Комментарий | 0

Твари (8)

21+
Внимание, текст содержит ненормативную лексику.
 
 
 
 
 
 
8. Почти во сне, почти без мучений
 
На секционном столе труп мужчины неустановленной личности. На трупе надето: куртка нейлоновая синего цвета фирмы «Monkler», умеренно пропитана кровью, с наложениями грязи; трикотажная футболка светло-синего цвета, брюки темно-синего цвета. По снятию одежды, труп мужчины, правильного телосложения, удовлетворительного питания, длиной тела 183 см, длина подошвы 23 см. Кожные покровы головы, шеи с наложением черного цвета, в других отделах кожа бледно-серого цвета, холодная на ощупь. Темные пятна слабозаметные на задней поверхности туловища в виде островков, при надавливании пальцем не меняют свой цвет. Трупное окоченение развито удовлетворительно.
 
Милая Надя. Я мог бы жить вечно, но умер. Ангел смерти спустился ко мне и, нежно, как ловкий хирург, отделив мою голову от тела, выпустил душу на волю. Я много грешил в этой жизни, и душа моя вынуждена скитаться. Только праведникам даровано наслаждение блаженством вечного покоя и небытия в тихих омутах - черных дырах вселенной. Я же будучи тем, чье тело погрязло в грехах, осужден оставаться здесь после смерти. Видимая для других оболочка – не больше, чем призрак теперь без тебя, без любви… Любовь. Как сказал один гений: любовь - идеальность реальности одной части целого в бесконечном существе. Или нет: любовь - это реальность идеала бесконечного в одном частном случае? Я не помню. Да теперь и неважно, всё - тлен, и я тоже. Да, мы можем жить вечно. Мы могли бы жить вечно. Когда бы у нас была вера в наше бессмертие.
 
- Здорово.. Узнал?.. Я.. Ага. Вчера. Второй день как на воле.. Ну а сам-то как думаешь? Ну.. Ага, это точно.. Ладно, в восемь давай в нашем баре, окей?
Молодой человек с натянутым на голову капюшоном, оседлавший спинку скамейки у детской площадки, завершив разговор, с характерным хрипом объединил выделения носоглотки  и смачно выпустил их обильным тягучим залпом промеж своих стоп, обутых в черные кроссовки и, согласно рельефу подошв, уже успевших расписать оригинальным коричневым орнаментом скучно-белое прежде сиденье. Немного повертев в руках простенький телефон, он жестом, исполненным брезгливого милосердия, пригласил приблизиться застывшего поодаль школьника с заплаканным лицом, дав понять, что тот теперь может забрать свою дешевку и, отделавшись звонкой затрещиной, исчезнуть из нашей истории навсегда.
 
Милая моя Наденька. Душа моя, свет мой. Вот уж вторая неделя пошла, как нет тебя здесь. И не будет, я знаю. Да и я здесь теперь ненадолго. Но пока еще тут. Тяну лямку быта. Слоняюсь по этому миру как тень. И вокруг меня тоже какие-то тени. Женщин поблизости нет, хоть убей. Ну, есть пара-тройка, наверно. Только им до тебя, как черному трубачу до Луны. Бывало, посмотришь на них – и лицами вроде румяны, и губки, и попка на месте, но нет – не хватает чего-то, свечения, что ли, огня, что был при тебе неизменно. Наденька. Милая Наденька. Как ты там?  
 
 Пузатый голубь лениво поклевывал собственное отражение в луже у остановки, как вдруг отраженье вздыбилось, распадаясь на множество брызг. Пока толстая птица, совершив короткий взмах крыльями, лишь отпрыгнула в сторону, человек в капюшоне, сидящий на металлическом газонном ограждении, переложил в правую руку еще один камень. Снаряд вылетел мгновением позже, чем голубь начал взлетать, но, обладая большей стартовой скоростью, настиг птицу у самой земли, угодив той в крыло. Теряя перья, голубь вновь обрел под собой твердь асфальта и тут же, нелепо скособочившись, поспешил спрятаться за каменной урной. Молодчик встал с железной ограды и направился к урне. Обойдя ее справа, он нанес в область основания резкий давящий удар ногой. Что-то захрустело…
 
Наденька. Солнышко. Девочка моя ненаглядная. Любовь моя последняя, непосильная. Я все еще здесь. Приходится с этим мириться, как-то вот так приспосабливаться, выполнять некие функции, общаться с людьми. Давеча вот познакомился с дамой. И знаешь, мне повезло. Таких сейчас редко где встретишь – леди не нашей эпохи, героиня не нашего времени. При всей своей юности, свежести, привлекательности, она оказалась на удивление чиста и даже, в некотором смысле, целомудренна. Ты будешь смеяться, но, как и когда-то с тобой, познакомился в баре. В очереди в туалет. Я высказал комплимент относительно бюста Людмилы (как ты поняла – ее зовут Мила, а бюст ее действительно заслуживает всяческой похвалы), и комплимент мой был принят благосклонно. Мы вскоре вместе покинули бар, чтоб поехать ко мне. И знаешь, утром я, наверно, впервые за время, минувшее со дня твоего ухода, не пожалел о случившейся близости. Людины груди были прекрасны на вид и на ощупь, упругостью не уступая твоим, а размерами явно превосходя. Внутри же ее было тепло и радушно как дома. И словно путник, измученный долгой дорогой с погодным ненастьем, набредший вдруг сквозь жуткую лесную тьму на жилище с растопленным очагом и тотчас познавший тепло, теперь не спешит высунуть нос обратно за дверь, так же и я, найдя долгожданный приют в жарком гостеприимстве Милиного жерла, стремился бывать там как можно больше. К тому же это было отнюдь не единственным Людиным местом, дарящим истинное наслаждение неуемному исследователю плоти, коим с ней ощутил себя я… Не знаю, как долго продлятся наши сношения, но пока они служат единственным утешением. С тех пор, как тебя больше нет здесь. Наденька. Сучка ты моя вероломная.
 
Негромко насвистывая и как-то нервно, словно ретивый скакун на привязи, подергивая левой ногой, поднимался из недр метро молодой человек. Его пальцы выбивали на резиновом поручне эскалатора несложный ритм, а его взгляд, устремленный из-под бейсболки в сторону стоящего чуть выше пожилого джентльмена, не без доли гадливости скользил по темно-синим, может быть, некогда форменным, а ныне густо забрызганным грязью брюкам, светлой болоньевой куртке, вздыбленной на сильно сутулой спине, и серой засаленной кепке, обрамленной длинной седой бахромой. «Бахрома» чуть топорщилась над ушами, подпираемая дужками очков, в руке джентльмен сжимал трость…
Подхваченный ветром глянцевый флаер, повествующий об открывшемся в районе фитнес-центре, вспорхнул над замерзшей лужей и, совершив ряд незатейливых кульбитов, мягко спланировал к подножью урны. Дымящийся окурок, запущенный чьим-то щелчком, обгоняя собственные искры, нырнул в ту же урну, а увесистые плевок, отправленный следом и разминувшийся с ней лишь немного, плюхнулся прозрачной медузой в центр рекламной листовки прежде, чем новый воздушный порыв не увлек ту опять и с размаху не припечатал к темно-синей заляпанной штанине уже знакомого нам старого джентльмена.
Вокруг совершалось людское движенье, и только двое или четверо зевак в деликатном молчании дивились странным манипуляциям стоявшего у подножья ступеней метро инвалида: отклячив зад и подавшись туловищем вперед, он вытягивал перед собой, как мог далеко, правую руку с растопыренными пальцами, а левой совершал чудные гребки, будто плыл брассом. Он шлепал губами, но не мог извлечь слов. Голова старика была задрана вверх, и в темных очках его отражались свинцовые вздутия ненастного неба. Вдруг ноздри его возбудились, он шмыгнул и, быстро втянув в себя воздух, уловил запах дыма, источаемого окурком. Тот тлел в чреве урны метрах в пяти, и сизые нити вились над ним, взбираясь по трем алюминиевым трубкам – белым обломкам трости…
Подойдя к двери паба, человек в капюшоне с торчащим из-под него козырьком, повертел головой влево, вправо, назад; затем, левой рукой взял за ручку двери, а правую сунул за пазуху.
Вобрав визитера внутрь, снаружи паб сохранял безмятежность.
 
Надя. Надюшенька моя родненькая. Куда-то подевал твой и-мэйл, потому не писал тебе долго. Веришь ли, нет, но с Любой (помнишь, я в прошлом письме упоминал о ней вскользь) мы по-прежнему вместе - к нашему ежедневному взаимному удовлетворению. Надеюсь, и ты тоже рада за нас. Любочка часто спрашивает о тебе, и теперь просит передать тебе привет. С удовольствием передаю. Пиши, не пропадай. Страшно интересно, как ты там устроилась.
 
 
* * *
 
Невысокий мужичок с кудрявой седой шевелюрой в сером фартуке, покрытом застарелыми бурыми разводами и гроздьями свежих бордовых брызг, наконец оторвал голову от большого видавшего виды носового платка, скомкал его в карман брюк, извлек оттуда очки, надел их, прокашлялся, похрипел, сглотнув мокроту, и словно строгий привратник, важно уперев руки в боки в проеме служебного входа в магазин «Мясной рай», бесстрастным голосом диктора возвестил о новейшей торговой доктрине очередному посетителю:
- Всё, в реализацию пошли наши хрюши. По полной цене. Сняли арест санитары.
-  Как же так, Эрастыч? Ты же сам говорил – грипп.
- Грипп, - шмыгнув носом, повторил диагноз Эрастыч, - Знаешь, как у них, одну больную на ферме найдут, и на всех остальных автоматом – арест. Больные, здоровые ли – никого не волнует. Сперва наложили, теперь, значит, сняли.
- А сняли почему?
- Так а кто ж его знает? Хозяин мне не докладывал. Заслал, видно, им, санитарам. Как же еще его снимешь?
- А если – и в правду, больные?
- Ну, извини, - развел руками Эрастыч, - пока что никто не пришел, не пожаловался, что его отравили.. Ты вот за халявой явился опять - палкан твой не помер, поди?
-  Да нет пока вроде не помер.. проглот.. Да что ему будет?
- Вот то-то.
- А может, со скидкой, Эрастыч? По старой-то памяти?
- Не могу. Извини, - отрезал Эрастыч,  нахмурившись. Через несколько часов его ждал долгожданный пятничный джаз в баре «Канал», и бренные будничные торги вокруг свиных туш слегка диссонировали с мысленным предвкушением неминуемого музыкального экстаза.  
 
Оказавшись внутри, визитер выключил плейер мобильника, выудив тот из внутреннего кармана куртки. Одной рукой откинул капюшон, второй придерживая бейсболку за козырек. Выдернул наушники из ушей, осмотрелся. За годы отсутствия бар изменился. Наконец, он узрел свою цель в дальнем правом углу и двинул в ее направлении. Внезапно слева из закутка коридора послышался резкий скрип, поперек пути пролилась полоса света, и прямо под ноги по ней выползла чья-то тень. Человек на миг замер, не поворачивая головы, скосил глаза в сторону, тут же погрузив правую руку в карман. Боковое зрение выхватило в открывшемся сбоку освещенном  помещении раковину с зеркалом над ним, опознав во всем этом признаки обычного ватерклозета и зацепив выходившего из него педиковатого хипстера... Ладно, спокуха, проехали. Человек, сморщив нос, переступил через тень, высвободил из кармана правую руку и продолжил движение. Достигнув нужной точки пространства, он снял, обнажив бритый череп, бейсболку с изображением панды и бросил ее на стол.
- Здорово, Гном, что читаешь? – он с интересом оглядел заметно возмужавшего за три года старого корефана.
- Здорово, Слон. «Кодекс чести», - выросший в форменного здоровяка Гномик развернул обложку книги лицом к кривоватой ухмылке былого подельника и оскалился тоже. 
- Ну и как – интересно?
- Говно.
 
Надя, здравствуй. Долго боролся с желанием написать тебе, какая ты сука и блядь. Вдруг не знаешь. Написал. Только легче не стало. Если б ты знала, как ты нужна мне. 
 
(Продолжение следует)
Последние публикации: 
Рейс (11/09/2018)
Твари (12) (30/06/2016)
Твари (11) (28/06/2016)
Твари (10) (27/06/2016)
Твари (9) (24/06/2016)
Твари (6) (15/06/2016)
Твари (7) (15/06/2016)
Твари (5) (09/06/2016)
Твари (4) (08/06/2016)
Твари (3) (06/06/2016)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка