Проза

 

Они встретились там, где встречались всегда по такому случаю, в старом условленном месте. Оно располагалось неподалеку от станции метро «Таганская» Таганско-Краснопресненской линии, так что никого не удивит, если я открою, что находится оно в доме на пересечении улиц Народной и Вольных Каменщиков.

Президент Российской футбольной премьер-лиги Сергей Геннадьевич Прялкин, отбивая пальцами дробь на конверте, с недоброй иронией размышлял о только что покинувшем кабинет визитере: «Какой напыщенный индюк! Арабский шейх, не иначе. Занес круглую сумму за победу в игре и теперь, буратина, думает, что купил весь российский футбол... А ведь железных гарантий здесь нет. Это спорт. За это он нами и любим – здесь человеческий фактор. Вон как «Алания» - «Томь» в прошлом туре. Счет 2-1, нужный результат уже сделан. Казалось... Выпускают за 5 минут до конца блатного сынка Борьку Розенталя-младшего, чтоб в командном успехе поучаствовал. А он возьми да срежь в свои ворота – 2-2, и обе команды – без премиальных. И смех, и грех. Ничего не попишешь – таков футбол, самая непредсказуемая игра на Земле».

И все же в целом, не смотря на возникающие иногда курьезы и неловкости, жизнь в российском высшем дивизионе налаживалась. С введением в обиход «Кодекса чести» деление футбольной общественности на подвижное рациональное большинство, разделяющее позитивный взгляд на настоящее и будущее отечественного футбола, и косное морально одряхлевшее меньшинство, безнадежно застрявшее в инфантильных идеалистических грезах, стало как никогда четким и недвусмысленным: поставивший под документом свою подпись отныне официально принимал правила игры и гарантировал их строгое соблюдение. Ибо сказано было шестым президентом РФПЛ Сергеем Прялкиным: «Никто не может быть успешен в российском футболе, если он не прошел обряд подписания Кодекса чести».

За последний год Российской футбольной премьер-лиге удалось упорядочить основные финансовые потоки и отладить централизованную систему согласования спортивных результатов, тем самым устранив причины ненужных междоусобных конфликтов, а заодно предложив ряд компромиссных взаимовыгодных вариантов реализации частных амбиций, придав досель хаотическим импульсам российской футбольной жизни единое направление. Сергей Геннадьевич не без оснований видел в этом свою личную заслугу, по праву неся негласное звание «Правой руки» руководителя РФС Сергея Александровича Ворсенко.

 

Торжественное мероприятие с громким названием «Футбол как искусство», приуроченное к победе сборной России в первенстве мира по болотному футболу, проводилось в просторном московском концертном зале на широкую ногу и собрало практически все сливки футбольной элиты страны, щедро дополненные «звездами» отечественной и ближнезарубежной эстрады и смачно приправленные многочисленными представителями СМИ. Члены нашей сборной по молодому, но быстро набирающему популярность виду спорта, одолевшие в финале признанных болотных корифеев – финнов, с самого начала турнира ощущали полную поддержку и всестороннюю помощь со стороны Российского Футбольного Союза, некоторое время назад взявшего под крыло это перспективное спортивное направление.

После торжественной церемонии награждения гости и официальные лица наполнили фуршетную залу шумом подобающих тостов и праздничным звоном бокалов. Здесь были все – члены РФС, РФПЛ, футбольные агенты, руководители спортивных профсоюзов, журналисты, видные футбольные общественники, популярные аналитики и эксперты, а также известные своим неравнодушием к спорту политики и бизнесмены.

После нескольких добрых фужеров водки молодой представитель прессы, спортивный обозреватель провинциальной газеты «Имперский Вестник» Евпатий Рунов, впервые оказавшийся на подобном мероприятии благодаря недюжинной удаче, решил прогуляться по зале, походя рассматривая различные группы собравшихся. Вскоре ему бросился в глаза человек, уже не молодой, но довольно бодрый на вид, периодически окидывающий исподлобья счастливое собрание слегка осоловелым взором, полным брезгливости и презрения. Он одиноко стоял, облокотившись о стол, и с таким вниманием за кем-то наблюдал, что не заметил, как рукав его пиджака коснулся украшавшей стол зажженной свечи и начал куриться. Рунов, заинтригованный нетипичным поведением смутно знакомого индивида, воспользовался этим случаем, чтоб завести с ним разговор.

- Вы, верно, за кем-то следите, - сказал он, - а между тем ваш пиджак скоро запылает.

Индивид оглянулся, похлопал и потер по рукаву в районе локтя и, пристально посмотрев на Рунова, отвечал:

-  Нет, я ни за кем не слежу; мне только неприятно, что на сегодняшнем вечере я вижу так много вампиров и пидорасов!

- Вампиров?..

- Да. Называйте их, как хотите – упыри, вурдалаки… Я зову их – вампиры. Вампиры и пидорасы. Вся их хитромудрая ложа здесь. Вампиров и пидорасов… Вон, видите тех двух вампиров… Сейчас – уважаемые олигархи, не то, что ранее… Это они переход чемпионата на «осень-весну» столько лет пробивали. Дождались вот... Один – владелец, второй - совладелец непримиримых московских клубов. Друзья-соперники. Ох, а сколько крови на каждом!.. Обратите внимание – один другому сейчас предложит: «Сигару, Леонид Алоизович?..». А тот: «Кубинские, Евгений Лиорович?». «Кубинские, любезный, кубинские..» - ответит первый. И так каждый раз. Такой у них ритуал...

Тут к Рунову подошел его земляк, щеголеватый очкастый фотограф газеты «Приход» Рыборезов. Извинившись перед экстравагантным субъектом, он быстро зашептал Рунову на ухо:

- Две жабы. Восемь и семь баллов. Ну, может, не восемь, а семь и шесть с половиной. Газета «Долганский лыжник». Только быстро, не то уведут, - и увлек его прочь от странного господина.

На пути к прекрасным долганкам Рунов спросил Рыборезова: не знает ли случаем тот - кто его недавний собеседник?

- Знаю, отец, как же не знать? Это ж Николай Александрович Толстый, бывший президент ПФЛ. Крайне тяжелый и жесткий мужик. Дело иметь, говорят, с ним невозможно – больно уж несговорчивый. И вроде как честный. А для чиновника это беда. Теперь, как контору его упразднили, заменив ее НФЛ со своим президентом, злые языки говорят, что Толстый с расстройства стал умом наизнанку…

 

 

 

Майский гром отгремел, и на двор воротилось солнце, осветив сквозь окно незатейливый узор половика, состоящий из разноцветных ромбов, крестов и еще каких-то рунических символов. За столом у окна деревенского дома, оставленного Богом где-то меж Усадом и Покровом, сидел С*******н и с умиротворенным выражением лица наблюдал за кухонными перемещениями Б***о, которые тот совершал взад–вперед при явном дефиците внутреннего спокойствия.

- Как же заебало ждать.. Уж сколько торчим здесь без дела… – Вновь проворчал Б***о и так хлестко хлопнул ладонью по столу, что посуда на нем зазвенела, а высокая бутыль с самогоном и вовсе в испуге чуть не спрыгнула на пол, но к счастью была вовремя подхвачена С*******ном, который тут же налил из нее в один из стаканов и в который уже раз обратился к товарищу с простым предложением:

- Будешь?

- Не хочу. Заебало!

С*******н пожал плечами, опрокинул налитое в себя и довольно крякнул. За окном мокрой блестящей поверхностью весело отражала солнечные лучи бывалая белая «Нива», а внутри него по-весеннему растекалось тепло крепкого самогона.

- Блядь, может, звякнуть ему? – опять вопросил Б***о.

- Да погоди. Сказал же – сам позвонит, когда время придет.

- Когда время придет… – зло начал Б***о, но тут звуки песни “Screwed, Blued and Tattooed” заставили его все свое внимание обратить к телефону.

- Да. Где?.. Хорошо... А сейчас сколько?.. Тогда успеем. Должны, блядь, успеть. Понял. Давай.

- Все, - торжественно обратился он к С*******ну, – буди Ойойоя, и едем. Времени мало, сиськи мять некогда.

 

Щелчок выключателя вспугнул ночную тьму, мгновенье назад безраздельно царившую в старом доме, и тусклый свет электрической лампочки осветил цветной половик, расшитый крестами, ромбами и еще какими-то странными знаками. Вдруг рука в белой хлопчатобумажной перчатке одернула половик, обнаружив под ним квадратную крышку подпола. Затем та же рука, ухватив за кольцо, отворила люк. Черный квадрат проема, ведущего в средоточие холода, мрака и сырости, какое-то время был свободен и чист. Но через несколько секунд, сопровождаемых нарастающим людским шумом, сквозь него при помощи нескольких рук было спущено тело мужчины. Одновременно снизу раздалось шуршание, и что-то отчетливо звякнуло. Похоже, что в погребе уже обитала какая-то живность. Наконец, крышку подпола опустили на место и накрыли все тем же половиком, в завершении аккуратно расправленным круглым носком martens’а.

 

Зашедший в интернет в поиске интересных спортивных и околоспортивных новостей, журналист Евпатий Рунов, сразу же наткнулся на сообщение, захватившее все его внимание:

 

С первых же летних дней в деревне Глубокое установилась дьявольская жара. Температура воздуха опускалась ниже 30 градусов разве что ночью. Днем часто бывало под 40. Дождя же не было вовсе. Компания бритоголовых людей то приезжала на белой «Ниве», то уезжала, но в старом доме почти всегда кто-нибудь был. Подпол старались часто не открывать: из него несло как из ада, смрад был невыносим. Лишь раз в два-три дня туда на веревке опускалось ведро, полное объедков, черствого хлеба, порченой пищи и картофельной кожуры, и тут же пустое поднималось обратно. Однажды «Нива» приехала ночью. Тогда подпол открыли снова. Но затем, чтоб туда опустить не объедки, а цельного человека, в крови, синяках, но живого.  Появление гостя в погребе вызвало оживление. Впрочем, отзвуки  этого оживления стали едва различимы, когда крышка с ударом захлопнулась, и поверх нее лег половик, расшитый крестами и ромбами.

 

Вот уже трое суток Евпатий Рунов не вылезал из интернета в ожидании предсказуемых новостей. Наконец они появились:

 

Пошел второй месяц нездешней жары – солнце палило нещадно. Дождя по-прежнему не было. В окрестных лесах то и дело возникали пожары. В воздухе пахло гарью и серой. Гости из города на белой «Ниве» наведывались в Глубокое редко. Бывший здесь за хозяина – здоровый двухметровый парень – тоже большую часть суток проводил в велосипедных разъездах.   

Тканевые волокна – то ли толстые нити, то ли тонкие веревки, то ли тряпичные обрезки – замысловатым образом переплетаясь, создавали единое полотно, вот уже не один десяток лет служившее в роли половика. Половик пролегал от прихожей на кухню в направлении обеденного стола. Вытканные на его тусклой желто-серо-синей поверхности темно-красные ромбы и зеленовато-коричневые кресты создавали его основной незатейливый рисунок, который ненавязчиво дополнялся другими примитивными значками поменьше. Солнечный свет сквозь кухонное окно освещал половик в дневные часы, а тьма съедала его не слишком аппетитные цвета по ночам, и лишь электрическое освещение могло тогда оживить его краски. Так было и в этот раз. На дворе была ночь, а на кухне был свет, и под ним - половик, когда за окном раздался шум прибывшей машины. Входная дверь скрипнула, открываясь, и дом начал заполняться человеческим гулом. Вскоре половик сдвинули в сторону, крышку люка плавно открыли... в темноту пронеслось чье-то тело, крышка звучно захлопнулась, а домотканая дорожка опять легла согласно принятым в доме традициям.      

- Как крысы? – спросил голос.

- Жрать часто просят. Может, не давать им больше – пускай победит сильнейший? 

- Это можно. Но не сейчас. Иначе этот, сам понимаешь, фаворит. Только с воли. Будет не честно. Вот войдет в общий режим. И недельки через две устроим им турнир четырех.

 

На экране ноутбука застыла страница с сообщением от «Ньюсру»:

Евпатий Рунов стоял у открытого окна, обратив лицо вдаль, а взгляд вглубь себя. Упрямые претензии интеллекта на право иметь желанное знание придавали чертам его напряженную остроту, строгость и монументальность, вызывая в памяти образы античных скульптур, смело глядящих в мир слепыми глазами. Версии и гипотезы, призванные прояснить смысл таинственных происшествий, связав их в единую нить, роились в голове словно осы, лишь истязая ее обладателя в тщетной надежде понравиться хотя бы его интуиции.

Стало немного прохладней. Жареное солнце ползло за горизонт, распыляя вокруг себя розовым. Слабые воздушные дуновения слегка тревожили занавески. Рунов провел ладонью по лицу и потряс головой, будто сбрасывая какое-то наваждение. Затем поглядел чуть направо и вверх, но не увидел там ничего, кроме неба. Далекого, высокого, бесконечного, вечного...