Поэзия

 

заваришь чаю с бергамотом,
добавишь сливки и ваниль,
поставишь тёпленький винил,
и реактивным самолётом
летишь… и «Лондонский туман»
лелеет твой уютный вечер,
сентиментальный меломан, –
ты не меняешь место встречи,
в незабываемой стране,
что на обратной стороне
луны… потом берёшь гитару,
выходишь в космос, как во двор,
где делал кавер на «шизгару»
и выносил на снег ковёр…

 

 

 

 

 

Закончился март

и дикие пляски метелей
под северный хард.
Сегодня звучит укулеле -
апрель-растаман

играет мне солнечный регги
и курит мой план

в объятиях утренней неги.
А лёгкий снежок

всё кружит и кружит, не зная
кружения срок...
и мне одиссея земная
всё чудится сном

навязчивым и бесконечным,
ведь мой метроном

настроен по ритмам сердечным
нимфетки-весны...
Ласкают горячие руки

четыре струны –
рождаются новые звуки.
Гитара поёт.

И ветры, что с юга, ломают
чернеющий лёд...
зачем-то торопятся к маю.

 

 

 

 

 

Емеля щук ловил ведром,
Потом, по-щучьему веленью,
Выруливал на автодром,
В гармонии с умом и ленью.

Досадно, лёжа на печи
И перемалывая кости,
Взирать как в створ летят мячи
И вновь выигрывают гости.

Встряхнись, лирический бунтарь,
Труба зовёт и колотушкой
Стучит в ворота золотарь.
Звенит будильник под подушкой.

 

 

 

 

 

 

 «Недолго музыка играла…»  –
пришла осенняя страда.
Корми, крестьянин, генерала,
пока он тащит из пруда

на спиннинг рыбку золотую.
Картофель сохнет на корню.
Рецепт прованский Рататуя
припомни… а ещё в меню

так много хрена, слаще редьки…
французы, римляне и греки
повесу русского с ума

свели… и жуть, как много лука…
и твой пример – другим наука…
мотай свой век на ус сома.

 

 

 

 

 

 

С досады брошенное слово
расслышит ночь и затаит.
Накормит баснями Крылова 
своих пернатых индивид,
закормит правильную точку,
настроит чуткие звонки…
и вспомнит: за  такую ночку,
на пару с батей  у реки,
он всё отдал бы без раздумий,
он сам запел бы соловьём…
Да батя десять лет как умер –
закинул в звёздный водоём
свои нехитрые уловки,
и наказал мотать на ус,
что терпеливо ждать поклёвки
и знать, какой у рыбы вкус
не важно, важно – речь и берег
не захламлять, не наломать
ненужных дров…
а в Бога – верить...
и всуе не тревожить мать.

 

 

 

 

 

 

Живые молнии, не рыбы
впиваются в сетчатку глаз,
и зреют влагою нарывы
в мешках обид не в первый раз,
где преисполненный искусства
горчит насыщенный тузлук,
язык не ощущает вкуса.
Слова, похожие на слух,
но в разном весе по значенью,
как тот косяк, – вверх по теченью,
где колет брюхо осетра
остро отточенная уда…
и пьёт шампанское Гертруда…
и лесть, как чёрная икра.

 

 

 

 

 

 

На курьих ножках строю новую избушку,
зову старушку – огневушку-потаскушку,
как тот солдат, что «всё просил: огня, огня…»
Нет, не придёт – я упустил момент удачи,
как тот солдат, чей телекастер тихо плачет
и этим плачем провоцирует меня.
Разверзлись хляби. Осень. Грустно и дождливо.
Целуют вовремя сопливых и счастливых –
ерши не хуже арахлейских окуней.
Рука всё медленней… и тонут в бездне лески…
без чешуи и без костей, по-арахлейски,
в своём соку варюсь на медленном огне…

 

 

 

 

 

Филька, чёрт, теперь пляши
на костях, на крышке гроба –
был кураж больной души
земледельца-хлебороба,
победителя-солдата,
хулигана-выпивохи…
в грунт врезается лопата,
под сочувственные вздохи.
Совесть – мудрая волчица,
всё расслышит чутким ухом.
Мать – кормилица-землица
всё же стала сыну пухом.
В тех местах, где зреет клюква,
так случается нередко –
оступился и каюк вам –
подшутил болотный дедко…

 

 

 

 

 

 

Наизнанку тело деда –
разродилась мышь горой…
Облапошил людоеда
самый маленький герой
страшных текстов, ростом с пальчик,
но с мечтою выше крыш.
В форме сердца в дедов ларчик
изворотливый малыш
знает лунную тропинку –
вся вселенная с овчинку.
От судьбы, на двух ногах
он спешит из сказок детских –
мальчик с пальчик в людоедских,
семимильных сапогах.

 

 

 

 

 

Будь так добр, самаритянин,
прикупи мне револьвер.
Я – потомственный крестьянин
и советский пионер…
галстук снят, но давит горло 
сил зловещих атрибут,
а ещё на шее гордо
до сих пор висит хомут
прошлой жизни пережитков,
клонит голову к земле...
без нагана как-то шибко
неуютно на селе.