У вечности в руках
Как в небо устремлённые шары
На Первомай и мирный День Победы,
А дальше звуки гимна по утрам
И планы пятилеток на-гора,
Надбавки и дешёвые обеды.
Рыбалка и футбол по выходным,
А осенью прикинешься больным
И отдохнёшь недельку на больничном…
Свобода – это хлев и огород,
На завтрак с колбасою бутерброд
И снова «в бой», пока на фронте личном
Царят однообразие и лень,
И «дольше века длится летний день»,
И век уже давно за половину…
А детство по просёлку босиком,
Вперегонки с июльским ветерком,
Бежит за мной к колхозному овину.
Два фидера над зеркалом залива.
Меня не взяли на титаник Ноя,
и вновь один свободный и счастливый
смотрю на разноцветные вершинки,
на кончики дрожащие упруго...
Меня не напрягает Кали-Юга,
и план мой тоньше тонкой паутинки.
Не осуждай и будешь не судима.
Коль нет огня, откуда столько дыма? -
от белых яблонь или от палов?
Я им дышу, но здесь, как ты – не местный...
Моих овец пасёт пастух небесный,
моих лещей поймал небесный рыболов...
на радио царят султаны свинга,
секс-символ Род и полицейский Стинг,
лабает джаз убийца-королева –
окно в Европу прорубает Сева,
вот-вот обрушат стенку Флойд и Пинк.
На дисках всё звучит намного круче.
Все главные события на туче –
мой зальный Слэйд уходит с молотка!
С Шувакиша мы едем на моторе –
эмоций море и портвейна море,
и жизнь ещё прекрасна и легка.
Учёба, спорт, любовные интриги,
«Автомобиль» играет в высшей лиге –
как раз сегодня бьёмся с ЦСКА.
Звенят коньки и наши нервы-струны.
Фетисов хулиганистый и юный –
ну как ты им забросишь с пятака?
По телеку Кобзон и речь генсека,
а в доме офицеров дискотека,
там жжёт «непобедимый Бони М»,
но скоро канет в лету эра диско…
и семьдесят девятый близко-близко –
мой год больших печалей и проблем…
«Эй! Я юноши тело ем»…
Велимир Хлебников
здесь птица бьёт в стекло…
и полем лет
идёт, и сеет зло для новых бед
незримый севщик…
жнец серпом луны
пожнёт плоды…
намажут на блины
чужой вины полынный горький мёд
страны сыны…
ребятам пулемёт
пристрелянный, начищенный дадут…
голодный серый хищник тут как тут –
вонзает в плоть холодные клыки…
заносит смерть в бессмертные полки
фамилии и мёртвых имена…
на тело не меняется цена…
беги, дешёвый юноша, беги…
здесь волка возвращают на круги…
На сани сговорчивых муз
и рысью по первому снегу
с гармошкой в Советский Союз.
Стрелой, с разухабистой песней,
вдоль улочек сельских кривых,
компанией дружной и тесной
под крылышком вечно живых.
Под синее мирное небо,
где вдоволь и бражки, и хлеба…
и ласков бровастый генсек…
где живы и папы, и мамы…
под снегом ухабы и ямы…
и совесть, как девственный снег
а на прилавках мандарины и хурма…
Тебе уютно и тепло в своей постели,
хотя на сердце и на улице – зима.
А в райских кущах листья с яблонь облетели –
не кушать грешникам ворованных плодов,
не отмечать тайком восьмые дни недели,
под сенью яблони, до первых холодов.
Над сонным садом зимней ночью тихо-тихо,
а в чистом поле за позёмкой бродит лихо –
всё ищет-свищет у отступников приют.
Но лишь утихнут снегопады и метели,
в наш сад из рощи прилетают свиристели
и подмороженные яблоки клюют.
зависла над заснеженным селом –
какая-то опасная… другая…
Как гильотины нож над головой,
как голова на чёрной мостовой
из-под колёс небесного трамвая,
как белый шар – фрагмент снеговика,
как тот пузырь… у вечности в руках
до жуткости раздувшийся в размерах…
Холодная таинственная Мун –
не твой ли крик увековечил Мунк?
Не твой ли свет – маяк в земных химерах?
Слушаю Майлза и Марли, Эми и ранних Битлов.
Словно не майское утро. Птицы ещё не поют.
Уравновесили мудро мой непокой и уют.
Яблони мокрая ветка. Тёплый виниловый треск.
Это гармония века, это мерцанье и блеск.
Знаешь, бывает прикольно – спутать хворобу и лень.
Джазово и рок-н-ролльно светится пасмурный день.
В каждом квадрате – свеченье, в каждом из пятых углов…
Небо меняет теченье лет и значение слов…
Плаваю в блюзе и регги, плавлюсь, как лёд и руда.
Льётся из солнечной меди в сердце живая вода.
сущность сущего, суть бытия…
Здесь стрелой и крылатой ракетой
убивает стрелок воробья,
принимая пичугу за слово,
что срываясь с расплавленных губ,
с языка непонятного злого,
кровной местью возводится в куб.
Слепнет вера – коль око за око,
зуб за зуб, кровь за кровь, смерть за смерть…
Раскалённые ветры востока
превращаются в огненный смерч.
И шальные слепые дуплеты
бородатых горячих парней
отлетают от стен рикошетом,
от разбросанных в поле камней,
до тебя и меня долетая…
тлеть ли чувствам, сгореть ли в аду?
Языков иностранных не зная,
не сгибаясь по полю иду…
клонит притяжением голову к земле.
Белое кружение в небе над страной –
тихое крушение в практике земной –
сыплется и кружится манная мука…
В подворотне лужица – мель для сапога –
в первый крепкий утренник выкрошится льдом.
В личный хаос внутренний – в тёплый жёлтый дом,
погружаюсь затемно, пялясь в потолок,
слушая внимательно жуткий монолог.
Речь, как речка сонная, медленно течёт…
Печка раскалённая, словно топит чёрт…
На дворе покойница пробует метлу –
верно, нездоровится – змей шипит в углу…
Сплю или мерещится, сон или не сон?
Паутиной трещина, в зазеркалье звон…
Всё в избушке розово, чёрен лишь ухват –
с первыми морозами ночи нарасхват.
Рвут кусками крупными оборотни тьму.
Сладок сон в предутреннем розовом дыму,
с ладаном ли, с гарью ли… к худу ли, к добру…
Сколь ни кочегарили – выстыло к утру.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
