Онтологические прогулки

          Связь между пандемией и глобализацией стала одним из главных трендов в информационном пространстве 2020 года. Последний месяц не стал исключением, но, как и принято под Новый год, в оценках происходящего стали появляться некие обобщающие, «итоговые» ноты, указывающие на достижение качественных, необратимых результатов. Часто при этом подведение итогов обретало очевидные аффективные черты, благодаря которым «пандемия / глобализация» из аналитической темы всё более и более превращалась в эмоциональную проблему.

          Но при всей эмоциональности высказываний, единства в оценках текущей ситуации политологическому мейнстриму достичь не удалось. Сообщество раскололось на два противоположных лагеря, объединяет которых лишь высокий уровень пафоса и категоричность выводов. Представители одного лагеря уже объявили, что пандемия уничтожила глобализацию, и 2020 год стал временем поворота к постглобалистскому миру. Их оппоненты не менее эмоционально утверждают, что благодаря пандемии в ближайшее время нас ждёт радикальное переформатирование реальности в соответствии с самыми жёсткими глобалистскими сценариями.

          Реальность в очередной раз продемонстрировала величие и пластичность великой литературы. Джордж Оруэлл – один из главных писателей года. Как выяснилось, на него удобно ссылаться и противникам, и сторонникам глобализма. Можно утверждать, что глобализации конец, можно заявлять о её триумфе, а в итоге мысль приходит к темам «1984».

          В российском информационном пространстве сторонников идеи, что пандемия убила глобализацию больше, чем представителей противоположного лагеря. Это вполне объяснимо. Официальная российская идеология успела сказать о процессах глобализации много плохого, и на этом фоне тезис о том, что теперь каждая региональная власть по своему усмотрению будет менять жизнь вверенного ей общества, выглядит если не реалистично, то, по крайней мере, ожидаемо. – Свершилось! Национальные государства берут судьбу своих стран в собственные руки! Глядя на Европу, пора сказать: «Прощай, Евросоюз!». Впрочем, обольщаться идеей разнообразия грядущих исторических судеб не стоит. Поэтому: «Здравствуй, Оруэлл!» Конечно, к каждому приходит именно тот Оруэлл, которого он заслуживает, но в основе своей все Оруэллы одинаковы.

          Если не обращать внимания на идеологическую ангажированность фантазмов о конце глобализации, то стоит присмотреться к рациональным обоснованиям этого тезиса. И выясняются забавные детали. Конец глобализации осознаётся – либо по преимуществу, либо в полной мере – как закрытие национальных границ и приостановка авиасообщений между странами. О большом судят на основе малого. Прекращение глобального исторического процесса оказывается следствием – всего лишь! – тоски туриста. И эта тоска пробивается на официальные телеканалы. – Дорогая, мы завтра не полетим на уик-энд в Лондон. Всё пропало, всё рухнуло! – А отечественный телезритель обязан подобное фуфло воспринимать.

          Для того чтобы ставить диагноз глобализации (медицинские термины сейчас в моде) необходимо, для начала, выделить основные направления, по которым этот процесс осуществляется. В рамках такой задачи придётся признать, что перемещение людей через границы – далеко не главное направление глобалистского процесса.

          Глобализация прежде всего это: 1) свободное движение информации, 2) свободное движение капитала, 3) свободное перемещение товаров. Свобода в данном случае – это нечувствительность (или низкая чувствительность) к факту наличия национальных и региональных границ и интересов. И лишь вслед за этими тремя направлениями можно выделить 4) перемещение населения. Помимо этих четырёх аспектов глобализация характеризуется ещё одним, который часто оказывается в тени первых четырёх: формирование элиты нового типа, главной характеристикой которой является космополитизм, интегрированный в её самосознание на глубинном, структурном уровне, и, как следствие, приоритет собственных экономических интересов над всеми остальными, в т.ч. и национальными.

          В соответствии с так понятой глобализацией можно поставить вопрос: как повлияла на неё пандемия? – Ответ очевиден: по большому счёту, никак.

          Как локдауны могут повлиять на деятельность информационных сетей? Они такую деятельность лишь интенсифицируют. Для людей, пребывающих в состоянии самоизоляции, потребность во внешней информации резко возрастает. Соответственно, сети начинают работать с повышенной нагрузкой. Это, кстати, требует развития всякого рода электронных технологий, что, в свою очередь, способствует росту динамичности информационного поля.

          Главные прорывы в развитии технологий происходят во время войны. Пандемия стала для информационного пространства аналогом военного времени. И, реагируя на вызов, информационное пространство стало более продвинутым, получило импульс для дальнейшего развития. Как и информационные возможности населения. Сегодня скайпом, зумом и браузером «tor» научилось пользоваться много людей, кто ещё год назад почти ничего не знал об их существовании. И выходы в виртуальное информационное пространство неожиданно для себя обрели учреждения и предприятия, которые раньше в них вроде бы не нуждались.

          Можно, конечно, вспомнить о печальных отношениях между Трампом и Твиттером, и обратить внимание на то, что сегодня делает американская «прогрессивная общественность» с трампистами и их информационными сетями, но, предполагаю, причины этого, очередного торжества заокеанской демократии с пандемией и борьбой с глобализмом не связаны.

          Точно так же пандемия не остановила (и не могла остановить) движения капитала. Наоборот, усилившаяся финансовая нестабильность на рынках заставила владельцев этого капитала более быстро и гибко реагировать на стремительно меняющуюся экономическую конъюнктуру. Функционируя в режиме форс-мажор, капитал ещё более оторвался от национальной почвы.

          Безусловно, в истории 2020 года было много эпизодов, когда крупному капиталу приходилось неожиданно для себя принять участие в каких-либо «национальных проектах», но такие проекты, во-первых, оказываются в большинстве случаев временными, а, во-вторых, те же самые государства гарантируют капиталу минимизацию издержек и компенсации расходов.

          Конечно, глядя на прошедший год, можно вспомнить, например, о том, что Российское государство повело более активную борьбу с процессами вывоза капитала. Но эта политика – продолжение процессов, существовавших задолго до пандемии. А за пределами России говорить о том, что резко активизировалась борьба с офшорами, нельзя. Положение дел в этой сфере осталось примерно таким же, каким было и ранее.

          Говорить о том, что локдауны нанесли серьёзный ущерб процессам движения товаров также бессмысленно. Хотя бы потому, что страны экономического центра уже достаточно давно прошли фазу деиндустриализации, и их собственных производств недостаточно для наполнения местных рынков. Для них импорт товаров актуален в любых ситуациях, тем более что локдаун – это не лучшее время для создания новых больших производств. И даже если предположить, что такие производства будут созданы, их продукция окажется неконкурентоспособной на внутренних рынках экономического центра. Причина банальна: в Европе совсем другая стоимость рабочей силы, чем в Китае. А цена рабочей силы непосредственно влияет на стоимость товара.

          При этом даже если допустить, что европейские государства внезапно обрели желание провести реиндустриализацию, остаётся открытым вопрос о степени готовности европейского общества к такой реиндустриализации. Можно с упоением рассказывать, как делали совсем недавно российские СМИ, пусть и по другому поводу, что теперь парикмахер может стать фрезеровщицей и трактористкой (речь шла о пересмотре реестра женских профессий), но не стоит ожидать, что в техникумы трактористов выстроятся очереди из бывших работниц маникюрных салонов.

          Реальным отражением актуальных тенденций в сфере экономической жизни стала не виртуальная реиндустриализация Европы, а подготовка нового соглашения между ЕЭС и Китаем, благодаря которому экспорт китайских товаров в ЕЭС имеет все шансы увеличиться.

          И даже миграционная политика, испытавшая серьёзные деформации благодаря закрытию границ, не поменяла собственного вектора. Только в Германию в период пандемии-2020 прибыло более 100 тысяч новых беженцев. Но ещё более показательной является ситуация в России. Строительная индустрия в Москве предельно быстро была выведена московскими властями из-под ковид-ограничений. Объёмы строительства в Москве и Московской области растут. Интересно, а кто работает на московских и подмосковных стройках? Счётная палата РФ по поводу дальнейших перспектив миграционной политики говорит предельно прямо и честно: именно на мигрантов будет основная задача по улучшению демографической ситуации в России.

          Темпы роста новой социальной элиты также не замедлились. Богатые стали ещё богаче, бедные, соответственно, беднее. При этом темпы роста крупного капитала были выше, чем темпы роста среднего, который, в свою очередь, рос быстрее, чем мелкий. Об этом уже весной 2020 года с чувством глубокого удовлетворения сообщил журнал «Forbes».

          Вновь вспоминая об антиутопии Оруэлла, можно было бы упомянуть о росте нарушения демократических и социальных прав личности (по крайней мере, для стран экономического центра эта тема актуальна). Но и в этом случае имеет смысл взглянуть на предшествующее пандемии время. Сокращение таких прав – это тенденция, наблюдаемая с 1991 года. С окончанием Холодной войны западный капитал всё меньше и меньше озадачивается темой внутренней прочности западных обществ. Как кажется идеологам неолиберализма, наступил «конец истории» и никакие внешние угрозы в лице Советского Союза капиталу уже не угрожают. Западный капитал и западный мир труда оказались наедине друг с другом, а это означало, что с миром труда теперь можно не церемониться. И социальные и политические права начали подвергаться ревизии. Относительное нарушение этих прав в 2020 году вполне вписывается в эту тенденцию и, к тому же, позиционируется как временное, экстраординарное. Ни к какому глобальному пересмотру базовых правовых норм пандемия не привела.

          По сути, по всем направлениям экономической и социальной жизни глобализация продолжает развиваться. Где-то её развитие чуть-чуть ускорилось (информационные сети, движение капитала), где-то слегка замедлилось (миграция), но на большой дистанции такие перепады скорости естественны. В них нет ничего апокалиптического для процесса в целом. И этому есть своё объяснение. Глобализация изначально не является идеологией, как считает, например, Александр Дугин (статья «Постглобальный порядок. Неизбежность»). Базовые причины глобализации связаны с логикой становления капитала. Именно капитал, а не люди, вещи и информация, является основным структурным элементом этого процесса. Эта логика подчиняется идее роста: капитал склонен к увеличению, и по мере роста он преодолевает национальные границы и национальный характер. Он превращается в мировой капитал, ареной функционирования которого становится мировой рынок. Соответственно, и самосознание такого капитала также оказывается наднациональным, или, если использовать идеологические клише, неолиберальным.

          И в рамках мировой капиталистической системы такой вектор капитала оказывается единственно возможным. В существующей системе координат он единственный претендует на статус объективного процесса. Соответственно, говорить о конце глобализации в её сегодняшнем формате можно только в связи с темой гибели капитализма. Но именно об этом «певуны» конца глобализации говорить не любят.

          Но утверждения о безоговорочной победе глобализации благодаря пандемии так же безосновательны, как и утверждения противников этого утверждения. Апологетам триумфа глобализма можно задать всё тот же вопрос: а что глобально изменилось в 2020 году?

          Государства, пусть и существующие в полуфиктивном состоянии, сохранились. Более того, субъектность этих государств в 2020 году даже увеличилась, пусть и не очень значительно.           Существующие международные институты экономического регулирования продолжают функционировать. Политические сообщества не распались. И даже в информационных сетях не произошло какой-либо технологической революции.

          Можно вспомнить о сокращении социального сектора и банкротствах предприятий малого бизнеса. Как правило, и вполне справедливо, победа глобализации связывается с утверждением безоговорочной власти монополий и специфическим «экономическим тоталитаризмом» со стороны последних. Уничтожение мелкого и среднего бизнеса органично вписывается в такую модель. Но и на этих направлениях «успехи» глобализации оказались достаточно скромными. Атака на социальную сферу была приостановлена. В России, например, даже признали, что политика оптимизации медицины была ошибочной. А если говорить о судьбе мелкого бизнеса, то, с точки зрения глобальных исторических процессов, мы неизбежно придём к историческому цинизму, квинтэссенцией которого может стать тезис «свято место пусто не бывает». Предприятия малого бизнеса уже давно заняли именно ту нишу, в которой присутствие крупных монополий оказывается нерентабельным. Безусловно, из любого правила есть исключения. Где-то, например, в рекламной сфере малые предприятия порой достаточно успешно конкурируют с большими корпорациями, или, по крайней мере, выживают в процессе такой конкуренции. Но в основном малый бизнес связан со специфическими экономическими пространствами и сферами, деятельность внутри которых требует от экономических субъектов регулярного принятия уникальных, индивидуальных решений. Для корпораций такой подход оказывается нерентабельным. Крупной торговой сети проще построить серию супермаркетов, попутно разорив владельцев многочисленных мелких магазинов (что в России давно уже с успехом было сделано), чем обустраивать по всему городу сеть анти-кафе или фотоателье.

          В результате кризиса многие частные предприниматели разорились. Но их места оказались свободными. Соответственно, после пандемии эти места будут заполнены другими людьми, обладающими примерно тем же объёмом капитала.

          Да и далеко не везде история частного бизнеса в период пандемии оказалась трагичной. В России в число «наиболее потерпевших» попали банки, монополии и даже букмекерские конторы. А в Германии правительство прямо заявило, что поддержка мелкого и среднего бизнеса является приоритетной задачей. И так произошло во многих странах Европы, в связи с чем, государства ЕЭС влезли в огромные долги и, тем самым, поспособствовали очередному нагреванию финансового рынка.

          Даже процессы стандартизации жизни, сопутствующие глобализации, не получили в период пандемии какого-либо значительного ускорения. Порой ситуация была, скорее, противоположной. Так, например, правительство Москвы в середине января 2021 года с гордостью заявило, что благодаря развитию электронных информационных технологий жители московских микрорайонов стали активнее влиять на процессы формирования индивидуального облика своих районов.

          Безусловно, прошедший год был тяжёлым для музеев и учреждений культуры. Но в качестве компенсации они получили новые информационно-технологические возможности, которыми они будут активно пользоваться и после пандемии.

          Наверное, наиболее существенные изменения прошедший год привнёс в офисную деятельность и сферу образования. Но «работа на удалёнке» достаточно быстро получила соответствующую правовую защиту. При этом переход на дистанционный метод работы большинством руководителей предприятий воспринимается как временный. Пандемия показала, что присутствие работников в одном рабочем пространстве является более рациональным и эффективным. Но, в то же время, новые технологические возможности и правовое обеспечение позволят выжить и тем предприятиям, которые сегодня не в состоянии оплачивать аренду офиса. Возникшая ситуация очень напоминает давнюю историю сосуществования централизованных и рассеянных мануфактур. Кстати, в конкурентной борьбе победили первые.

          Что касается образования, структуры среднего образования оказались элементарно не готовы к долговременному переходу к формам дистанционного обучения, из-за чего «дистанционка» станет всего лишь ярким эпизодом в воспоминаниях учителей и школьников. (А ведь горячие головы ещё весной вполне в стиле «1984» года кричали, что школьному образованию в России пришёл конец. Но, как выясняется, погорячились. Конец российскому среднему образованию придёт значительно позже и не ковид-19 станет его причиной). Что касается высшего образования, то, как оно разрушалось до 2020 года, так и продолжало разрушаться в 2020. Как говорится, собака лает – караван идёт.

          Реальные изменения произошли в отраслевом перераспределении капиталов. Крупные экономические субъекты при политической поддержке обратили дополнительное внимание на сферу фармакологии. И этому есть очевидные объяснения: борьба с ковидом обещает много-много денег. Отсюда – «война вакцин», которая пока ещё только начинается. И главная ценность «пфайзеров», «спутников» и прочих – с точки зрения капитала – не в том, что они способны вылечить много людей, а в том, что способны принести много денег. Отсюда – потоки дезинформации, кампании, направленные на компрометацию противника, апелляции к государственным властям с призывами «не допустить и запретить». Реальный объём прибылей, полученных от пандемической фармакологии, сегодня не подлежит даже приблизительным оценкам. Но определённые «достижения» очевидны уже сегодня. В декабре 2020 года всё тот же «Forbes» отметил, что за год появилось пятьдесят новых миллиардеров. (Это, кстати, не очень много, но всё самое интересное в этой области впереди). Журнал также отмечает, что большинство из них живёт в Китае. Это обстоятельство в очередной раз указывает на тот факт, новая элита давно уже не является исключительно западной по своему происхождению. А все заклинания западных СМИ по поводу превосходства Западной цивилизации – это информационная иллюзия, призванная скрыть реальное положение дел. И когда вслед за западными СМИ отечественные аналитики заявляют, что «крах западной элиты» является крахом проекта глобализации, это выглядит наивно. В действительности глобализация не знает ни рода, ни племени. Да и процент представителей Запада внутри новой элиты по-прежнему высок.

          Но перетекание, пусть и резкое, капитала из одной отрасли в другую не является знаком интенсификации процесса в целом. Как глобализация шла до пандемии, так и будет идти после неё.

          Истерика по поводу последствий пандемии должна иметь причины и, следовательно, объяснение. Безусловно, свою роль для активизации подобных настроений сыграла новационность информационных поводов. Пандемия стала хорошей возможностью для хайпа и пиара. Уже весной прошлого года политические и общественные структуры утратили контроль над информационными процессами, и началась цепная реакция, в рамках которой и произошёл резкий рост панических настроений. Именно тогда обрели отчётливость и громкость высказывания, что пандемия знаменует собою конец эпохи.

          Но одной лишь спонтанной реакцией СМИ возникновение данной темы не объясняется. К осени 2021 года большие информационные структуры, контролируемые либо государствами, либо крупными корпорациями, перехватили инициативу у блогосферы и превратили тему конца эпохи в ведущий тренд года. То как быстро и организованно это было сделано, подсказывает, что крупные СМИ выполняют задачу, поставленную им их реальными владельцами.

          Безусловно, сегодня говорить о подлинных причинах возникновения данной установки можно лишь гипотетически. Но обращает на себя внимание то обстоятельство, что аффектированное восприятие будущего заслоняет собой анализ ситуации, сложившейся в мировой экономике к концу позапрошлого года. А эта ситуация ни в коей мере не была благополучной. Руководители ведущих экономических форумов и топ-аналитики, занимавшие до этого откровенно апологетическую позицию в вопросах оценки состояния мировой экономики, внезапно и почти хором заговорили о её неблагополучии и реальности возникновения кризиса, масштабы которого должны превзойти Великую депрессию. Причины грядущей катастрофы связывались с разогретостью финансовых рынков и, соответствующему ей росту «жизни в долг». По сути, финансовый капитал всё более и более разрывал связи с реальными процессами производства, а рост стоимости акций и порядок чисел на финансовом рынке вступал в открытое противоречие с реальностью. Стремительно разбухающие финансовые пузыри неизбежно должны были лопнуть. И произойти это должно было не через пять-семь лет, а намного раньше. В конце года наиболее радикально настроенные алармисты от экономики, предсказывая сроки наступления глобального кризиса, говорили не о годах, а о месяцах. При этом неблагополучие финансового рынка органично дополнялось процессами экономической стагнации, из-за чего статистические ведомства ведущих стран вынуждены были проявлять чудеса ловкости и изобретательности для того, чтобы официальная статистика не производила откровенно удручающего впечатления. Пандемия нанесла удар по финансовым рынкам, в результате чего финансовые пузыри если не сдулись, то значительно уменьшились. Можно сказать, что пандемия сделала общую ситуацию в экономике менее острой и проблематичной, но, при этом, никак не устранила причин её возникновения. Это означает, что после пандемии финансовые рынки вновь начнут расти и в скором времени ситуация вернётся к тому состоянию, которое существовало в конце 2019 года.

          Сегодня можно с большой долей уверенности предполагать, что пандемия спасла мир от гигантской экономической катастрофы, но не менее уверенно можно говорить и о том, что такое спасение не будет долговременным. Поскольку экономические механизмы остались неизменными, их деятельность уже в ближайшем будущем начнёт воспроизводить угрозы и риски, актуальные в допандемический период. Возможно, именно поэтому ВОЗ уже поспешила заявить о продлении пандемического периода на грядущий год, что по мысли авторов этого решения, а их надо искать за пределами Всемирной организации здравоохранения, должно сохранить тенденцию подмораживания финансовых рынков.

          Но до бесконечности сохранять режим локдауна в экономике невозможно. Экстраординарные меры не могут быть постоянными. И как только пандемия завершится, финансовые рынки гигантскими темпами начнут навёрстывать упущенное.

          Будущая ситуация усугубляется тем обстоятельством, что теперь в финансовые игры активно вступили государства. Меры, предпринятые для поддержки социального сектора и малого бизнеса, привели к резкому росту дефицита бюджетов и в ближайшее время этот дефицит будет лишь увеличиваться. Та же медицинская сфера почти во всех странах получала недостаточное финансирование. Теперь необходимо направлять дополнительные средства на её поддержку. В Европе эта задача осложняется демографическими факторами: местные общества стареют, следовательно, оказываются более уязвимыми перед ковид-19, следовательно, требуют большей финансовой поддержки.

          Правительства должны так же продолжать поддерживать частный и средний бизнес. В ином случае экономика получит волну банкротств и мощный всплеск безработицы. Вопрос «где взять деньги?» относится к числу риторических. Деньги можно будет брать благодаря развитию кредита. Но там, где расширяется политика кредитования, всегда присутствует риск высокой инфляция. Высокая инфляция, соответственно, окажет дополнительное влияние на разогрев рынков.

          Ряд экономистов, анализируя возникающую ситуацию, апеллируют к политике жёсткого протекционизма. Но протекционизм не устраняет всех рисков, а что касается инфляционных процессов, то он способен их существенно усилить.

          Грядущий мировой экономический кризис производен не от пандемии, а от общей логики становления капитала. По мере того, как в деятельности капитализма начинают доминировать финансово-спекулятивные аспекты, финансовый кризис становится неизбежным финалом истории экономики в её капиталистической форме. А так как капитал обретает мировой характер, то кризис также будет мировым кризисом. И выйти из него посредством сохранения капиталистической экономической модели – задача, мягко говоря, проблематичная.  

          Внешне парадоксальным образом проблемы капитализма и даже его вероятный крах никак не отменяют процесса глобализации. Посткапитализм не будет способен предотвратить развитие этого процесса, но у него появится много возможностей для того, чтобы наполнить его новым содержанием. В любом случае технологии не развиваются «сами по себе», в отрыве от глубинных социально-экономических процессов. Но если капиталистическая модель глобализации детерминирована экономически, то посткапитализм способен подчинить её целям и факторам социального развития. Но этой возможностью ещё надо суметь воспользоваться.