Онтологические прогулки

 

Армия Крайова в Белоруссии

 

        

           Книга Евгения Семашко «Армия Крайова в Белоруссии» впервые была напечатана в середине девяностых годов и, по большому счёту, осталась незамеченной. Возможно, главная причина такого невнимания связана с тем обстоятельством, что издание вышло на белорусском языке, что создавало большие проблемы при её распространении. Универсальным языком общения в Белоруссии является русский, а все попытки популяризации белорусского языка, особенно – в девяностые годы – можно считать филологическим изыском, эстетические достоинства которого очевидны далеко не всем.

          Впрочем, у белорусских националистов по этому поводу имелись определённые надежды, которые они пытались навязать всему белорусскому обществу. И в этом контексте публикация «Армии Крайовой» на белорусском языке стала своеобразным компромиссом. Автор пошёл навстречу ожиданиям местного национализма, опубликовал книгу на «родном языке», но наполнил её таким содержанием, которое этому национализму едва ли могло понравиться.

          Сторонники «белорусизации» не скрывают своих симпатий к Польше и связывают с ней ту самую историческую альтернативу в истории белорусского народа, в рамках которой можно было бы избежать присоединения Западной Белоруссии к СССР, уклониться от советской коллективизации и, в итоге, обрести возможность некоего автономного исторического развития.

          Книга Семашко, формально посвящённая более узкой теме, показывает наивность подобных воззрений. Описывая действия Армии Крайовой в Западной Белоруссии и Литве во время Второй мировой войны, автор касается нюансов польской политики в восточных кресах в довоенное время. И на этом фоне события в Белоруссии в 1939-1941 годах кажутся не столь трагичными, в сравнении с тем, что происходило на западнобелорусских землях во время польской оккупации. Советская политика никогда не ставила перед собой цель уничтожения белорусского народа, в отличие от польской, для которой геноцид по отношению к другим народам является нормой. 

          Но в первую очередь книга Семашко требует прочтения по другим причинам. Автору удалось проникнуть на terra incognita отечественной исторической публицистики. Он затронул проблемы и темы, которые на всём протяжении советского времени оказывались в сфере умолчания. Речь идёт об очередной «неизвестной странице» в истории Второй мировой войны: об участии главной польской конспиративной организации в событиях 1939 – 1945 годов на территории Белоруссии и Литвы. В советское время эта тема не могла быть озвучена по очевидным причинам. Обнародование даже небольшого количества фактов, относящихся к деятельности Армии Крайовы, подрывало основания той «братской дружбы между советским и польским народами», наличием которой Советский Союз так гордился. В постсоветское время эти же факты наносят удар по образу современной Польши как «большого друга» белорусского народа. Историческая реальность оказывается совсем не такой, какой её хотели бы видеть польские идеологи. Официальная польская идеология стремится создать образ Польши как образцовой европейской страны, чья политика на протяжении долгого времени воплощала главные европейские ценности, связанные с идеей свободы личности, равенством политических прав, демократией и либерализмом. Но подлинная идеология Армии Крайовой если и соответствует европейским ценностям, то отнюдь не либеральным, а тем, которым следовал германский нацизм. А об этой странице истории и Европа в целом, и Польша в частности стараются не вспоминать. И когда польские историки рассказывают о деятельности АК, то их внимание сосредотачивается совсем на других сюжетах. Например, на героическом антифашистском Варшавском восстании и плохом Сталине, не пожелавшем ценой десятков тысяч жизней советских солдат этому восстанию помочь…

          Книга Евгения Семашко такому тренду не соответствует. Автор собрал большое количество фактов, которые свидетельствуют совсем о другом. Эти факты и являются главным достоинством книги «Армия Крайова в Белоруссиии», требуют обнародования и внимательного изучения. Идеология АК и польского национализма в целом проявляются на станицах этой книги вполне отчётливо.

 

***

 

          В России Армия Крайова ассоциируется, в первую очередь, с Варшавским восстанием 1944 года. Но, при этом, представления о программе этого восстания, его идеологии и действительных целях оказываются достаточно смутными, нечёткими.

           Варшавское восстание давно превратилось в миф, активно используемый польской пропагандой. В Польше подчёркивается «антифашистский характер» этого восстания, благодаря которому и его организатор – Армия Крайова – получает статус антифашистской организации. Август 1944 года становится своеобразной индульгенцией, «отменяющей» всю предшествующую историю АК и ставящей её в один ряд с антифашистами Советского Союза, Югославии, Франции. В этом контексте обвинения в адрес советского руководства, «не пожелавшего» прийти на помощь восставшим полякам, приобретают особый подтекст: СССР не помог своим – честным и настоящим антифашистам, сражающимся с немецкими войсками в едином строю стран антигитлеровской коалиции.

          Значительное количество варшавян, принявших участие в восстании, именно так и воспринимало собственную позицию. Но к Армии Крайовой данные представления не относятся. АК никогда не была антифашистской организацией в точном смысле этого слова. Наоборот, идеология АК – это идеология фашизма, или, точнее, нацизма, и, соответственно, сама Армия Крайова являлась организацией нацистского типа.

          Парадокс Варшавского восстания в том, что это выступление против немецкого нацизма было организовано польскими нацистами и осуществлялось при их непосредственном руководстве.

          Столкновение двух нацизмов – немецкого и польского – многими представителями польской военной и политической элиты рассматривалось лишь как досадное недоразумение – ошибка Гитлера, погубившая, в итоге, и Польшу, и Германию.

          И в современной Польше сторонников таких взглядов по-прежнему много. Польское историческое воображение активно создаёт фентезийные картины, в которых вермахт и польская армия совершают совместный поход на Восток, вследствие чего территория Великой Польши стремительно расширяется в восточном направлении, куда-то далеко, вплоть до Урала… Но 1 сентября 1939 года что-то пошло не так. И убеждённые нацисты, переместившиеся в Лондон, вынуждены были стать антинацистами.

          Так кому же не пришла на помощь Красная Армия в августе 1944 года? – Нацистской организации, которая в ответ на помощь была готова стрелять в спину советским солдатам при каждом удобном случае.

          Конечно, как уже было отмечено выше, в рядах восставших были не только члены Армии Крайовой. В восстании участвовало много обычных жителей города, не имевших к этой организации прямого отношения. Но гибель этих людей – на совести всё той же АК, т.к. само восстание было военной авантюрой, не имевшей шансов на какой-либо успех. Оно было очередной политической глупостью польской элиты, не способной, как подсказывает история, принимать ответственные решения вне состояния аффекта.

          Эта глупость неоднократно губила польское государство в прошлом. Сыграла свою роль она и летом 1944 года.

 

          Активно тиражируемые польской пропагандой фотографии рядовых участников восстания не должны вводить в заблуждение. Как отметил Гегель, каждый народ имеет то правительство (элиту), которое заслуживает. Народ и элита сообща формируют судьбу страны. И разве не эти, обычные варшавяне так радовались политическим дивидендам, что получила их страна в момент уничтожения Чехословакии? Разве большинство из них не испытывало радостный восторг от деклараций своего довоенного руководства, заявлявшего, что в будущем территория Польши расширится «от моря до моря»? Смущала ли это тихое большинство реальная политика их государства в восточных кресах, в рамках которой местное, белорусское население почти официально было превращено в людей «второго сорта»? – Нет, тогда их всё устраивало. Но как подсказывает иррациональный закон жизни, за всё надо платить. И если ты призываешь отправить на виселицы (любимый образ польских националистов) чужих детей, надо быть готовым к тому, что на этих виселицах могут быть повешены твои собственные дети.

          Народ творит собственную судьбу. И всё, что народ может сделать впоследствии – это её принять. В Германии эта судьба была принята, и после 1945 года началась «работа над ошибками». В Польше этого не было сделано до сих пор. Возможно, именно поэтому мировоззрение польского общества до сих пор является нацистским в своих глубинных основаниях.

 

***    

          Политика Польши в восточных кресах – это политика национального геноцида. Антисемитизм (одно из самых любимых польских увлечений) успешно сочетался с тотальными репрессиями против белорусов. Семашко в своей книге приводит высказывание одного из польских националистов: «с белорусами нужно вести разговор только языком «виселиц и только виселиц..., это будет самое правильное разрешение национального вопроса в Западной Белоруссии». Даже лексика этого высказывания обнаруживает сходство с Германией 30-х годов.

          При том, что к открытому геноциду белорусов польское руководство – по внешнеполитическим причинам – прибегнуть не могло, оно сделало всё, чтобы уничтожить национальное самосознание белорусского народа, а самих белорусов превратить в граждан второго сорта. На территории польской Белоруссии закрываются белорусские школы, сокращается сеть больниц, ограничивается доступ белорусов к высшему образованию, уничтожаются белорусские газеты, идут репрессии против православия.

          «Мы возьмём от других наций ту здоровую кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы прибегнем к отбиранию у них детей и воспитанию их в нашей среде. Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует». Это из речи Гиммлера в Познани, произнесённой 4 октября 1943 года. В значительной степени она характеризует и политическую модель, внедряемую поляками в Западной Белоруссии.

          Различия между польской и немецкой политикой по отношению к нетитульным нациям – количественные, а не качественные. И в том, и в другом случаях эти нетитульные нации были приговорены к «изъятию» с контролируемых территорий, т.е. к фактическому исчезновению. А до того момента, когда такое «изъятие» должно произойти, они должны были быть подвергнуты жесточайшей эксплуатации на благо своих хозяев.

          То, что Польша не применяла в Западной Белоруссии газовых камер, массовых расстрелов, не создавала гетто, является следствием случайного стечения обстоятельств: в глазах своих французских и английских союзников польское государство должно было выглядеть «цивилизованно», иначе общественное мнение в этих странах выступило бы против заключения с Польшей союзнических отношений. Но то, что поляки способны строить концентрационные лагеря, они наглядно продемонстрировали ещё во время советско-польской войны 1920 года.

          Порой фотографии и кинохроника свидетельствуют о реальном положении дел лучше, чем письменные исторические документы. Множество фотографий, сделанных в сентябре 1939 года в Западной Белоруссии, предельно наглядно демонстрируют ту искреннюю радость, с которой местное белорусское население встречало своё освобождение от власти польского режима. Непосредственность реакции людей было невозможно инсценировать. Польша на этих землях воспринималась как оккупант. И когда польское государство рухнуло, это вызвало неподдельную радость на всех территориях, на которых поляки успели оставить свой след.

          В связи с этим вспоминается древнегреческий миф о царе Мидасе, превращавшем в золото всё, к чему он прикасался. Что такого есть в польской ментальности, благодаря чему практически любой опыт взаимодействия с польским государством оборачивается презрением и ненавистью к нему? И подобные реакции регулярно возникали не только в Западной Белоруссии, но и на Западной Украине, в Литве, на территориях, отторгнутых от Чехословакии.

 

          Осенью 1939 года при активной поддержке Лондона Армия Крайова начинает создавать конспиративную сеть на территории Западной Белоруссии и Литвы. И сразу же обнаруживается следующее: АК может опираться исключительно на местное польское население. С началом Великой Отечественной войны и оккупации этих земель Германией, ситуация (за небольшими исключениями) никак не меняется. Поляки по-прежнему остаются в одиночестве. При том, что политика немцев в Белоруссии вызывает активное сопротивление со стороны местного населения, оно не спешит объединяться с членами Армии Крайовой. Чаще можно встретить отдельных поляков в белорусских партизанских отрядах, нежели белоруса в польской конспиративной организации.

          Причина «одиночества АК» в годы войны связана не только и не столько с исторической памятью, сколько с теми целями, которые Армия Крайова декларировала в это время.

          За время немецкой оккупации члены АК так и не научились видеть в представителях других народов равных себе. Идея польской исключительности никуда не исчезла из их психологии. И цели их борьбы так же не подверглись какой-либо коррекции. Армия Крайова стремилась к восстановлению старой, довоенной Польши и возрождению тех самых шовинистических идеологем, что осенью 1939 года уже привели страну к краху. В этой перспективе местное белорусское население воспринималось членами АК не в качестве равноправных участников сопротивления, а в качестве – в соответствии с нормами довоенной польской идеологии – людей второго сорта, низшее сословие, предназначенное для эксплуатации своими польскими хозяевами. И местные это очень хорошо понимали.

          Формально АК стремилась к восстановлению Польши в границах 1939 года, но в реальности «энтузиазм» многих его участников шёл намного дальше. Свою роль сыграла традиционная польская русофобия, под влиянием которой АК начала грезить об историческом реванше и победе над Россией. Т.к. самостоятельно Армия Крайова этой цели достичь не могла, её руководство сделало ставку на Третью мировую войну, в рамках которой коллективный Запад должен был выступить против СССР. (Такие же фантазмы присутствовали и в сознании западноукраинских националистов). И Польша должна была стать авангардом Запада в этом походе. При этом допускалось, что в новой войне на стороне Запада могла выступить и Германия: противоречия времён Второй мировой войны оказывались не столь существенными – по крайней мере, на фоне многовековой русофобии.

 

          Стратегическое поражение Армии Крайовой нельзя назвать неожиданным. Политические расчёты АК опирались на огромное количество допущений – возникновения серии событий, над которыми сами поляки власти не имели. Но история пошла по другому сценарию. После Второй мировой войны Польша возвращается в сферу российского (на тот момент – советского) влияния. Итог Второй мировой войны оказался прямо противоположным тому, о чём мечтали бойцы АК и польские эмигранты в Лондоне.

          Это поражение Армии Крайовой в исторической перспективе выглядит по-своему типичным – ещё одним звеном в серии глобальных польских неудач, начавшихся, как минимум, в середине XVIII века и продолжающихся вплоть до настоящего времени.

          Весь ход польской новоевропейской истории сводится к короткой формуле «поляки начинают и проигрывают». В связи с этим велик соблазн объяснить регулярные провалы польской геополитики ссылкой на невысокое качество польской политической элиты. Но подобное объяснение не может быть полным. Если общество из века в век делает одни и те же ошибки, то проблема – не в единичных, случайных решениях. Причина таких ошибок имеет системный характер. Их необходимо искать не в сиюминутном стечении обстоятельств, влияющих на конкретные политические решения, а в основаниях польской культурной жизни, в онтологии польского исторического существования.

 

***    

          Все негативные особенности польской исторической жизни непосредственно связаны с её геополитическим положением на карте Европы.

          Будучи изначально частью славянского мира, обладая славянским типом психологии, Польша стала частью Западной цивилизации, заняв в ней место политической и культурной периферии. И это положение уже не может быть изменено, ни при каких обстоятельствах. С одной стороны, Польша не может вернуться к своим историческим истокам и, по большому счёту, польское общество не видит никакой необходимости в таком возвращении, но, с другой стороны, периферия никогда не сможет стать центром, её роль в жизни цивилизации, к которой она относится, всегда будет вторичной и дополнительной.

          Такое положение сформировало вектор польского духовного и политического становления – по-своему яркий, но, в то же время, трагический, и, как показывает история, во многом – суицидальный.

          Польская элита и общество в целом на протяжении нескольких столетий стремятся доказать Западу, что они являются его органичной частью, что Польша – такое же западное государство, как и Германия, Франция, Англия.

          Глубинным основанием любой цивилизации является соответствующий психологический тип и соответствующая, сформированная этим типом, картина мира. Внутри цивилизации всегда присутствует некое глубинное ядро, относительно которого все остальные культурные и этнические элементы оказываются вторичными и дополнительными.

          Вопрос о том, какие именно психологические типы образуют ядро Западной цивилизации, является дискуссионным. Но при любых ответах на него очевидно, что Польша к этому ядру не относится. Её положение в западном мире сходно с положением приёмного ребёнка, который, формально являясь членом некой патриархальной семьи, в действительности никогда не станет в этой семье в полной мере своим. Его очевидное несходство с другими родственниками всегда будет бросаться в глаза.

 

          Периферийное положение внутри цивилизации неизбежно формирует логику действия, направленную на подражание и заимствование.

          Такое подражание может быть по-своему ярким и талантливым, в случае с Польшей оно таковым является, но, при этом, оно всегда будет поверхностным, внешним. Подражатель не имеет доступа к глубинам того явления, которое стремится воспроизвести. И это обстоятельство не позволяет ему воздействовать на глубинные основания этого явления, привносить в них нечто безусловно новое. Его судьба – соучастие в развитии отдельных, частных форм жизни той цивилизации, к которой он принадлежит, но к развитию базовых элементов жизни он оказывается непричастен.

          Польское самосознание смогло воспринять у Запада ощущение собственной исключительности, но не смогло приобщиться к источнику, который это чувство питал. Из-за этого ощущение исключительности, собственного превосходства поляки абсолютизировали. Само понимание сути Запада свелось к идее превосходства Западной цивилизации над другими народами.

          И если в Германии и Англии идея расового превосходства является всего лишь одной из базовых идей, формирующих картины мира этих народов, то в польской картине мира и польском мировоззрении расизм стал, безусловно, главной идеей, подчинившей себе все остальные.

          В современных культурно-политических реалиях идея расового превосходства наиболее полно и последовательно воплощается в нацизме. Это духовное устремление может иметь разные культурно-исторические модификации, но, в любом случае, оно связано с идеей безусловного превосходства собственной нации над всеми остальными и с соответствующими, репрессивными политическими технологиями, ориентированными на подавление других народов. В отличие от национализма, утверждающего ценность собственной национальной жизни и стремящегося к её развитию, нацизм обладает экстенсивным, внешним вектором. Если национализм утверждает право своего народа на существование, то нацизм отрицает право на существование других народов. С этой точки зрения нацизм изначально деструктивен. Он формируется на основе глобального комплекса собственной неполноценности, когда, в качестве компенсации за собственное несовершенство, субъект выдвигает требование уничтожения всех, кто каким-то образом от него отличается. Нацизм не требует от своей нации стать лучше. Вместо этого он стремится уничтожить другие нации и, тем самым, сделать невозможным сравнение собственного народа с другими. Отсутствие возможности сопоставления и сравнения позволяет нацисту абсолютизировать собственное существование со всеми его достижениями, проблемами и неудачами.

          Как наглядно показала история, нацизм свойственен и Германии, и Англии, и многим другим, действительно западным странам. Но в этих странах он не является единственным умонастроением. Как уже отмечалось неоднократно, та же культура Германии дала не только развитие расовой теории, но и сформировала мировоззрение Гёте. Немцам есть что предъявить миру за пределами нацистской парадигмы. Для Германии нацизм – это лишь одна из  возможностей культурного становления.

          В Польше ситуация оказалась принципиально иной. Нацизм стал для Польши единственной, абсолютной идеей, конститутивной для польской ментальности.

          Это обстоятельство предполагает, что нацизм из польского мировоззрения не устраним. Поскольку на глубинном уровне Польша и нацизм – это тождество, нацизм в Польше будет существовать столько же, сколько будет существовать сама страна. А в ближайшей исторической перспективе нет оснований считать, что существование Польши находится под угрозой.   

 

***    

          Важнейшим элементом польской духовной жизни является русофобия. Вне этого умонастроения существование Польши невозможно.

          Польская русофобия (в отличие от польского антисемитизма) производна от польского нацизма и является структурным элементом польской картины мира.

          Россия для Польши – это воплощение образа Другого. Логика нацизма требует его уничтожения, так как Другой ставит под знак вопроса оправданность выбранного нацистом пути и объективность нацистских самооценок.

          Но болезненность русской темы для Польши связана не только с фактом существования на польских границах огромной и самодостаточной цивилизации, имеющей, к тому же, общие с Польшей исторические корни, о которых польская культурная элита достаточно часто стремилась забыть.

          Болезненность русской темы для Польши усиливается тем обстоятельством, что Польша никогда не воспринималась в России по-настоящему серьёзно. В новоевропейской исторической перспективе она не являлась, не является и не будет являться для России глобальной, сущностной проблемой. Такой проблемой для русского самосознания являются отношения с Западом, но Польша – в этом контексте – в качестве того Запада, с которым необходимо говорить серьёзно, русским сознанием не воспринималась. Европа в русском восприятии – это Германия, Франция, Англия, Италия… А Польша – это территории, которые всего лишь необходимо преодолеть для того, чтобы ехать дальше.

          Польша для России уже много столетий обладает свойством той чудесной прозрачности, сквозь которую можно увидеть нечто действительно важное и серьёзное. Время от времени эта прозрачность делает резкие телодвижения, стараясь привлечь внимание к собственному существованию. Такие действия могут вызывать удивление и раздражение. Но, при этом, пустое пространство продолжает оставаться пустым.

          Усугубляет эту ситуацию то обстоятельство, что Запад этот русский взгляд «сквозь Польшу» считает вполне оправданным и рациональным. Отношения между Русской и Западной цивилизациями выстраиваются таким образом, что западная и русская периферии оказываются лишёнными субъектности инструментами для решения тех глобальных проблем, к которым периферия никакого отношения не имеет и иметь не может. Для периферии – это очень обидная ситуация…

         

          Любой нацизм изначально связан с внешней агрессией. Но польский нацизм вынужден принимать во внимание фактор реальности. Агрессивные действия против Германии грозят Польше множеством неприятных последствий, что предельно наглядно продемонстрировал 1939 год. Сентябрьские события 1939 года во многом стали германским ответом на анти-германскую польскую риторику, усиливавшуюся на протяжении десятилетия.

          На восточных границах Польши сложилась иная ситуация. Открытая внешняя агрессия оказывается проблематичной, но существует возможность для активной риторической деятельности. Происходит своеобразная коллективная сублимация, в рамках которой политическое бессилие трансформируется в желание. Неспособность действовать усиливает ненависть. – Эта схема в своё время на базе индивидуальной психологии была чётко сформулирована Фредериком Пёрлзом.

 

***    

          Нацистские основания польского самосознания вскрывают в Варшавском восстании 1944 года специфические элементы, которые долгое время оставались в тени.

          За этим восстанием прочно закрепилось определение «антифашистское». Если предположить, что между нацизмом и фашизмом можно – в этом, частном случае – поставить знак равенства, то такая характеристика верна лишь отчасти.

          Варшавское восстание было восстанием национальным, восстанием поляков против немецкой оккупации. Этот очевидный факт оставляет в тени вопрос о позитивной программе этого восстания, хотя именно он является наиболее важным.

          Варшавское восстание было организовано Армией Крайовой, т.е. по сути – польской нацистской организацией. Это было восстание, организованное польскими нацистами против нацистов немецких.

          В результате победы восстания, как казалось его организаторам, на карте Европы должно было возникнуть ещё одно нацистское государство. Оно, естественно, не имело бы ничего общего с атрибутикой и символикой германского нацизма, но его политическая практика вполне соответствовала бы нацистским стандартам.

          После победы Армии Крайовой на территории  всей Польши, это государство, как уже отмечалось выше, должно было принять участие в общезападном крестовом походе против России. И можно легко представить, как действовали бы поляки на вновь захваченных ими землях Белоруссии… Польский террор был бы значительно более кровавым, чем террор со стороны немцев.

          Но, впрочем, крестового похода не состоялось, восстание проиграло, а Запад в очередной раз продемонстрировал, что в его глазах субъектностью Польша не обладает. Эта страна стала частью Большой сделки и вошла в советскую зону влияния.

 

***    

          К сожалению, книга Семашко не богата общими выводами. Автор старается следовать позитивистской методологии, утверждающей, что набор фактов сам по себе достаточен для понимания картины в целом, и общих умозаключений не требуется. Наверное, свою роль в формировании такой установки сыграла сама тема исследования: на этой «территории» Семашко оказался в роли первооткрывателя. Огромное количество фактов и жизненных историй, собранных автором, не позволило ему перейти к их анализу. Книга и без обобщений оказывается достаточно объёмной.

          Безусловно, позитивистский метод обладает рядом достоинств, но у него есть и серьёзные недостатки, важнейшим из которых является угроза соскальзывания в ценностный релятивизм. И время от времени автор по этому пути идёт. Наверное, такой подход можно считать авторской уступкой местным националистам.

          Так, в частности, Семашко, описывая предвоенные и военные события,  старается не упоминать Россию и русских. Советский Союз в книге получает полупрезрительное именование «Советы», а о том, что именно русский народ в составе русской армии внёс решающий вклад в победу над Германией, не упоминается. Порой при чтении книги может возникнуть ощущение, что Белоруссия – это некая самостоятельно существующая страна. Мысль, что существование Белоруссии вне связи с Россией невозможно – ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем – так же не озвучивается. А жаль. Те же поляки в этом вопросе были честнее и последовательнее. Для Польши никакой самостоятельной Белоруссии не существовало и не существует в принципе. И когда польские нацисты требовали виселиц для белорусов, белорусы были для них всего лишь специфическим именованием русских и никем более.  

 

          Статья была впервые напечатана в сборнике «Польский террор в Белоруссии в годы Второй мировой войны» (М., 2021, с. 357 – 369)