Чтение
Павел Кричевский (07/12/2016)
Старость Робинзона
(Даниель Дефо. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо)
История – это лестница Иакова, по которой ангелы сходят с неба.
О. Мандельштам
Старость – это не дар и не резервуар
памяти, это лестница, по которой
черти спускаются на работу.
Я когда-то был Робинзон
и учился у местных лар
петь песню о доме,
не перевирая ноты.
И, стоя на острове, величиною с мыс
какой-нибудь доброй надежды,
я построил двери,
не потому что был практический смысл,
а чтобы отстоять своё право на слово «верить».
Я заплатил за жизнь собою. Но случился дефолт:
меня увезли в старость и сделали экспонатом.
Теперь я дедушка Робин. Читаю внукам Дефо,
учу их правилам поведения образцовых пиратов.
Я тащу с собой ко дну не праздный вопрос:
бессмертны ли лары, учившие петь о доме?
Если нет – то останется песня, которую я унёс.
И где-то посеял.
И ничего кроме.
К Чеславу Милошу
(Чеслав Милош. Это. Второе пространство)
***
Видел я наяву, как вороньё грызло, терзало
чью-то живую плоть – птицы, должно быть, певчей.
Алый комок дышал ещё, в смерть не веря,
и, казалось, боль отдельно жила,
песней последней, неспетой
в тёмном небе дышала.
Одета
в толстую кожу лунного света,
сны переваривая, спит ночь.
Смотрю в снег листа, усыпанный словами –
вороньём, но
читаю зиму во вдоха-мороза строгой раме.
«Трагедии подобает оправа», - ты написал и
умер. Остались на могиле числа.
С содранной кожей, алым
было твоё слово, Чеслав.
Как рассказать
о тебе, уведшем небо с собою в землю? Я не умею
соединить чёрное и белое в алое,
вдох-мороз удержать,
и от вороньих стай зима всё теплее,
и вдох уже выдохом повернул вспять…
Разговор с Гонсало Рохасом о бабочке
(Гонсало Рохас. Реквием по погибшей бабочке)
…выползем наконец из кокона страха:
и что ж там, красавица?
Ты, всё ещё возлежащая
на роскошном ложе своей красоты, открой нам, как
или хотя бы когда.
(Перевод Ек. Хованович)
***
«Когда?» – нет такого вопроса, Гонсало,
да и вопрос «как?» - надуман.
Просто выползем из кокона страха, -
вот тогда и так.
Кокон страха – эти вопросы, Гонсало.
Мы летим из бездны в бездну,
посмотри вниз и посмотри вверх –
там нет ни низа, ни верха,
и нельзя разбиться о слова
рождение и смерть.
Мы оказались в коконе страха, Гонсало,
чтобы познать пространство и время –
тесноту и боль,
чтобы наши страхи догнали друг друга,
сделав кокон еще прочнее.
Это всего лишь слова, Гонсало и в их тени
на роскошном ложе своей красоты,
приколотая к нему вопросами
«когда?», «как?» и «что там?»,
возлежит твоя бабочка.
Оторви взгляд от неё, Гонсало,
оторви пришитый к ней намертво взгляд –
ей не будет больно,
да и тебе – не больнее, чем когда взгляд пришит.
Оторви от неё взгляд, чтобы увидеть её летящей, Гонсало,
теперь, когда ты, наконец, уже догнал её.
Орфей. Эвридика. Овидий
(Публий Овидий Назон. Метаморфозы. Х. 1-84, ХI. 1-84.
Райнер Мария Рильке. Орфей. Эвридика. Гермес)
Песня,
как рождаются смертные строки?
Чтобы стихи начали жить,
нужно вскрыть мёртвое тело книги
и стерильным пером,
не запачканным рифмами,
аккуратно вырезать Овидиевы смерти.
Вот Эвридика Орфеем любимая
по лугу блуждает. Её формы прекрасны.
Бюст, причинное место, как писал не о ней
не так любивший Овидия Бродский.
Вот змея длиною в целую строку.
«Её зуб уязвляет пяту Эвридики».
Укус не принадлежит никому –
ни герою, ни жене-героине и ни змее-героине.
Змея, потеряв свой укус,
уползает в междустрочное пространство,
но обещает вернуться.
А укус, как циркуль чертит круг времени
с центром в Эвридикиной пяте
и, прокалывая её, достаёт до Аида.
Начинается отсчёт смертям.
Вот тонкая радиальная линия
от окружности к центру:
Орфей спускается в Аид,
чтобы спеть Персефоне песню.
На плотную смерть Эвридики
Падает бесплотная тень Орфея.
Ваша смерть всегда от вас справа
и чуточку сзади, - так сказал
дон Хуан-Кастанеда себе-Кастанеде
(хотя, при чём здесь это?)…
Умирал ли Орфей на лугу с Эвридикой?
Жил ли он с ней в Аиде?
Радиальная линия становится толще.
На восковой дощечке остаётся царапина.
«Вот уж в молчанье немом
по наклонной взбираются оба».
На пути от центра к окружности
умолкают Орфеевы песни.
Строгий путь из мира смерти
в смертный мир требует тишины,
точнее, тишина – сама Эвридика,
как подумал, должно быть, Гермес,
сопровождавший её,
если Рильке не врёт нам.
И снова укус ожидал Эвридику –
укус Орфеева взгляда.
Круг второй наложен на первый,
но его края выступают –
Эвридика, наконец, заговорила.
Орфей возвращается к песням,
захватив с собой её последнее
«Прости!»
Таковы они – круги Аида.
У Овидия уже текут слюни
при виде мёртвой Эвридики:
«Смерть вторично познав,
не пеняла она на супруга.
Да и на что ей пенять?
Разве на то, что любима?»
Смерть двойная, ставшая песней,
заставляет вслед идти за Орфеем
«леса, диких животных и скалы».
Это уже паника и хаос
внутри кругов и снаружи,
и это движение ничего не держит.
Капают, капают кровавые слюни,
опьянённые вакховым соком,
наливают доверху сосуд Орфеевой смерти.
Вот Овидий, наконец, спускает её на Орфея.
В третьем круге нет центра –
он растекается последней Орфеевой песней,
когда оторванная голова певца и лира,
несясь рекѝ серединой,
звучат и шепчут печально.
Смерть вторично познав,
Орфей впервые познаёт глубину.
Овидий прокалывает
восковую дощечку насквозь,
и песня Орфея достаёт до Аида.
И выползает змея.
Так кто же, кто ты, Овидий?
Змея, которая стремясь поставить в песне
последнюю точку,
«на чужедальнем песке на уста нападает»,
готовясь их ранить укусом,
и, протянув своё тело
от пяты живой Эвридики
и до мёртвых Орфеевых уст,
стать плотью поэмы?
Или ты Феб-убийца, который,
«ей пасть превращает раскрытую
в твёрдый камень»?
Так кто же, кто ты, Овидий?
Твердеет зияние зева, ещё твердеет.
Но когда оно затвердеет, Овидий,
его бездонная пустота поглотит тебя,
ибо она есть недопетая голодная
песня.
К Уильяму Фолкнеру
( Уильям Фолкнер. Свет в августе)
***
Свет августовского вечера,
по тебе стекают строки Фолкнера,
твоя тонкая драгоценная ткань
сейчас прорвётся, как кожа
только что убитого оленя,
которого собираются свежевать.
И хлынет ливень – тёмная кровь неба.
Чтение
На дне реки сырое дно,
по дну совсем не ходят рыбы,
они в своём летают небе,
они читают свой полёт.
И оттого их рыбье небо
и гуще нашего и тише,
и ветер сильного теченья
не рвёт на клочья воздух рыбий,
он вместе с рыбами летит.
Их небо – книга, рыбы – строки,
на разной высоте читаем
сюжет, и рыбы одиноки,
и в рыбьем небе рифы, гроты,
как мысли тайные при чтенье
уводят в то пространство страха,
в то странное небытие,
где нечто теплится и стынет
ещё беспомощней надежды,
уже рельефнее мечты.
Летают рыбы и изнанку
случайных видят отражений,
и слов и взглядов пустотелых
осколки острые и жала
они готовы проглотить.
Есть в чтенье страшная реальность –
мы либо строки убиваем
собою, либо мы ныряем
в тот рыбий ад – он досягаем,
тот ад – удар в сырое дно.
Ещё читать я не умею,
чтоб строчкой плыть свободно, плавно,
чтоб ненасытное дрожанье
лески в себе унять, прервать.
Хотел я написать, что снова
добра и зла воспоминаньем,
как прежде, как всегда наполнен
желудок памяти моей,
но нет у памяти желудка –
и в горле комом ужас чтенья,
летит, плывёт, живёт теченье,
темнеют строки в глубине.
А на поверхности, что рыбам
невидима и недоступна,
которая для них не ад, а
лишь некое чужое дно,
как жизнь неправильно по форме,
красивой радугой мазутной
я расплылось то ядовито
сияет чтения пятно.
Новый Герострат
я борхеса прилежный ученик
и эхо эко тени голос ломкий
в библиотеку я тайком проник
как в банк ma baker и брожу в потёмках
сейчас сложу я самый лучший стих
из здешних всех и прочитаю громко
потом сложу костёр из лучших книг
чтоб осветить смысл чтения потомкам
вот шут и арлекин и просто смех
охранник паша чтения доспех
надев кричит как шапокляк на гену
тать потуши народное добро
а то тебе засуну под ребро
я песню про гоп стоп и про сэмэна
я не боюсь служителя искусств
всё гуще дым поэзии и прозы
пускай же догорят все ностры козы
и с мира упадёт всех мафий груз
река огня всё яростнее пусть
и капают слова из книг как слёзы
но не проймут меня страданья позы
я прочь гоню сочувствие и грусть
душа лишилась вечной мерзлоты
вот главное снега страниц растаяв
мне обнажили тайные черты
всех образов и мыслей без утаек
ты воду паша на огонь не лей
пусть гаснет сам явив узор углей
Последние публикации:
Формы любви –
(20/03/2020)
Волны Гебра –
(21/02/2020)
Измерить вечность –
(11/02/2020)
Звук светится изнутри –
(02/10/2019)
В недрах –
(27/09/2019)
Там, где в пространстве затерялось время (Опыт прочтения стихотворения А. Фета «Никогда») –
(02/07/2019)
Видеть всплывать из смотреть –
(17/12/2018)
Все стайкой в неведомый край –
(26/09/2018)
Чёрные горизонты –
(20/07/2018)
Белым по белому –
(06/04/2018)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
