Последний рыцарь Бёррис фон Мюнхгаузен
Евгений Лукин (30/01/2019)
Бёррис фон Мюнхгаузен родился 20 марта 1874 года в семье, принадлежавшей к знаменитому аристократическому роду Мюнхгаузенов. Его предки участвовали в крестовых походах, служили кондотьерами испанскому королю, воевали за независимость США. Но самым знаменитым среди них оказался барон Карл фон Мюнхгаузен (1720–1797), бывший ротмистром русской службы и прославившийся своими веселыми рассказами-небылицами.Бёррис фон Мюнхгаузен посещал монастырскую школу иезуитов, затем учился в университетах Гейдельберга, Мюнхена, Геттингена и Берлина. Изучал юриспруденцию, философию, литературу. Защитил докторскую диссертацию, стал доктором права. Но точные формулы правовой науки мало интересовали молодого барона. Его настоящей страстью была поэзия. В 1897 году вышла первая книга Бёрриса фон Мюнхгаузена, которая засвидетельствовала рождение нового талантливого поэта. Впоследствии он выпустил «Книгу рыцарских песен» (1903) и сборник «Сердце под кольчугой» (1911). Эти издания создали ему славу воскресителя подлинной немецкой баллады.
С началом первой мировой войны поэт, будучи офицером Королевской саксонской кавалерии, отправился на фронт. Спустя два года его перевели в распоряжение Иностранного отдела Генерального штаба. Поражение Германии он переживал как личное несчастье. После войны всецело отдался литературе.
Полувековой юбилей Бёррис фон Мюнхгаузен отметил итоговой «Книгой баллад» (1924). Пожалуй, это было наиболее полное собрание его творений. Собратья по перу высоко оценили творчество поэта: Мюнхгаузен был избран президентом Германской академии поэзии и удостоен ряда литературных премий. Но особенно ценную награду преподнес художник Герман Штрук, который славился талантом создавать портреты. Его галерею украшали образы таких великих современников как Альберт Эйнштейн, Фридрих Ницше, Генрих Ибсен. Вскоре это почетное собрание пополнил офорт с изображением Бёрриса фон Мюнхгаузена.
В тридцатые годы поэт постепенно отошел от активной литературной деятельности. Тем не менее, он сумел подготовить и издать «Антологию еврейской поэзии» (1941), что явилось откровенным вызовом идеологической машине Третьего рейха. Являясь президентом Германской академии поэзии, поэт всеми силами сопротивлялся влиянию главного идеолога нацизма доктора Геббельса.
Окончание второй мировой войны Мюнхгаузен встретил в родовом замке Виндишлойбе. Накануне 1945 года умерла его жена Анна. Семидесятилетний поэт остался в полном одиночестве. Завещав потомкам последнее стихотворение «Незаменимые», 16 марта 1945 года он покончил жизнь самоубийством, не желая второй раз видеть позор и унижение Германии.
«Я – последний в роду и последний в стране»
Перевод с немецкого Е.В. Лукина
Римский возница
Везерские горы под снегом,
Под снегом родная земля…
Скрипя деревянным ковчегом,
Возница встречает меня.
Дворцы удивительных зодчих
Встают из холодной реки.
Смежаю печальные очи,
Сжимаю руками виски.
И вижу сквозь белую вьюгу
Мой буковый лес наяву,
Где бродит олень по яругу,
Все ищет под снегом траву.
И дети мужают в деревне,
Где вьюга гуляет одна,
И женщины с благостью древней
Прядут зимний лен у окна.
И слышится римскому краю
Дыханье еловых ветвей…
Мой меч посвящен государю,
А сердце – Отчизне моей.
Последний рыцарь
«Угасает мой род. Я – последний в роду.
Золотая листва опадает в саду,
И дыханье зимы уже слышится мне.
Я – последний в роду и последний в стране.
Помню, пылкая страсть уносила меня:
Я держался за гриву лихого коня.
Но другая, увы, наступила пора,
И меня теперь держит за гриву хандра.
На последнюю встречу в мой каменный дом,
Возведенный над древним Везерским холмом,
Собралась вся моя записная родня –
Проводить в одинокую вечность меня.
Я был рад раздарить напоследок добро:
Кому – тучные нивы, кому – серебро,
И мужам благородным напомнить наказ:
Вековые законы священны для нас!
И копье мне вручили мужи, а затем
Нахлобучили сверху заржавленный шлем,
Повели попрощаться к воротам стальным:
Как бродяга, я встал перед домом родным.
И стоял я на пыльной дороге один,
Сам себе человек, сам себе господин,
И, как гостя, меня пригласили в мой дом,
И наполнили кубок кипящим вином.
Я сказал: пью за доблесть в смертельном бою,
За святые могилы в родимом краю
И за ветхое древо с последним листом,
Что теперь опадает в саду золотом».
Старый рыцарь замолк, и с глухою тоской
Посмотрел на туманный рассвет над рекой,
И навеки смежил перед миром глаза,
И сорвавшийся лист отлетел в небеса.
И тотчас над притихшим Везерским холмом
Разразился прощальный серебряный гром:
Застонали, заплакали колокола,
Развевая печаль от села до села.
А когда растворился туман на заре,
Раздались песнопения в монастыре,
И возвысилась к небу вся святость земли,
Ибо прочные камни в основу легли.
…………………………………………
На дворе спозаранку седлали коней.
Расставались мужи до рождественских дней
И скакали домой по туманной меже…
Только наш старый рыцарь был дома уже.
Барабан Жижки
В далекой Богемии – там, там –
Стучат барабаны: татам, татам.
Стучат неспроста, стучат в ворота
Гуситы – крестьянская сволота.
Стучат сердца, тревожно стучат,
Кричат уста, истошно кричат:
«За Господа Иисуса Христа!»
Гремят барабаны, гремят семь лет:
Ни сна, ни покоя в Богемии нет.
Все руки в округе, что сеют и жнут,
Дробь барабана как знамя несут.
Что толку овес допоздна собирать,
Когда можно лучшую долю избрать:
Пора с крестоносцев шкуру сдирать!
Есть колос в полях – патронташ боевой,
А меч – это серп для страды полевой,
И колокол жатвы гремит в вышине:
Сегодня железный порядок в цене!
………………………………………
Говорит Жижка:
«Великий герой – жестокий герой,
Тень Бога на нашей земле дорогой.
Его роковой ореол для страны
Куда величавей звезды сатаны,
О ком молва непрестанно твердит.
Он бьется за Бога, за Слово стоит
В самую кровавую круговерть.
Но есть у победы сестра – это смерть.
Он шлет на ужасную гибель солдат,
Не зная ни жалости, ни утрат».
Сиял ореол над седой головой,
Когда наступил его час роковой,
И сердце его трепетало слегка,
Как полог палатки от ветерка.
Когда зазвучал походный рожок,
Он молвил друзьям: «Приближается срок!
Как только возьмет мою душу Господь,
Моя зарокочет остывшая плоть.
Прошу мою кожу в дубильне распнуть,
Потом на пустой барабан натянуть,
И палочки будут на ней танцевать,
И будут в последний поход призывать
Мою лихую гуситскую рать:
– Пора с крестоносцев шкуру сдирать!
И колокол вновь загремит в вышине:
– Сегодня железный порядок в цене!
И голос раздастся, исполненный гроз:
– Сегодня желает сражаться Христос!»
И каждый рассвет, и каждый закат
Фрисландские ветры разносят набат
По склонам крутым, по зеленым полям,
Далёко, далёко по синим морям.
……………………………………
Они развели костерок небольшой
Под небом чужим, на границе чужой,
Легли у огня на краю тишины –
Печальны, разгромлены, смятены.
Они потеряли знамя в бою,
В бою потеряли славу свою,
Свой путь потеряли в зыбких песках,
И лишь барабан остался в руках!
Поет под брошенным шлемом песок.
Взметнувшись, искра замирает у ног.
Смеркается. Дождь обложной моросит.
Рассказывает бывалый гусит:
«А наш барабан – не пустозвон,
Он исповедует высший закон:
Он даже мертвый поднимется в бой
И всех солдат поведет за собой.
Шестнадцать лет я шагал за ним –
Неужто не верите басням моим?
Тревога ему протрубила поход,
И нет у солдата прочих забот.
Ему ни любовь, ни чертог не нужны.
Он может шагать лишь дорогой войны.
Поэтому он и в могиле не спит,
Что слышит, как праведный бой кипит,
А там, наверху, позабыли о нем...
Он хочет с нами лежать под огнем
И дождь над палаткою слышать во сне,
И крик часового в ночной тишине,
И конницы звон на мосту разводном…»
Они потеснее сбились в кружок.
Они позабылись тревожным сном.
Холодный ночной ветерок
Барабан засыпает песком.
…………………………………………
Мечты согревают и ночью, и днем.
Братина
На пустоши, там, где закат отгорает,
где осень в туманах гнилых умирает,
на пустоши, там, где кончается мир,
стоит этот темный и грязный трактир:
там мертвые в рубищах рваных,
зарытые нынче в кладбищенских ямах,
сидят на скамьях деревянных.
Бросавшая кости собакам увечным,
насквозь прокаленная жаром кузнечным,
у ткацкого выбеленная станка,
мозолистая трудовая рука
пивную грабастает кружку,
и станут глупцы, проходимцы, кликуши
валять дурака всю пирушку.
Как скрипка скрипит, как литавры грохочут,
как хохот рыдает, рыданье хохочет,
телячий восторг напрягает струну,
но вопль, точно рында, разбил тишину:
«Последней утешимся встречей,
а завтра уйдем в одинокую вечность,
и будут иные – далече!
Какая никчемная жизнь нам досталась!
Не стоила жизни и нищая старость!
Проходит последняя ночь на земле,
но мы проведем ее навеселе –
тут не о чем спорить, кретины!
А все же, скажите, кому посвятим мы
последний глоток из братины?
Неужто оставленным детям? Да чтоб их!
Потерян у них человеческий облик:
в могилу открытую горсти земли
они отсчитали как будто рубли.
Наследникам – наши проклятья!
Лишь мы, мертвецы, настоящие братья,
мы будем кутить: наливайте!
Ты друга хотел угостить этой чашей?
Что ж, часто пивал он за здравие наше.
Ах, если б мы слышали только сейчас,
что друг на поминках нашепчет про нас,
ничуть не смущаясь распятья.
Лишь мы, мертвецы, настоящие братья,
мы будем верны: наливайте!
На кладбище ленты с венков погребальных
Любимая срежет для танцев для бальных.
Хотя ее очи слезами полны,
но все же заметят, как ленты нежны.
О, женщины – эти исчадья!
Лишь мы, мертвецы, настоящие братья,
мы будем верны: наливайте!
Последний глоток да отведаем сами!
Отравлено прошлое жуткими снами.
Поскольку и завтра отравлено сном,
наполним утробу хмелящим питьем,
а дальше – хоть черви, хоть черти.
Мы вместе пируем, мы вместе, поверьте,
хотим позабыться до смерти».
Летел в вышине черный ворон к трактиру,
хотел причаститься к последнему пиру,
но в страхе отпрянул от наших ворот:
его устрашил беспорядочный ход
всеобщей печальной судьбины.
«Мы братья!» – звенели на грязном настиле
Обломки сердец и братины.
Незаменимые
Однажды спросят ваши дети:
«Отец, где Гете наших дней?»
И вам придется им ответить:
«Он далеко – в краю теней.
За Даугавою, за Доном
Его похоронили мы
Не под высоким небосклоном,
А посреди болотной тьмы.
К чему его мечты и песни?
Мы за собою жгли мосты.
И это было, если честно,
Куда важнее, чем мечты».
Однажды спросят ваши дети:
«Ужели наш Рембрандт убит?»
И вам придется им ответить:
«Он спит под сенью пирамид.
В Египте, над песчаной бездной,
Сражались мы – за брата брат.
И это было, если честно,
Куда важнее, чем Рембрандт.
Он рухнул в бездну, как лавина,
А мог бы осчастливить всех.
Но такова была судьбина,
Где нет надежды на успех»
Однажды спросят ваши дети:
«И наш Бетховен – тоже прах?»
И вам придется им ответить:
«Он сгинул в северных морях.
Волна его качает ложе,
О борт холодный ветер бьет.
Его последний крик: «О, Боже!»
Погасит русский самолет.
И шторм из ледяных аккордов
Песнь колыбельную совьет,
Что дальше скандинавских фьордов
Его, Бетховена, полет!»
Когда-нибудь и ваши дети
Состарятся наверняка,
И захотят они отметить
Тех, кто вознесся на века,
Кто осветил, как яркий факел,
Сороковые времена,
Кто возвестил: в грядущем мраке
Другие вспыхнут имена.
Иную песнь, иную оду
Иные сложат господа…
Но Бог величие народу
Не возвращает никогда.
Последние публикации:
Азбука блокадного Ленинграда –
(29/12/2023)
Евгений Лукин: легенды о любви, о верности, о долге –
(08/11/2023)
Куда зовёт Орлеанская дева? –
(29/05/2023)
НА ПАЛАЧАХ КРОВИ НЕТ. Стихотворение, оплаченное жизнью –
(18/05/2023)
«Серебряное кольцо России»: Пророчество Криве-Кривайтиса –
(10/04/2023)
Eвгений Лукин: «Любовь как кровь, отверстая штыком» –
(30/03/2023)
НА ПАЛАЧАХ КРОВИ НЕТ. Органы государственной безопасности и внесудебные органы при них –
(10/03/2023)
НА ПАЛАЧАХ КРОВИ НЕТ. Большой террор в Ленинграде (1) –
(20/02/2023)
Евгений Лукин: Пересказ «Слова о полку Игореве» –
(13/02/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
