Онтологические прогулки

            1.

            Современное состояние действительности, данное в непосредственных, феноменальных формах, есть состояние неудовлетворительное. Сегодня кризис сопутствует практически всем формам социальной и культурной жизни, обнаруживая себя, одновременно, в экономике, политике, культуре. При этом та же экономическая жизнь, демонстрируя многочисленные примеры упадка и стагнации, никоим образом не указывает на естественные, связанные с самой логикой функционирования современной мировой экономической системы, выходы из создавшегося положения. Наоборот, следование требованиям, происходящим от данной логики, приводит лишь к усилению кризиса и, в итоге, порождает тупиковую ситуацию. Единственным выходом из создавшегося положения оказывается не процесс дальнейшего развития системы, а её радикальное изменение, - радикальное настолько, что оказывается, по сути, отказом от этой системы, её разрушением. Этот выход, очевидный для экономической сферы, показывает собственную значимость и в других сферах жизни. Везде состояние кризиса сопровождается осознанием тупиковости ситуации, неспособности изменить эту ситуации при помощи тех средств, которые предоставляются современными, легитимными системами. – Радикальный прыжок от одного состояния социума к другому его состоянию есть революция. Именно на пороге революции и находится современный мир.  

            Безусловно, революция – процесс крайне болезненный и противоречивый, и желание общества избежать революции или хотя бы отсрочить её – вполне объяснимы и внешне оправданны. Но уклоняясь от подобных перспектив, не следует забывать о том, что революции не происходят в здоровом обществе, они всегда есть реакции на серьёзные социальные болезни, по отношению к которым революционная политика выступает в качестве некоего лекарства. Современное состояние общества таково, что дальнейшее игнорирование болезни приведёт к последствиям, имеющим фатальный и крайне пессимистичный характер. Чем дольше революция будет «откладываться на завтра», тем более жёсткие формы она примет, тем более безапелляционной, жестокой и кровавой она, в итоге, станет. Пример «запоздавшей революции» даёт нам собственная история, но в условиях глобализации масштабы социальных потрясений увеличиваются многократно и, соответственно, многократно увеличиваются те жертвы, которые общество будет вынуждено принести. В этой перспективе революция – парадоксальным образом – оказывается более желательной сегодня, чем завтра. Но, в любом случае, революция – это тот гость, от визита которого мы уже не в состоянии уклониться…

            2.

 Геополитические истоки современного кризиса очевидны. Хотя в России кризис естественным образом принял специфические, особенные формы, истоки кризиса имеют общемировое начало; сегодняшний кризис – это кризис цивилизационный, системный. – Рыба гниёт с головы, главные сбои системы происходят в её центре. – Центром современной мировой цивилизации является Запад, и именно там – в западной социокультурной реальности – необходимо искать и истоки современного кризиса, и его причины, и именно оттуда кризис транслируется в другие регионы земного шара.

            Основным содержанием цивилизационных процессов, развёртывающихся в странах Запада на протяжении нескольких столетий, является борьба капиталистического способа производства с некапиталистическими формами культуры. В процессе этой борьбы капитализм стремится подчинить все стороны и формы социального существования, навязать этим формам собственную логику функционирования. Будучи изначально лишь частным элементом культуры, сегодня капитализм стремится стать единственно возможной формой культуры. И современный кризис – это свидетельство сегодняшней победы капитализма над некапитализмом, свидетельство того, что капитализм превращается в единственное легитимное состояние мира. Подобная ситуация оказывается гибельной для цивилизации в целом; итогом такой победы капитализма станет либо глобальная цивилизационная стагнация, в рамах которой социокультурная реальность вступит в фазу радикальной регрессии и упрощения, сопровождаемых стремительной эскалация хаоса и насилия,  либо к III Мировой войне, которая ещё более быстро приведёт человечество к самоуничтожению. – В любом случае перспективы общества, интегрированного в капиталистическую систему, оказываются неудовлетворительными.

            Как было отмечено выше, единственно действенным, эффективным ответом на существующие кризисные явления сегодня может стать выход за пределы капитализма как существующей социально-экономической системы. Соответственно,  революция в современных условиях оказывается единственной естественной и необходимой перспективой существования общества в ближайшем будущем. И то обстоятельство, что сегодня в большинстве стран мира непосредственных революционных процессов не наблюдается, свидетельствует о том, что современное общество пока ещё продолжает пребывать в сфере недействительного, иллюзорного, и ему только предстоит сделать радикальный шаг вперёд, - навстречу собственной судьбе, чтобы обрести своё подлинное существование. Подлинное существование современности – в преодолении капиталистического способа производства.

            В современном политическом дискурсе термин «революция» был подвергнут радикальной фальсификации и обесцениванию. Под революцией часто понимается любое политическое волнение, независимо от того, ведёт ли оно к изменению основ социальной жизни или нет, а причины революции спекулятивным образом сводятся к случайным факторам и действию политтехнологий. Реальная же, действительная революция всегда неизбежным образом меняет сам способ производства.

Капиталистический способ производства уже достаточно давно утратил собственную центрированность на сфере производства вещей. Главный объект производства сегодня – это субъективность как таковая. Благодаря этому обстоятельству и современный способ производства обретает тотальность, демонстрирует своё присутствие во всех сферах жизни, в т.ч. и в тех, которые ещё в начале прошлого века казались с производством как таковым никоим образом не связанными. – Присутствие субъективности в культуре имеет тотальный, всеобщий характер и, вследствие этого, и производство субъективности так же тотально: сегодня капитализм старается продемонстрировать собственное присутствие практически во всех сферах жизни. Следовательно, разрушение капиталистического способа производства субъективности так же будет иметь тотальный характер. – Категориальные различия между социальным, культурным, технологическим, политическим и др. типами революций остались в прошлом. Сегодня революция, для того чтобы состояться, должна охватывать собой абсолютно все сферы человеческого существования, революция ближайшего будущего – это неизбежно тотальная революция.

            Такая революция может варьировать интенсивность своего проявления в разных регионах и сферах жизни, она может демонстрировать себя по-разному в разные моменты своего осуществления, являя себя, попеременно, то в образе радикальной экономической политики, то в образе политики культурной, то в образе орудия, направленного на слом существующих политических институтов, но, в любом случае, эта революция будет сохранять характер всеобщности. Принцип её действия – это огонь по всем фронтам, движение по всем линиям.

            3.

            Подлинная поэзия во все эпохи обнаруживала свою причастность к изначальным, онтологическим истокам человеческого существования. Благодаря этой способности поэзия – главный метафизический проект культуры, чьё появление значительно опередило появление метафизики как таковой, – метафизики в её рационально-философских формах. И если поэзия хочет сохранить эту изначальную связь с истоками человеческого существования, она неизбежным образом должна реагировать на зов бытия, соответствовать содержанию этого зова.

            Поэзия – естественный враг капитализма, т.к. сущность поэтического не подлежит какому-либо исчислению и не может быть сведена к количественным показателям. Капитализм, реагируя на эту особенность поэтического, видит в нём проявление той изначальной культурной архаики, которая должна быть преодолена и уничтожена. Соответственно, и формы культуры, спонсируемые капитализмом, так же враждебны по отношению к поэзии. Эти формы культуры либо стремятся свести поэзию к серии сиюминутных, мимолётных переживаний, чья связь с онтологическими структурами бытия, оказывается невозможной и ненужной, а сами они, вследствие этого, часто лишь стремятся дублировать обыденную речь, либо же поэзия сводится исключительно к серии технических приёмов, - к той чистой формализации, в рамках которой поэзия оказывается технологией и только технологией. В этом, втором случае, превращаясь в инструмент речи, поэзия парадоксальным образом теряет способность нести содержательную речевую нагрузку; погружаясь в разработку разнообразных и, часто, весьма изощрённых технических форм высказывания, такая поэзия обнаруживает простой и скандальный факт, сводящийся к тому, что, вопреки всей своей технической изощрённости и структурной сложности, ей просто нечего сказать о мире. Возникает ситуация параллельного существования, когда мир и поэтический дискурс начинают существовать независимо от друга: мир изгоняет из себя поэтическое, поэзия замыкается сама на себе и забывает о существовании мира. Но для поэзии ситуация забвения мира неизбежно оказывается и ситуацией забвения самой себя. Забывая о мире, поэзия забывает о собственном предназначении. Итогом таких процессов становится саморазрушение поэтического. Его существование в полной мере становится абсурдным и ненужным.

            Современность радикализирует задачи поэзии и даёт ей шанс выйти из того состояния дурного сна, в котором она сегодня, по преимуществу, пребывает. Под знаком глобального цивилизационного вызова поэзия неизбежно должна вернуться к бытийственной онтологии, - вернуться к миру и, тем самым, вернуться к собственной сущности. И если содержанием данного вызова оказывается революция, то и глубинным содержанием поэзии так же должен стать именно революционный процесс, - процесс, отменяющий современную социально-культурную систему, способствующий глобальной деконструкции этой системы.

            В современных условиях подлинное социальное существование становится возможным исключительно в революционных формах. Следовательно, и поэзия сегодня является подлинной лишь в той степени, в какой она революционна.

            4.

            Что значит для поэзии быть революционной? Ответ на этот вопрос тесно связан с другим вопросом: что значит для поэзии быть метафизичной?

            В отличие от теоретической метафизики поэтическая онтология никогда не ставила перед собой цель явить образ мира, свободный от присутствия человека. И если в сфере теоретического мышления мир мыслится существующим как бы независимо от присутствующего в нём человека, то поэзия рассматривает человеческое существование как важнейший онтологический аспект реальности в целом. С точки зрения поэзии человек всегда присутствует в мире. В поэтическом видении мир являет себя, прежде всего, не как продукт чистого понимания – результат игры разума, а как органическое единство понимания и переживания. Реальность, явленная в сфере поэтического, это – естественное единство рационального и чувственного. Именно благодаря этому обстоятельству поэтическое родственно мифологическому.

            Но, в отличие от мифа, субъектом поэтического высказывания является не коллективный субъект, а субъект индивидуальный, единичный. Поэтическое ставит именно такого субъекта один на один с миром, предельно обнажая хрупкость и трагичность его существования. - Подлинное поэтическое неизбежно экзистенциально, а экзистенциальное – неизбежно трагично. 

            Истоки трагического мироощущения поэзии в историческом контексте связаны с тем обстоятельством, что поэзия не только родственна мифу, но и, в то же время, противоположна ему. – Собственно поэтическое становится возможным лишь тогда, когда классический, архаический миф входит в фазу своего упадка и разрушения. Одним из следствий этих процессов оказывается формирование нового типа субъективности, в основе которого находятся не коллективные ценности и поведенческие стереотипы, а индивидуальное мироощущение, осознающее себя как состояние одиночества и отчуждённости от базовых принципов старой, мифологической культуры. Возникновение поэзии – это знак того, что коллективный субъект уступает место субъекту индивидуальному, и поэтическое как таковое – это выражение опыта индивидуального субъекта. По сути, утверждение реальности индивидуального существования – это важнейшая интуиция поэзии, интуиция, устанавливающая связь между поэтическим и онтологическим.

            Индивидуальное существование изначально заявляет о себе как существование хрупкое и конечное. Именно эти обстоятельства, в первую очередь, и придают такому существованию трагический характер. Поэтическое, соответственно, - то поэтическое, которое мы обнаруживаем у истоков постархаической культуры и видим его присутствие во все значимые моменты последующего культурного становления, - есть способ выражения и осмысления трагического. - Рождение индивидуального субъекта лишь с точки зрения последующих веков может быть воспринято как некое исключительное благо, по отношению к которому всё негативное меркнет и оказывается несущественным. Но действительное рождение индивидуальности – крайне болезненный и противоречивый процесс, это некое «изгнание из Рая» - выталкивание за пределы патерналистского родового (коллективного) пространства в сферу тотальной неопределённости, непредсказуемости, внутри которой сама свобода субъекта оказывается серией непрерывных угроз и опасностей. Индивидуальное осознаёт себя как одинокое индивидуальное, и это одиночество демонстрирует себя в предельно негативных формах. Именно в этот момент осознания того обстоятельства, что «Рай утрачен», человеческая субъективность более чётко понимает и принимает собственную конечность, обретая, тем самым, трагичность мироощущения. И именно в этот момент рождается подлинная поэзия.

            Быть революционной для современной поэзии означает возврат к осмыслению основных проблем человеческого существования. Революционная по своему духу поэзия вновь обретает утраченный характер экзистенциальности, - способности, которую так боится современная официальная культура. Поэзия должна вновь поставить вопрос о смысле человеческого существования, о его дальнейших перспективах, она должна выразить индивидуальное мироощущение в его конкретных проявлениях, вписать индивидуальные моменты человеческой жизни в общую жизненную перспективу; благодаря поэзии человеческое самосознание должно обрести целостность, над разрушением которой активно работала культура ХХ века и отсутствие которой является одним из условий окончательной победы капиталистического способа производства.

            Возвращение поэзии её изначального, мировоззренческого характера будет шагом вперёд на линии исторического становления, и, одновременно, шагом, возвращающим поэзию назад – в русло Традиции. Движение вперёд в данном случае – это не обретение принципиально нового знания, аналогов которого ранее не существовало, а всего лишь преодоление состояния забвения – восстановление памяти, в рамках которого поэтическое возвращает себе то, чем уже ранее обладало. Подлинный модернизм всегда предполагает обращение к традиции; в этом контексте само наличие модернизма в режиме исторического «здесь и сейчас» является свидетельством того, что именно «здесь и сейчас» культура испытывает состояние локальной амнезии, а модернизм оказывается одним из инструментальных средств преодоления такого состояния.

            В органичности связи нового и изначального (традиционного) поэтическое обнаруживает принципиальные сходства с революционным. – Любая революция, апеллирующая к будущему, в то же время оказывается апелляцией и к прошлому. Пафос революционной стратегии – это пафос восстановления утраченного, обращение к той изначальной человеческой природе, которая была разрушена и подавлена строем, отрицаемым революцией, и которая должна быть восстановлена – в значительно более полной и совершенной степени.

            Возвращение поэзии к Традиции ни в коей мере не сводится исключительно к возвращению к стилистическим приёмам, свойственным прошлому, и, более того, может вообще не нуждаться в подобных возвращениях. Стилистика в данном случае – это проявление технических аспектов поэзии. Видеть же в поэзии исключительно технику построения высказываний – это замыкать поэзию в горизонте формального; подобный удел является неотъемлемой чертой поэтического формализма, - проявлением утраты связи с экзистенциальным. Подобное требование часто обнаруживает себя среди поэтов, активно отрицающих ценность прошлого, но не менее часто подобное же требование присутствует и в высказываниях, декларирующих идею ценности прошлого. Требование сведения поэтического языка исключительно к рифмованным строчкам не менее формалистично, чем эксперименты, связанные с разрушением грамматических структур языка. – И то, и другое в равной степени указывают на деонтологизацию поэтического.  

            В действительности поэзия не может быть привязана к ограниченному набору стилистических приёмов. Стилистика поэтического склонна к постоянным вариациям, истоки которых – в эстетике конкретного исторического периода и особенностях индивидуального опыта. Единственная, по сути, стилистическая (техническая) характеристика поэтического языка сводится к простому требованию: поэтический язык должен отличаться от языка повседневной, обыденной речи. В этом контексте требование, которое предъявляет к поэзии Традиция, это не требование верности конкретной форме, а требование наличия в поэтическом высказывании экзистенциального смысла.

            Подлинная экзистенция, обнажая трагизм человеческого существования, выводит действительный центр этого существования за пределы всех параметров, связанных с простыми, статистическими исчислениями, и, тем самым, порождает возможность конфликта между таким пониманием и стандартами современной буржуазной культуры.

            5.

            Но и связь с индивидуальным существованием сама по себе не делает поэзию созвучной революционному мироощущению, не превращает её в элемент революционной культуры. Для поэзии быть революционной  означает – не только установление связи с индивидуальными, экзистенциальными аспектами существования субъекта, но и формирование критического отношения к действительности. Соответственно, вопрос о том, что такое критическое отношение к действительности, должен быть прояснён.

            Современная капиталистическая культура превратила этот вопрос в пугало – в эмблему советской политики в сфере культуры, и попыталась подвергнуть осмеянию. В подобных действиях присутствует чёткая и последовательная логика: капитализм не способен критически относится к самому себе, повседневная стихия его мироощущения – эта беззаботность, которой на имманентном уровне восприятия сопутствует безусловное приятие действительности. Соответственно, любое критическое отношение к современной действительности, так или иначе несущее в себе сомнение в возможностях капитализма и в его легитимности, для капитализма оказывается опасным. Теоретическим воплощением данного настроения стал классический позитивизм с его требованием принимать реальность именно такой, какой она является.

            Подлинное критическое отношение к действительности предполагает, что состояние действительности неудовлетворительно и сама эта действительность в её наличных формах должна быть преодолена.  

            На онтологическом уровне восприятия критическое отношение действительности означает, что действительность не принадлежит самой себе, и сущностный центр этой действительности находится за её пределами. – Реальность – это больше, чем действительность; помимо того, что непосредственно есть в режиме «здесь и сейчас», реальное включает в себя прошлое, будущее и – в рамках индивидуального мировосприятия – то, что существует вне и независимо от конкретных пространственно-временных характеристик. Именно наличие таких элементов реального, - элементов, выступающих по отношению к действительности как Иное, - наделяет это реальное характером долженствования. – Критическое отношение к действительности – это рассмотрение данной действительности под знаком Иного, предоставление действительности во власть, в распоряжение Иного. Иное же, в свою очередь, выступает по отношению к наличной действительности под знаком истины и как требование её изменения. Становясь онтологическим центром реальности, иное объявляет действительность несамодостаточной, её конкретные формы – иллюзорными, а её наличное состояние – несовершенным. Иное может конкретизироваться в самых разнообразных формах – в зависимости от социально-исторической конкретики; оно может называться Богом, пустотой, историческим законом или законом природы, но все эти, и другие формы Иного имеют значение лишь в границах индивидуального опыта. На общем, структурном уровне Бог и Закон исторического развития, по сути, тождественны друг другу в том, что именно в них содержится центр реального, и по отношению к ним действительность проявляется как несовершенное. Для существования критического отношению к действительности по сути не важно какую именно конкретную форму примет это Иное, важно лишь то, что такое Иное существует.

            Поэтическое как первичная онтологическая интуиция открывает доступ к восприятию Иного для индивидуального сознания. Соответственно, поэтическое изначально несёт в себе критическое отношение к действительности, которое, в свою очередь, оказывается ещё одним элементом поэтической Традиции. И восстановление такого отношения не только способно сделать дух новой поэзии созвучным духу революции, но и вернуть его к собственным первоистокам. 

            Наличная действительность никогда не ограничивается исключительно набором объектов и комплексом связей между ними. Любая действительность неизбежно включает в себя и субъекта, в этой действительности присутствующего и действующего. И если мир вещей, увиденный на фоне присутствия Иного, обнаруживает собственную иллюзорность и несамодостаточность, и, как следствие, оказывается вынужденным подчиниться требованию изменения, то же самое и в той же степени это можно сказать и о субъекте как элементе этой же действительности; он так же оказывается несамодостаточным и несовершенным. Вследствие этого жизненная ситуация субъекта развёртывается как жизнь-в-состоянии-служения, в рамках которой конкретные человеческие действия оказываются жёстко скоординированными с некой внеэмпирической идеей и подчиняются требованиям этой идеи. Именно ценность идеи, а не ценность самого себя, субъект и утверждает в процессе непосредственного поэтического творчества. Индивидуальная субъективность, по сути, приносит себя в жертву идее.

            Это изначально жертвенное устремление поэтического творчества опять-таки сближает его с мироощущением революционного действия, - подлинная революционная психология не может существовать, подчиняясь нормам эгоцентризма; нормам эгоцентризма могут подчиняться жажда погрома, грабежа, желание мести. Но в революционном действии изначально доминирует именно жертвенное начало.

            Современная культура, естественно, стремится изгнать жертвенность из сферы художественного творчества, подменяя её элементами экстравагантности и занимательности, низводя до уровня развлечения. Соответственно, и подавляющее большинство поэтических текстов, написанных в современное время, - тех текстов, что следуют соблазнам, идущим от культурного официоза, - оказываются обречёнными на итоговое забвение. В перспективе грядущего подобные произведения оказываются аналогами некой культурной «накипи» - чем-то безусловно случайным и третьестепенным.

            6.

            Само наличие многочисленных созвучий революционного пафоса и базовых поэтических интуиций не является чем-то случайным. – Базовые поэтические интуиции сами по себе несут в себе мощный взрывной импульс, способный радикально изменить и мироощущение отдельного индивида, и мироощущение культуры в целом. Данные интуиции – на структурном уровне – есть осуществлённость прыжка сознания от одного состояния к другому. Озарение не склонно менять картину мира постепенно; наоборот, озарение действует резко, стремительно и безапелляционно. Точно так же действует и подлинная революция.

            Вся история мировой поэзии – это история непрерывных микро-революций, очагом которых оказывается индивидуальное сознание. В этом контексте поэтическое – это радикальный опыт культуры, направленный на радикальное изменение мира, если мы будем понимать под словом мир то, что изначально является продуктом нашего восприятия. – Поэтическая метафора как инструмент культурного действия меняла реальность чаще и радикальнее, чем все непосредственные, прямые действия, связанные с социальной сферой существования. Единственной силой, способной успешно конкурировать с метафорой в сфере преобразования мира, является мистика. Но не являются ли поэтическое и мистическое двумя разными сторонами одного и того же культурного процесса? Основания поэтических интуиций с полным правом могут быть осознаны как основания мистические. А язык мистики, в свою очередь, для того, чтобы стать языком культуры, нуждается именно в поэтической метафоре и, по сути, ни в чём более…

            7.

            Грядущая революция заново ставит вопрос об ответственности поэта. – Идея «ответственности поэта перед самим собой» – идея эгоцентристская и, по сути, антипоэтическая, уступает место идее «ответственности поэта перед поэзией», которая, в свою очередь, конкретизируется в требовании обязательного отклика на вызов времени. Реагируя на это требование, поэт и поэзия возвращаются к собственным онтологическим истокам, поэзия восстанавливается в своём изначальном, подлинном звучании.

            Как много людей, так или иначе пишущих стихи, окажутся способными прореагировать на этот вызов времени? – История культуры не знает больших чисел, и если новая революционная эпоха подарит национальной литературной традиции всего лишь несколько десятков ярких имён, то поэзию этой эпохи можно будет считать в полной мере состоявшейся… Возможно, подобная оценка кому-то покажется жестокой, но будем помнить, что жестокость – это главная черта исторической памяти. – Память – это, прежде всего, способность забывать, - забывать о многом для того, чтобы помнить о главном.