Онтологические прогулки

1

Можно выяснять, каково нечто относительно меня (снаружи), но совершенно нелеп вопрос, каково оно для самое себя (изнутри). Ведь самим этим вопросом оно полагается в качестве расколотого на две части, одна из которых испытывает на себе влияние другой. Впрочем, даже если это влияние определить, определится лишь то, какова вторая часть относительно первой, а никак, опять же, не то, какова она для самой себя. Даже если на себя смотрю я сам, я вижу все те же свои внешние проявления. И даже если влияния, которые я на себе испытываю, идут от меня самого, я сталкиваюсь лишь с внешней стороной себя. Не то что сторонние лица – даже я никогда не сталкиваюсь со своей внутренней стороной.

Выходит, если нечего знать про внешние аспекты чего-то, то про него нечего знать вообще. Если нечего знать про то, каково нечто вовне, – про него просто нечего знать. Каково оно? – это всегда вопрос «каково оно снаружи?». Выяснив, каково нечто вовне, мы выяснили, каково оно вообще. Больше про него выяснять нечего. То бишь «внутреннее» этого нечто, которое, казалось бы, осталось неучтенным, не относится к числу того, про что есть что знать и выяснять. Нет такого, чтобы, познанное снаружи, нечто оказалось непознанным изнутри. И нет такого, чтобы нечто, не имея что познавать снаружи, имело бы что познавать изнутри.

Если у чего-то нет внешней стороны, то слово «внешней» можно выкинуть: у него просто – нет стороны, никакой стороны. Потому что даже внутренняя сторона будет внешней, если она там – внутри – на чем-то, пусть и внутреннем, отражается. Она будет внешней по отношению к тому, что испытывает на себе ее влияния. «Каково нечто изнутри?» В своем развернутом виде вопрос звучит так: каковы его внешние проявления, только направленные не наружу, а вовнутрь?

Мы говорим про цельность, что она не имеет внешних аспектов. Хорошо, отвечают нам, а что же с аспектами внутренними? А вот что: их тоже нет, поскольку под внутренними вы понимаете все те же внешние аспекты, только помещенные внутрь.

«Вы утверждаете, что внешняя сторона цельности неважна. Хорошо, давайте поговорим о том, что важно – о ее внутренней стороне». Так ведь спрашивайте уж до конца! Ведь спрашиваете вы ни о чем ином как о внешней стороне внутренней стороны; спрашиваете о таком внутреннем, которое, хоть и находится внутри, но имеет все же внешнее значение.

В случае с цельностью внутреннее точно так же не имеет никакого значения, ибо говоря «внутреннее» мы неизбежно говорим лишь о таком внутреннем, которое имеет какое-то внешнее выражение, каким-то образом проявляется вовне. Пускай это «вовне» находится и в непривычном месте – не с той, а с этой стороны, это ничего не меняет. Мы всегда подразумеваем внешнее, даже когда говорим «внутреннее», и только внешнее хотим уловить, даже когда, казалось бы, лезем вовнутрь. В общем, у цельности нет не только внешних проявлений, но и внутренних, по крайней мере таких, какие мы в ней ищем, какие мы сочли бы за таковые.

Мы всегда ищем такое внутреннее, которое похоже на внешнее. И если сказать кому, что ему доступно лишь внешнее, а внутреннее ему недоступно, он будет жалеть о недоступности именно такого внутреннего, которое сродни внешнему. Однако его есть, чем утешить: ничего такого и нет. Нам недоступно не внутреннее, взятое в качестве «чего-то», в качестве какого-то измеримого содержания – нам недоступно внутреннее, взятое как ничто, как отсутствие каких-либо данных, и жалеть об этой недоступности совершенно бессмысленно.

Иллюзия, вследствие которой мы начинаем жалеть о том, что, способные видеть лишь внешнее, мы не видим внутреннего, связана с обманом или самообманом языка и мышления: создавая разделение на внутреннее и внешнее, язык и мышление всего лишь создают внешнее под названием «внешнее» и внешнее под названием «внутреннее». Ни того, ни другого нет в случае с целостностью, чья внешность не имеет никакого значения, включая и ту внешность, какую язык и мышление обозначают как «внутренность».

Если неважно, каково нечто снаружи, то еще менее важно, каково оно изнутри. Если не нужно определять наружное значение, то внутреннее – тем более.

Кажется, что должно быть наоборот, но все обстоит именно так, а не иначе. Почему не нужно разбираться с внутренним? Да потому что нет в нем ничего внешнего! Только тогда с ним нужно было бы разбираться, если б оно было разновидностью внешнего, если бы оно имело внешние аспекты, а их – нет.

Если неважно, каково нечто для стороннего наблюдателя, тогда каково оно само по себе? Вопрос содержит в себе непонимание – попытку представить дело таким образом, будто, будучи самим по себе (то есть в отрыве от всего стороннего), можно, тем не менее, как-то выглядеть, кому-то являться. Каково нечто само по себе? Само по себе оно как раз никаково. Если оно способно быть само по себе (не исчезать с исчезновением контекста), то оно уже даже не нечто. Из вопроса «каково оно» невозможно изгнать смысл, раскрывающийся как «каким оно видится наблюдателю». Иными словами, спрашивая «каково оно», мы всегда имеем в виду «каково оно для нас», а потому является абсурдной попытка применить этот вопрос по отношению к чему-то («к чему-то» – это просто уступка языку), взятому самим по себе.

2

Если (в чем-то) важно не внешнее, а внутреннее, то это значит, что неважно, в чем это внутреннее заключается и что собой представляет (все это относится к внешнему!), а важно оно, это внутреннее, взятое в своей непосредственности, в своей неважности-чем-оно-является. Важность не внешних, а внутренних моментов заключается не в том, чтобы их приметить и соответствующим образом промаркировать, и даже не в том, чтобы отнестись к ним с пиететом, но чтобы ими преисполниться, в них вовлечься, к ним приобщиться.

Если в чем важно внутреннее, значит, мы уже не можем находиться от него в стороне, значит, мы пускаем его внутрь себя или – что то же самое – запускаемся внутрь него. Если в чем важно внутреннее, значит оно – не чужое нам, не отдельное от нас, и мы так же не можем оставаться посторонними по отношению к нему. Если в чем важно внутреннее, то перестань от него дистанцироваться, отбрось познавательный инструментарий, перестань подходить к нему формальным образом. Если в чем важно внутреннее, обратись к нему также своей внутренней, а не внешней стороной, войди с ним в прямой контакт, откройся ему, составь с ним в одно.

Если в чем важно внутреннее, значит внешнего ему попросту нет; значит, нет у него границы, значит, оно – это все (что есть), а про все не надо удостоверяться, что оно – все, чтобы впустить его на место себя – это уже произошло, случилось (причем самым безупречным образом), раз то, что есть – все, что есть. Если в чем важно внутреннее, то от нас не требуется действий, вроде того, чтобы, например, открыть ворота и впустить его: в нас оно заходит не извне, а изнутри, прорастая в нас как наша суть. Если в чем неважно внешнее, нам не удастся быть при нем – его спутником или свидетелем, не получится сказать «я его просто изучаю». Тем более, не выйдет от него отмахнуться, дескать, «меня это не касается». Ничто иное, как значимость внешних аспектов чего-либо, собственно, и делает его чужим или отдельным, и наоборот: все, чья внешняя сторона неважна – родное.

3

Конечно же, «откройся», «войди», «соединись» и т.д. отнюдь не являются рекомендациями: все это происходит само собой, а не в силу наших решений. Я же сам пишу: не выйдет отмахнуться, не получится не приобщиться. Вот и странно, что, вместо того, чтобы вовлечься в то, в чем важно внутреннее, а не внешнее, мне удается затормозить, сохранить от него дистанцию, с этой дистанции увидеть, что дистанцироваться здесь не с чем и сообщить это вам. Не иначе, все это случается не в реальных, а в сымитированных обстоятельствах. Однако рожденные в вымышленном мире открытия и сообщения являются ценными только в его пределах.

 «В цельности нечего познавать», «в цельности нет ничего внешнего» – это и впрямь псевдооткрытия, шум на ровном месте, истины из разряда избыточных, а потому и не истины вовсе. Начать с того, что уже само понятие цельности как воплощения всего, что есть – неприкрытая ложь. Не отзывающееся, не отражающееся ни на чем все наличествует так, будто нет ничего наличествующего, во всяком случае, ничего такого, что можно или нужно было бы обозначить. Потому в цельности нечего познавать, что нет никакой такой цельности, то есть не про что, вообще-то, говорить, что в нем нечего познавать. Зайдем с другой стороны: если заодно с цельностью нет и не может быть никаких познающих, то информация, что в цельности нечего познавать – это также не информация, а ее отсутствие. Зачем ставить табличку с надписью «здесь познавать нечего», если сюда гарантированно никто не забредет? В таком объявлении нет нужды или, другими словами, оно неинформативно. Мы не познаем, когда познавать – нечего, не потому что мы узнали – познавать нечего, а потому что, когда нечего познавать, нет и нас тоже. Нас не нужно приводить в соответствие с таким фактом (с фактом, что познавать – нечего), другими словами, этот факт не нуждается в выявлении и даже больше того – не является самое фактом. Можно выразиться так, что внешнее значение факта «нечего познавать в цельности», раз он ни на ком не отражается, равно нулю. Соответственно – нет такого факта.

Впрочем, я снова выстроил вымышленный мир и выявляю то, в чем нет никакой надобности. Вообще говоря, вопрос стоит так: способствуют ли мои открытия более легкой и быстрой уступке себя тому, в чем важно внутреннее, в случае реального соприкосновения с ним? Нет. А ведь только это могло их оправдать.

По большому счету, наша самоотдача производится вообще не нами. То, что больше нас, само забирает нас у нас. «О да, это больше меня, так что пусть занимает меня собой», – подобного рода разрешений от нас не требуется вовсе. К тому же, мы явно не специалисты по тому, что больше нас. Специалистом можно быть исключительно по тому, что тебя меньше. Чем лучше и отчетливее мы понимаем, что наше дело – уступить себя чему-то большему, тем меньше шансов, что это случится. Вообразим ситуацию: человек максимально четко постиг необходимость открыться добру и красоте, отказаться от зацикленности на своем обособленном существовании в пользу бытия как единства. Ну, как после этого себя – умницу, способного на такие важные постижения – чему-то там уступить? Нет уж, бытие как единство пусть подождет, тем более что не такое уж оно единое, раз о нем можно размышлять словно о какой-то отдельности.

Все мои сообщения о том, в чем важно внутреннее, а не внешнее, вместе взятые, не стоят и секунды пребывания в нем. Даже будь они трижды проницательнее. Вы одобрительно закивали головой? Но это говорит лишь о том, что сейчас вы тоже находитесь за рамками того, что единственно имеет значение, а значит, киваете вы или нет – в этом нет никакого смысла.