обозначено пафосным словом «восстание», с точки зрения национальных интересов оказывается обыденным предательством. Восстание элит – это предательство элит.  Но, естественно, СМИ, контролируемые мировым финансовым капиалом, замечать данного факта не торопятся. [12]

          Новый тип элиты порывает со всеми её традиционными пониманиями, вступает в противоречие с прошлыми механизмами функционирования общества как единой системы. По сути, новая элита вступает в противоречие не только с христианской традицией, являющейся, в частности, одним из базовых элементов культуры Запада, но и с традицией Античности – вторым базовым элементом западной культуры.

          В прошлом элита мыслилась как часть общества – безусловно, лучшая, но в любом случае – часть. Это означало, что элита несёт ответственность за судьбу общества, и, часто вопреки желаниям отдельных её представителей, должна заботиться об обществе и служить ему. Но представители современного мирового финансового капитала по большей части не озадачивают себя подобными задачами. Для них общество становится подобным множеству вещей, подлежащих использованию. Такая элита не только обособляется от общества, но и непосредственно существует за счёт уничтожения всех сложных форм социальности. По отношению к обществу она выступает как некая анти-система, или вирус, несущий с собою болезнь.

          Под знаком формирующейся вертикали (элита – общество) капиталистическая мир-система стремительно меняет свою конфигурацию. С учётом того, что все государственные образования в перспективе должны перейти под тотальный контроль мирового финансового капитала, все долговременные геополитические расчёты, связанные с утверждением многополярности в мире и перемещением Центра системы за пределы Запада, теряют смысл. В рамках вертикальной системы координат государства утрачивают свою субъектность, и их гипотетическое лидерство внутри системы оказывается лишь номинальным.

          На первый взгляд, действия любого национального государства в сложившихся обстоятельствах вполне очевидны. Государство должно быстро, используя жёсткие авторитарные меры, избавиться от пятой колонны внутри себя. Но реализации этой задачи препятствует ряд обстоятельств, которые условно можно поделить на: внешние и внутренние.

          К числу внутренних препятствий для такой политики очищения необходимо отнести то, что неолиберальная элита уже плотно интегрирована в государственные механизме. Враг давно уже находится не только у городских ворот, но и в самом городе. И, естественно, эта часть государственного аппарата будет активно препятствовать всем попыткам от неё избавиться. Значительно более вероятной оказывается ситуация, при которой инициатор подобных действий внезапно завершит своё земное существование, нежели ситуация, когда процесс очищения достигнет результата.

          Но даже если предположить, что сторонники неолиберализма будут вычищены, пути в офшоры перекрыты, и тд., достигнутые успехи окажутся кратковременными. Логика становления капитала имеет объективный характер. Применительно к сегодняшней фазе развития это означает, что капитал при любых обстоятельствах будет стремиться выйти за национальные границы. И, следовательно, борьба государства с пятой колонной и сопутствующие ей чистки превратятся в перманентный процесс, каждая новая фаза которого будет содержать огромные риски для тех, кто его осуществляет.[13]

          Логика становления капитала – это второе, глубинное препятствие, стоящее перед современным государством в его борьбе за возвращение собственной субъектности.

          Необходимо признать, что в рамках капиталистической мировой системы итоговая победа неолиберализма выглядит неизбежной. Неолиберализм является продуктом капитализма, эксплуатирующего производительные силы общества. Это – логическое завершение эволюции капиталистической системы. Соответственно, борьба с неолиберализмом и сохранение национальной идентичности предполагает – в обязательном порядке – выход за пределы капиталистической системы, отказ от капитализма и формирование социальных отношений на принципиально иной, несоциалистической основе.   

          Одним из первых шагов на этом пути может стать национализация крупного капитала и жёсткая антикоррупционная чистка с последующими масштабными инвестициями национализированных капиталов во внутреннее развитие.

          В любом случае такой переход будет иметь революционный характер и революционные масштабы. [14] Но революция всегда – процесс, не имеющий предопределённого результата. В процессе революции страна может обрести новый, безусловно позитивный вектор развития, способствующий максимальной реализации имеющегося у страны духовного и социального потенциала, но может и рассыпаться на части, превратившись в историческое воспоминание. Революция – это всегда глобальная бифуркация с огромной степенью риска. В этом контексте главная проблема современной России – это время, играющее против нас. Пространство исторического маневра стремительно сужается и вполне вероятна ситуация, при которой революционное развитие событий станет единственным из возможных. Так, порой, больной вынужден соглашаться на предельно сложную медицинскую операцию, т.к. иных способов выздоровления у него уже нет.