Проза

 

 

Ведущие голландского телешоу Proefkonijnen Дэннис Сторм и Валерио Зено отобедали мясом друг друга в прямом эфире телеканала BNN. Перед началом передачи оба перенесли небольшую операцию: Сторму удалили небольшой кусок плоти с ягодиц, а у Зено - с живота, сообщает The Daily Mail. После этого повар прожарил кусочки мяса на масле, не приправляя их никакими специями, ибо суть этого эксперимента состояла в том, чтобы оба могли почувствовать подлинный вкус человечины. В итоге Сторм и Зено попробовали друг друга на вкус прямо в студии. Процесс дегустации проходил за накрытым столом со свечами. Проглотив мясо, оба заявили, что не жалеют о полученном опыте, и прокомментировали свои впечатления.

- Я не заметил во вкусе чего-то особенного, - поделился после ужина Валерио, - Но и не сказал бы, что вкус был на что-то похож.

- Довольно непривычные ощущения, - отметил в свою очередь Дэннис, - Лично мне очень не хватало соли.

 

 

Прозрачная полиэтиленовая пленка под ней устилала дно ванны. Ее голова (все еще соединенная с туловищем) покоилась в направлении старого смесителя, выдававшего раз в несколько секунд увесистую каплю. Капля, повинуясь силе земного притяжения, отрывалась от металлической поверхности крана и била в ее левое глазное яблоко. Глаза ее, так и неприкрытые веками, все еще отражали диковинный и многоцветный посюсторонний мир.

Каждая новая капля воды всякий раз падала в область правого глаза до тех пор, пока чьи-то руки в желтых резиновых перчатках слегка не сместили общее положение тела, подложив под ее правое плечо толстую разделочную доску.

 

 

Хрясь! Блестящее хромированное лезвие топора опустилось в самое место сочленения конечности и туловища, легко пройдя верхние слои плоти, как острый нож - помидорную мякоть. 

Хрусть! Лопнул хрящ, освободив из суставной сумки плечевую кость.

Хрум! И третий удар, разрубив последние связки и мышцы, сохранил лишь фрагментарное кожное сообщение между конечностью и остальной биоконструкцией.

Оставив лежать отсеченную конечность вдоль туловища, руки в желтых с красными разводами перчатках переместили доску под правое бедро.

 Хрясь! И топорик вскрыл верхние кожно-жировые покровы, разорвав ближайшие пучки мышечных волокон и связок, предусмотренных Творением в районе паха.

Хоп! И новое внедрение топорика в плоть пришлось рядом, не углубив, таким образом, предыдущее, а лишь создав какой-то бессмысленный ломоть. 

Хруп! И топор, попав в свежую брешь, лезвием уперся в берцовую кость.

Хрясь! Х-хррясь! Да чтоб тебя!... Хрусть! Топор наконец прошел непростой участок скелета. 

Кисть в забрызганной красным перчатке выпустила топорик и вооружилась длинным ножом. Одна рука оттягивала чужую ногу в разные стороны, одновременно - то прижимая, то отрывая ее от покрытого намокшим полиэтиленом дна ванны, пока нож в другой руке, обходя бедро по окружности, отсекал препятствующие полному отделению ноги мягкие ткани…

Открытые глаза так же невозмутимо отражали тронутую ржавчиной сантехническую утварь и желтоватые разводы на потолке… ХРЯСЬ! ХРУСТЬ! Брызги летят.. ХРЯСЬ! Брызги летят за пределы!.. ХРУСТЬ! Брызги уже за пределом.. ХРУМ! Та-ак.. ХРУСТЬ! а как же.. ага.. ХРЯСЬ! Ух-ха-ха-ха!.. ХОП! И голова, скатившись к плечу, вперилась остекленевшими глазами в раскуроченную ключицу, словно взглянув на себя вдруг в новом, неизвестном при жизни, ракурсе.  

 

 

Наконец все стихло. Через несколько секунд после финального удара дверь ванной отворилась, и оттуда вышел мужчина. Он сразу опять закрыл ванную и, пройдя на кухню, устало плюхнулся на табурет. К нему тут же подбежал черный ротвейлер и принялся с интересом сперва обнюхивать руки мужчины, которые выше запястья и до локтя были сплошь покрыты красными брызгами, а после – облизывать их. Мужчина дрожащими руками извлек из лежащей на столе пачки сигарету, закурил и, ухмыльнувшись, погладил собаку. 

- Ну что, морда, - слегка трепля песью шею, обратился к ротвейлеру он, - Нравится кровушка? А, тварь?.. Парле ву франсэ? 

Перед глазами Губанова возникла сцена прощания Кристины с Марком, сопровождаемая подробными инструкциями первой относительно правильного содержания второго. Инструкции предназначались новым хозяевам пса – Губанову и Наде.

- Марк у меня умный песик. Знает команды. Да, Марк? – Марк сидел перед ними и, будто смутившись огласки достоинств, отвернул морду в сторону, - Ye-e-es, Mark! Но говорить нужно с ним по-английски. («Его привезли ко мне шестимесячного из питомника, где первые месяцы жизни он был под присмотром знаменитого британского кинолога Стэплтона, так что с рождения он слышал только английскую речь. И, знаете, я была только рада - мне нужна была практика. Я решила, раз так – я с Марком и дальше буду общаться на его родном языке») - Stay, Mark! Stay!.. Mark? – Кристина, стараясь привлечь внимание пса, хлопнула в ладоши перед самой его физиономией, - STAY! – громче приказала Кристина, слегка хлопнув собаку снизу по туловищу. Марк нехотя встал и, высунув язык, интенсивно задышал. 

- Well. Sit, Mark! Sit! – Кристина продолжила треннинг, - Ma-ark? Do You hear Me? Sit! – Она слегка похлопывала его по заду, но все было тщетно. На сей раз никаких снисхождений – по-видимому, так решил Марк. 

– Не укусит? – осведомился Губанов, наблюдая все более нервные похлопывания Кристины по крупу ротвейлера.

- Марк? Господь с тобой! Sit, Ma..

- СИДЕТЬ!! – нечеловеческим голосом вдруг гаркнул Губанов, при этом резко махнув ладонью сверху вниз. Кристина вздрогнула и испугано покосилась на Губанова. Надя, прикрыв рот рукой, прыснула. Марк закрыл пасть, секунду серьезно смотрел на Губанова, затем, сглотнув слюну, опустился на зад скособочено и опять задышал учащенно…

Кристина уезжала на полгода в Америку («Вы не поверите, но это случилось! Меня пригласили на стажировку! В А-МЕ-РИ-КУ!! В Бостон! Господи, спасибо тебе! НА-КО-НЕЦ-ТО!.. я выберусь из этой дыры..  с дорогами и дураками.. хотя бы на время.. а уж там.. как-нибудь постараюсь..»), куда не могла взять собаку («Мамочка будет очень сильно скучать.. Но мы перетерпим, мой сладкий, мы будем держаться..»), и потому оставляла питомца знакомым («Колька, конечно, прохвост еще тот, но Надька-то - добрая баба, уж не даст заморить моего малыша»), согласившимся за ним присмотреть. Вместе с псом Кристина оставила устные и письменные инструкции по необходимому уходу, включавшие расписание прогулок в течение дня и подробный рацион питания за неделю. В дополнение к инструкциям прилагалась круглая сумма денег, призванная в полной мере обеспечить животное в течение ближайшего времени всеми необходимыми калориями, витаминами и микроэлементами, а также компенсировать сопутствующие хлопоты новоявленным опекунам. Эта сумма стала весомым аргументом, склонившим чашу весов в раздумьях Губанова и Надежды. С деньгами были проблемы. Иначе сказать – денег не было вовсе. Ресторан, открытый Губановым несколько лет назад и некогда дававший «копеечку», ныне претерпевал затянувшийся апгрэйд («Похоже, Надюша, накрылся мандой наш шалман..»). Средств на завершение ремонта не было, а арендную плату никто не отменял. Душили долги, и деньги нужны были просто на банальное поддержание жизни. Кристина, хоть и не могла знать всей глубины материального кризиса, тем не менее, догадывалась о вероятных финансовых затруднениях пары. Впрочем, и у нее выбор был довольно условным – немного кто из знакомых и родственников согласился бы взять к себе здорового взрослого пса бойцовской породы на столь долгий срок («..Да, собака – это не шмотки. Вот желающих присмотреть за барахлом было хоть отбавляй.. А сколько добрых сердец на время отъезда готово было приглядеть за квартирой! Ах, не имей сто рублей!.. Только хрен им по рылу – квартиру-то я сдала.» ).

 

 

Мужчина включил в комнате свет, подошел к балконной двери и, повернув в нужном направлении пару ручек, приоткрыл ее. Морозный воздух тут же ворвался в комнату, привнеся в сладковатую духоту предвкушение неизвестного, а быть может – немыслимого... Оставив дверь приоткрытой, мужчина тут же покинул комнату, но через несколько секунд появился вновь с тазиком в руках. Тазик, с горкой наполненный кусками свеженарубленной плоти, предусмотрительно был поднят на уровень груди, так как сопровождавший мужчину поджарый черный ротвейлер, чуя соблазнительный запах, вытягивал тощую шею, пытаясь максимально приблизить морду к источнику ароматов. Мужчина ногой распахнул дверь пошире и шагнул на балкон. Там он водрузил таз на тумбу, снял крышку с никелированного бачка, стоявшего в углу и служившего когда-то для квашения капусты, и вывалил туда содержимое таза. Серьезная морда собаки, провожавшая каждый Губановский жест, излучала готовность к любым поворотам судьбы. Взглянув на собаку, мужчина прикрыл бачек крышкой и, аккуратно придерживая таз, чтобы не пролить собравшуюся на дне кровь, отправился в ванную за следующей партией.

- Пойдем, пойдем, толстый, - прикрывая дверь на балкон, позвал он возбужденного пса, - Сегодня праздник у девчат, сегодня будут кости..

 

  

Деньги Кристины, к сожалению, быстро закончились, не дав вожделенного разрешения затруднений. Черная полоса в делах продолжалась, разрастаясь как содержимое пролитой чернильницы или, может быть, вспоротой вены. Последняя финансовая неудача, обернувшийся крахом «ва-банк», очередная рухнувшая надежда выбраться из ямы, вскормленная шальными собачьими деньгами, посеяла лишь быстро всходящие семена отчуждения и взаимного раздражения. Губанов, и раньше не чуждый экспрессии, теперь же и вовсе походил на клокочущий лавой вулкан, пока что являвший наружу лишь отдельные искры, но не оставлявший ни малейших сомнений о запертом до поры деструктивном потенциале. Надя, с каждым днем все меньше вовлеченная в решение семейных проблем, все чаще пребывала в какой-то непродуктивной задумчивости, будто догадываясь, что дни ее здесь суждены. Только пес, получавший от нее в эти дни гораздо больше сочувствия и ласки, нежели муж, отвечал в благодарность несвойственной ему кротостью и послушанием, словно тоже что-то предчувствуя.  Марк, довольно скоро познавший все прелести аскезы, вообще держался молодцом и, подобно русскому дворянину первой половины 19 века, вслед за иностранными словами, навязанными ему с рождения, освоил ключевые понятия и термины языка вскормившей его страны. Большие карие глаза его, казавшиеся на фоне общего похудания еще более выразительными, светились осознанием недостижимости рая здесь, на земле, и мудрым смирением перед Фатумом…

В какой-то момент Губанову поступило оригинальное предложение. Дело, как говорили в старину, деликатное, да и деньги отнюдь не космические, но это было хоть что-то… 

В тот же вечер Губанов сразу взял за рога:

- Послушай, Надь, ты ведь знаешь, как ты нравишься Будкину.. Да ладно.. Да у него слюна выделяется, когда он видит тебя – ты посмотри, как он глядит на тебя и сглатывает. Ну, посмотри-посмотри.. Ну и что, что жирный?.. Тебе же нравился этот лоснящийся.. с глазами на выкате.. купидон перезрелый.. ну «пушкин» блин наш.. этот.. Буйволов!.. Ладно-ладно, хрен с ним, кто бы спорил.. Только Буйволов твой не зовет нас на дачу, а вот Будкин зовет.. Блин.. Да почему – сразу педик?.. Если с педиком дружит, то почему – сам-то?.. Короче, зовет нас на дачу в субботу двоих.. Только я не могу, у меня с Бекмамедовым встреча.. да, может, выгорит что.. ну а ты, если хочешь, езжай.. А что?.. Ну развеешься там, то да сё.. Ну и что?.. Послушай, я ни к чему тебя не призываю.. Не хочешь – пожалуйста.. Нет, не знаю.. А при чем здесь я?.. Мне поздно уже.. НО МЕНЯ ЖЕ БЛИН БУДКИН НЕ ХОЧЕТ!!.. Мля.. Ну трендец.. Да куда ты?! Вот, а.. Ну шучу ж я.. ШУ-ЧУ! Ох, и дура.. Что за дура ты у меня, а? Ну ты совсем что ли блин.. перестала меня понимать?.. Юмор.. да – юмор!.. такой у меня.. Хорошо, не смешно.. Да и хрен с ним.. Как знаешь..

 

 

На телевизионном экране сменяли друг друга зовущие пейзажи Адриатики, а на столе предлагала свои горизонты бутылка «зеленой марки» (хотя сейчас от этих предложений и оставалось всего-то грамм, может, 70). Губанов сидел в своем кресле, какое-то время переводя хмурый взгляд с экрана на стол, пока наконец решительно не схватил бутыль и резко не влил в себя прямо из горлышка обжигающие остатки. Затем опустил опустевший сосуд на пол, где тот, потеряв равновесие, покатил по паркету... На экране изрезанные заливами берега, заключавшие в себе лазурную водную гладь, обрамляли голубовато-зеленые горы, по склонам которых удивительным образом вились старые крепостные стены и высились древние храмы. Здесь было все, и здесь было море – безмятежное, гладкое, теплое как неостывший труп вероломной супруги. И если кто-то пытался увидеть здесь рай на земле, то все распускалось подобно цветку, сочась страстью, изобилием и доступностью. По каналу Дискавери шел фильм о чудесной стране. И море там, дневное ли - под лучами светила, ночное ли - все в прибрежных огнях, едва не выплескиваясь через тесные рамки экрана, предлагало войти в себя всякому…    

Послышался звук поворота ключа. Дверной замок щелкнул, дверь медленно отворилась, и в последний раз в этой жизни в квартиру ступила Надежда.    

 

Тихое-тихое море. Будто тихое-тихое море. Гладкое и безмятежное. И только рябь, едва различимая. Будто легкая рябь на воде серебрится в рассветных лучах. Солнца пока еще нет. Его просто не видно.. Или это - в закатных лучах? И его уже нет?.. Наверное, все же в закатных.. Неважно. В любом случае – его сейчас нет.. Серый, мягкий.. Брр.. Б-рррр! Бу-бубубубу.. Серый, коричневато-серый песок. Сухой, рассыпчатый, мягкий.. приятный.. Тихое спокойное море.. Серая гладь.. Брр.. Серебристые блики.. Небо синее, но еще пока темное.. еще или уже?.. сейчас оно темное.. Но чистое.. Бррр!.. Чистое темно-синее небо.. Только тонкая бордовая полоска на горизонте.. Багровая тоненькая полоска. Брррр!.. Бубубу.. Шум.. этот шум.. Горизонт багровеет.. Гул нарастает.. у-у-у.. У-У-У-У.. Стрекот.. Будто лопасти вертолета.. ТУХтухтух-ТУХтухтух-ТУХтухтух.. Сдувают, срывают покров с водной глади, комкают, мнут.. Шум резких отчаянных взмахов сотен пар крыльев.. Пенится море, мутнеет.. Красная, малиновая полоса тянется от горизонта и разрастается вширь.. Страшный мотор тарахтит.. УР-Р-Р-Р-РРРР! – завывает там кто-то.. ТУХтухтух.. Что же за шум!.. Малиновый цвет наплывает на фиолетовый. И море темнеет, и блики исчезли. И море краснеет. И чистого неба все меньше.. А-АР-РРР-ААА! – рычит зверь.. И море вскипает, кипит!.. А лопасти бьются, стучат.. Громче.. Все ближе и громче!.. У-ХУХУХУ.. Бордовые, темно-бардовые тучи закрывают теперь собой все.. А-Р-РРРР-А-ААА.. ууУУУУУ!.. И ЛОПАСТИ РАЗРЫВАЮТ ГОЛОВУ ИЗНУТРИ

 

 

В ванной капает кран.. Ничего, ничего.. Все, теперь будет тихо.. Только кран.. Ничего.. Утро, вечер – неважно, всё - ночь. Здесь зима.. 

Он вышел из кухни и последовал в комнату. Там, не включая свет, он прикрыл за собою дверь, сел в кресло и замер. Из кухни доносились характерные звуки. А здесь, в относительной тишине, под бесплотным покровом наполнявшего комнату сумрака можно было сидеть и не думать.. совсем.. хоть какое-то время… Недолго.. Минут пять или семь, до тех пор, пока призрачный кокон покоя не вспорол телефонный звонок.

- О, привет.. Я - чудесно. А – ты?.. Ну я рад.. Да, конечно.. Угу.. А вот это не знаю.. Ну да.. Нет, ты правильно все.. Я не зна-ю!.. Собралась и уехала.. Может, в Питер. Она не сказала.. Да три дня уж, наверное, как.. Не волнует.. Вот так! Она свободный человек.. Да, все равно.. Послушай, я правда не знаю. И знать не хочу, если честно.. Давай не будем, Кристина? Не отвечает, значит – не хочет. Захочет – расскажет сама.. Нормально.. Угу.. Да все с ним окей – что с ним будет?.. Жрет.. Ох, ладно-ладно, мы так говорим здесь, в России…  

Разговор нервировал Губанова, как и все, что в последние дни происходило не по его сценарию. Криво улыбаясь далекому абоненту, он прошествовал в кухню и, зажав мобильник между плечом и ухом, полез в холодильник за пивом. На полу уже тут и там валялись костно-хрящевые фрагменты, разбросанные Марком, который продолжал увлеченный разбор мосластого замороженного куска, очертаниями как будто напоминавшего нижнюю часть ноги. При приближении Губанова Марк ускорил работу челюстей и сопроводил свою деятельность превентивным рычанием.       

- Это Марк там? Я слышу Марка! Ну, дай ему трубку! Hi, Mark!!! You hear me, Mark? – Губанов с раздражением положил мобильник на стол динамиком вниз, слегка приглушив восторженно-жалостливые взвизгивания Кристины, и открыл банку пива, - Ах, сладкий! Ну как ты без мамочки там?..

Свободный от иллюзий Марк, деловито порыкивая и периодически отхаркивая осколки костей, жадно вгрызался в зажатый между лап и еще не до конца оттаявший щедрый обеденный пай уже привычного лакомства.