Комментарий | 0

Мы – лоскутья страны уцелевшей

 

«В результате подрыва кассетной боевой части в центре Донецка погибло 20 мирных жителей. Еще 28 человек, в том числе дети, получили тяжелые ранения и доставлены в медицинские учреждения»
(Сообщение Минобороны России)

 

 

 
И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него.
 
                                                                   Блж. Феофилакт Болгарский
 
 
 
 
***
Мы просто шли по улице пешком:
вот банк с названьем «Банк Республиканский».
Спроси у неба, солнца, кто мы? Кто?
Спроси у совести, у чести по-славянски.
 
Спроси: кто мы у «Слова о полку»,
спроси у Нестора, у Невского, Татищева.
Мы собирались, шли. Нас несть в веку!
«Стучите, вам отворится, что ищете!»
 
- Скорее, сын! Перчатки, сумка, где?
- Скорее, муж. Ещё купить бы хлеба.
И суп сварить успеть, коль на плите
бульон вскипел. Успеть бы до обеда.
 
Она заснёт в троллейбусе, пока
он едет тихо, мирно, прямо с краюшка
ей прислониться. Не терять бы с заюшкой
пакет, в котором пачка молока.
 
Успеть ребёнка отвести в детсад.
Убрать тарелки с крошками от завтрака.
Спроси у Бога, бати, у ребят
какие мы?
Мы так устали вздрагивать
 
от воя, взрывов, бомб, снарядов и
от этих точек «У», у-у от волчьих!
Вот мы стоим у собственных могил.
Ты у моей постой могилы молча.
 
За пять минут до взрыва: я была!
Вот, видишь, ехала. Спала. Заснула крепко.
Мне снились два не взорванных крыла.
Мне снился маленький, ребёнок снился, детка!
 
Ты нерождённому младенцу позвони.
Пускай ответит он: какие мы? Какие?
Не сбережённые. Убитые. Живые.
Летящие. В куски нас раскроили.
Любой кусок
для целостной
                  страны.
 
 
 
Мелодии лунного диска. МЕЛОДИЯ ПЕРВАЯ
 
 
***
В дни, когда умирал фейсбук,
мы переходили на в контакте и в одноклассники.
Есть земля. Есть воздух. Есть самый лучший друг.
Есть фейк. Фейки такие заразные.
Жёлтые, тёмные, иссини красные.
Эй ты, Евса – Оса, полон мешок овса,
отрёкшаяся от своей овсяной родины,
получающая грамоты, благодарности, чудеса
от российских журналов родненьких.
Мне тоже жалко нестерпимо до разрыва аорт…
Но хотя бы сейчас закрой свой рот
во имя прошлого мёда Одина.
 
 
 
***
В дни, когда надо сплотиться, собирать лекарства, одежду, крупы овсяно-пшеничные:
гречу, сахар, муку, относить в пункт сбора гумманитарки.
В дни, когда надо понять: да, такая миссия у нас, русских спасать цивилизации,
спасать, бросаться под танки, стать этими танками.
В дни, когда дальше будет хуже: паралич, трясучки, болезни, НАТО-вские базы,
чума, дизентерия, чтобы славян убивать в лабораториях от заразы.
Когда скрещивают лягушку с бруцеллёзом, мышь с полиомиелитом. Добавляя кровь славян.
Думаете, что будет шито-крыто? Сладко-одиозно? Думаете, что можно лечь под пух одеял
и спрятаться? Спрятаться невозможно. Ибо у нас одна планета. Земля, воздух, вода.
Либо мы все фарш, стейк, котлета. Либо мы навсегда.
 
 
 
***
Люди из простой семьи мещанско-обывательской,
люди ругают власть, маленькие зарплаты, смехотворные пенсии.
В это время строится мост богато, красочно, познавательно.
Россия срана контрастов. Но Россия моя навсегда песня.
Все хотят лучшей доли, воли, судьбы, любви, заботы.
Все хотят замуж за олигарха. Но всем не дано.
В 90-х убрали идеи. Заметьте, в Китае оставили
Конфуция, Мао, сакуру, тигра. У нас втоптали в дерьмо.
У нас попытались примирить всех – белогвардейцев с большевиками.
Сталинистов с ГУЛАГовцами, ваксеров с антиваксерами,
демократов с блюстителями прошлого.
Я держу в руках остывающий пепел сгоревших сердец на этом огне.
Понимаю: это надолго. Нас опять будут не любить в нашей же лучшей стране.
Пересаживайся из Мерседеса в Волгу.
 
 
 
***
Стрекоза, стрекоза – белые крылья.
Бабочка, бабочка лапки в навозе.
Это летопись, как жили мы, как мы были
внутри. А не возле.
 
 
 
***
Эй, бабушка из Мариуполя –
города кипящего, как блин на сковороде.
Юродивая моя Ксения, успокой меня, глупую,
ибо есть высший разум. Он есть. Он везде.
 
 
***
Иногда мне снится этот человек:
- Уходи, говорю, уходи, уходи же.
Ты мне проклятье. Ты мне прошлый снег.
А он всё ближе, ближе и ближе.
 
 
***
Девочки мои, подруги из Харькова, Киева,
хочу вас запомнить такими, какие вы есть.
Главное, чтобы выжили. Выдюжили, милые,
ибо наши придут. Они уже здесь!
 
 
***
Но всё-таки мне снится этот мой человек, вопреки моим желаниям, просьбам, не снись!
Ибо после этих снов мне становится хуже. (Он бы мог быть мне мужем!) Но он врач, он ушёл на войну.
Не вернулся.
Лучше бы женился, как это делают все. Когда я влюблялась в другого более молодого,
ветреного, более русоволосого, голубоглазого, раскованного, желательно не врача, не хирурга, патологоанатома, гастроэнтеролога.  Лучше в столяра, слесаря, парня-рубаху
с гитарой, дудкой. Но лишь не в тебя.
Убитого там, за лесом, лежащего у ручья.
Неоплаканного. И не отпетого.
 
 
***
Теперь наша литература ещё больше разделится
на тех, кто сажал и кто не сажал деревце.
Эй ты, демократ Евса-оса,
эй ты, не демократ Света-краса.
 
 
***
А я держу пепел сгоревших сердец в этом горниле.
И у меня ожоги на пальцах, уже волдыри.
Но всё равно дую на кожу. Кричу: не сдавайся.
И не сдамся!
Я – огонь, закури!
 
 
 
Молитва красного дерева
 
…не исчезай, моя страна… не исчезай русский человек… живи! Дыши!
 
***
Помолись, воскричать бы всем, помолись сейчас!
Помолись о мире, о мире простом, как небо.
Говорили  бабушки, тёти, женщины, помолясь
на святые иконы
в церковке тихо, слепо.
 
Помолись, мой мальчик, шалун, сизарь, игрун,
помолись, моя девочка – тонкая яблони ветка,
помолитесь о мире все, все! Чтец, певун,
шоферюга, шахтёр, медсестричка, детка.
Мы так редко
о всеобщем, огромном, безмерном, большом
вопрошаем! Обычно о мелком мы просим, о личном…
Но распахнутым сердцем, как всмятку яичко,
и кровящей от боли, разбитой душой
помолись! Воскричать бы всем, помолись, не стой.
Если есть руки, кисти, голова, ребра, вены.
Помолись так, как молится слепоглухонемой,
если есть ноги, то встань на колени.
 
Если нет колен, то ляг на пол и помолись:
- Хотим мира.
Хотим света.
Хотим победы.
Чтоб сгинул последний нацист-фашист.
Чтоб обманутый брат нас не предал.
 
Колорадно, победно, рунически, москалёво
за Зою, Захарченко, Воху, за Мозгового.
Они там, в могилах тоже молятся за нас
на живом русском – спаси, сохрани! Есть приказ!
 
Помолись, говорим мы всем, помолись сейчас.
Ибо завтра может быть поздно. Молись словом тоненьким
или, как будто в пустыне глас
помолись обо всех! О живых, о схороненных!
 
Если не ты, то кто же? Об Иване, Никите, Серёже?
Все сто миллионов имён – имя им легион.
Россия, доченька моя, ширь, небь, крепь, замять, быль,
матушка моя в платочке слёзном, белом, ситцевом.
…Если я не успею, упаду в ковыль,
ты помолись обо мне
рассветами и зарницами.
 
 
 
 
Гумкоридоры для мирян
 
                                      Анне Долгаревой
 
Если бы знали они, как я их безмерно люблю
до слёз на глазах, до спазм, до морозной кожи.
Расскажи, Аничка-Феликс мой, про мою
к ним любовь за чертою, ты сможешь!
 
Расскажи Аничка-Феликс мой, Финист мой ясный сокол,
как покров положить, как спасти из огня, как
золотое яичко снести – в желтый локон
завернуть, что в тряпицу из маков.
 
Если бы знали они, как их не просто люблю, а надеюсь,
что они выйдут к морю по полю, по гумкоридорам,
и что будет шептать что-то нежное вереск,
и что будет дорога с горы, а не в горы.
 
И что будет рассвет. Непременно рассвет самый пышный!
Я устала быть хлебом простым, зерновым, хлебом чёрным.
Быть хочу караваем для них тех, кто вышел
из печи огнеликой,
покуда мы спелые зёрна.
 
Да, мы – Анечки, Финисты мы – каждый сокол
раздробился под кожей у каждого, чтоб обернуться.
И у каждого конь воронёный-апостол.
И у каждого посох в груди, а не в руцех.
 
Выводи, выводи их! В груди у меня город-Пресня,
Выводи на дорогу. В груди у меня город-песня.
И везде города! В городах небо, памятник, площадь,
«чемодан, и вокзал, и Россия», что может быть проще?
 
И что может любимее быть даже в час самый чёрный?
И что может любимее быть даже в час самый светлый?
Ибо я обещала, что мы – семена, стебли, зёрна,
из чего человечество произрастает бессмертно.
 
 
 
На пункте сбора для ДНР и ЛНР
 
***
Объединиться. Вот что надо нам сейчас,
как в прошлом, ленинском. Объединяйся!
А я волонтёрю: вещи, еду, таз
отношу на пункт сбора на Райниса.
У нас тихо. Весенне. Вдали. В глубине.
Но всё равно тревожно: как наши там?
Всё равно мы всею страной на войне,
всё равно всем нам придонбашенно!
Это корни наши болят и болят:
корни общие и нетленные.
Позвонить бы туда, возопить бы сквозь чад,
отвечают мне чьи-то сыны убиенные…
Голоса, голоса: «Мама, я старший твой!»
Голоса, голоса: «Мама, а я твой младший!»
Не люблю поговорку: мы стали травой.
Но действительно стали. Поэтому страшно.
Я вчера во всю ночь долготой-широтой
фильм смотрела по телику: «Сгинь ты, Бандера!»
Эти нацики жадные, мерзкие, хтонь!
Зря тогда отменили СССР мы.
Зря, зря, зря. Синеглазый мой сын.
Очень зря, говорю, сероглазая дочка.
Здесь на улице Райниса морозь и стынь,
ямы, лёд, слева острая кочка.
Но когда восстановим мы все города,
фонари и дороги, здесь, там от Сибири,
от Урала до Ужгорода. Вот тогда
я хочу, чтобы в травы, в цветы, во имбири
лечь! Обнять! Обхватить! И пускай сквозь меня
эти травы, какими становятся люди
прорастают! Крича, как Россия моя,
хоть стреляют в неё из орудий.

 

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка