Проза

12. Шесть разных дорог

Та духовность, которая выплеснулась из церквей, в наши дни оказалась в спорте. Там на наших глазах совершается аскеза. Это то, чем 600-700 лет назад занимались монахи - преображением телесности не ради сиюминутных задач... Спорт хранит великую состязательность, великое стремление стать первым, преодоление логики повседневности: бросить вызов, бороться до конца, честно принять и победу и поражение. И некоторая степень безжалостности должна сохраняться в жизни, ведь иначе случится полная остановка экзистенциального реактора.

- А-а-арр!.. У-у-урр!! А-аа-х!!! – из проруби вынырнула бородатая голова, издав что-то среднее между рычаньем и стоном. Голова погрузилась и вынырнула еще пару раз, производя те же звуки, а затем вместе с туловищем и прочими членами бодро выпрыгнула на лед под звездное черное небо.  

Человек поднял лежавшее рядом с прорубью большое махровое белое полотенце, быстро обтерся, повязал его поверх бедер и трусцой, как был без одежды, босой, побежал в направлении Тучкового моста. Эта прорубь, вырубленная в пруду близ стадиона Петровский на Петроградской стороне Петербурга, служила культовым местом для многих окрестных «моржей» и бомжей. Одни предъявляли здесь миру бодрость здоровых тел, другие делились с ним избытком неистощимого духа. Через пару минут человек появился вновь, поднял что-то с земли – это были трусы, отряхнул их от снега, надел, опять обернул вокруг пояса полотенце и уже окончательно покинул это замечательное место в пределах нашего повествования. Маршрут человека лежал через мост, Малый проспект и 5-ю линию Васильевского острова в общагу универа. Был январь. Был мороз. Была ночь. Человека звали Феликс-Стакан, и он все еще не был трезв.  

Чуть более двух часов назад Феликс, подходя к общаге, с удовлетворением отметил, что в окне Сладкой Н горел свет, хоть и не ярко. Не спит – ну и славно, не придется будить. Было поздно, Феликс был навеселе. Он не уведомил Н о визите, так как готовил сюрприз – в его кармане лежало кольцо, а в голове пульсировали слова брачного предложения. Поднявшись на пятый этаж, он постучал в ее дверь – тусклый свет проходил изнутри через скважину. За дверью возникло шуршание, но ее открывать не спешили. Мимо Феликса по коридору с замотанными полотенцем волосами прошла С, его однокурсница. Феликс обернулся, кивнул. Та кивнула в ответ, посмотрев на него не то грустно, не то сочувственно. Феликс нахмурился, посчитав неуместной сейчас кислую мину С, и постучал в дверь Н снова, сильнее и продолжительнее. Снова за дверью послышались звуки какой-то возни, а где-то через минуту Феликс наконец услышал шаги, щелкнула защелка, дверь отворилась и на пороге возникла Н – в халате и с тревожным недоумением на лице. В глубине комнаты кто-то принялся звучно размешивать сахар.    

Пить Феликс любил, но, к сожалению, не умел, и спустя полчаса хорошо поставленный голос уже волнами раскатывался по всему пятому этажу, отражаясь онемевшими стенами:

- Ну, ####.. Ну, ######.. Вы #############! – стоя на пороге одной из комнат, отхлебывая «добрую» из горла и недобро щурясь в пространство, он пытался высмотреть потенциальную жертву в мгновенно опустевшем коридоре, -  ##### вам, ######## гниды!..

- Феликс, ты бы потише, - робко попросил хозяин комнаты Архип, - ментов же вызовут сто пудов, приедут, начнется опять ебала, отчислят же снова - и опять все сначала?.. нахрена это нужно?

Феликс на секунду задумался.

- Ладно, пойду освежусь, - вняв здравому смыслу, прохрипел он, поставил бутылку на табурет и начал снимать одежду и обувь.

- Ты в душ? – не сразу врубился Архип, - На, держи, - протянул он оставшемуся в одних трусах Феликсу полотенце.

Феликс молча принял его, тут же выскочил в коридор и помчал к главной лестнице. Добежав до нее, он вдруг замер на миг, развернулся, пробежал десять метров назад, встав напротив двери профорга, и, отступив на шаг, вынес ее ударом ноги. В комнате не было никого. Феликс постоял в ней секунд десять, осматриваясь, но, так и не увидев какой-либо взывающей к осквернению достопримечательности, оставил комнату без дополнительных разрушений и продолжил свой путь.

Кирилл Валентинович Рукомойников, доцент кафедры экономической географии географического факультета Петербургского университета, лысоватый мужчина среднего роста в очках, выйдя на улицу из дверей родного учебного заведения, тотчас оказался в слепящих вечерних лучах весеннего солнца. Рукомойников совершил по инерции пару шагов в направлении метро, направлении дома, сразу вспомнив о списке продуктов, составленном супругой для вечерней закупки, и тут же проверив – на месте ли он, погрузив пальцы левой руки в задний карман брюк (листок был на месте), и вдруг замер с печатью серьезной дилеммы на лице. Водрузив над очками ладонь козырьком и всмотревшись как будто в пространство, а на деле окинув мысленным взором ближайшее запланированное будущее и не узрев там ничего утешительного, Рукомойников круто развернулся и поспешил в противоположную сторону, туда, где, теснимый современными пабами, теплился оазис времен его молодости – рюмочная «За гранью».

Внутри было людно. Оглядев с позиции барной стойки пространство питейного зала, Рукомойников с полной пузатой кружкой – в одной руке, и наполненным до середины граненым стаканом – в другой, решил присоседиться к парню рабочего вида лет тридцати с короткими светлыми, оконтуренными глубокими залысинами, волосами и выразительным подбородком. Парень похлебывал пиво за угловым стоячим столиком (в этом заведении все столики были демократично стоячими) и, прищурившись, внимательно следил за мудреной трансформацией клубов табачного дыма, выхваченных сквозь грязное оконное стекло уличными лучами и забавно кувыркавшихся теперь под низким потолком согласно природным законам движения турбулентных вихрей.

- Не занято? – осведомился на подступах Рукомойников.

- Альберт, - сразу представился парень, протягивая ладонь.

Говнобог с обидой смотрел в монитор, на котором пестрели свежие и не очень предложения сайта знакомств: «Ну, что же это?.. – сокрушался он вслух, - Ну нельзя же так!.. Аня, ну етит твою мать.. нужно ведь как-то стараться.. это ж надо так себя не любить.. Ведь можно же что-нибудь сделать.. Есть же диеты, пластические операции.. пол сменить, наконец, я не знаю..».

Бухгалтер почтового отделения юго-западной окраины Санкт-Петербурга Анна П вышла из ванной в предвкушении чуда. Запахнув кое-как в легкий черный халат свои непослушные свободолюбивые телеса, так и норовящие выпрыгнуть, выползти, вывалиться по пути из этих смирительных шелков, Анна П, напевая что-то задорное и слегка пританцовывая (создавая тем самым ощутимую вибрацию в межэтажном перекрытии), торопилась к компьютеру, но вынуждена была замереть напротив настенного зеркала. Зеркало в своей хамоватой манере отразило досадный недостаток в виде прыщика, нескромно возвышавшегося белым холмиком посреди покрытой кратерами красной распаренной поверхности лба. Вернув гармонию в этот мир, Аня продезинфицировала собственной слюной образовавшуюся ранку и почувствовала, что пришло самое время себя вознаградить – резко развернувшись, она отправилась в кухню за пакетом чипсов со вкусом бекона. Шов с тыльной стороны рукава не сумел пережить крутой смены курса, и меж лопнувших нитей возникла прореха, сквозь которую тут же вылез пузырь розовой плоти. Минуту спустя, представ наконец перед монитором компьютера, Аня отложила опустевший наполовину пакет с хрустящим лакомством на колени, а освободившимися пальцами нанесла несколько точных выверенных ударов по клавиатуре. Войдя на сайт под оригинальной аватаркой в виде выразительного светло-карего глаза (это действительно был ее собственный глаз), Аня пробежалась по ленте объявлений. Содержание третьего сверху «поста» вызвало в сердце ее некий тревожный трепет, отозвавшийся непроизвольными колебаниями во всем теле:  

Я очень горячи сексуальни парен.28 год.ищу девчку 25 50 лет. для секса его територи. приеду гости любое время. сделаю все что касает сексу. Руфат

Ане было всего 23, но довольно зрелая внешность позволяла без риска излишних сомнений накинуть лет пять или семь.

Кирилл Валентинович Рукомойников взглянул на часы. В рюмочной он был всего час с небольшим, но стало казаться, что здесь он давно и на месте. На своем персональном месте, важном для сохранности внутренней атмосферы. Убери его, и вся сложная гармония рухнет. Так казалось ему. Лица всех без исключения посетителей стали ближе, родней и понятней, а стоявший напротив Альберт по степени близости и вовсе тянул на кровного родственника.

- А с другой стороны, ты гляди, - призывал Рукомойникова тот, делясь сокровенными наблюдениями, - Кто нам верность хранит? Кто боится. Кто боится нас потерять. Любит она там, не любит – не важно. Главное – страх. Понимаешь? А мужик разве будет с такой? Он глядит не на тех, кто запуган, ему целостность подавай. Чтобы личность без трещин была.. Тут один заявил, мол, любить – не люблю, но изменит – убью.. Вот и верность твоя. Другой.. Пошли по блядям, говорю. Не могу, говорит. Рад бы, но не могу. Дал слово жене.. Дали слово друг другу они, ты видал. Договор! Ты мне – я тебе. Каждый боится обмишуренным быть, вот и держат друг друга за ручки. Ну а так, чтоб от сердца…

За столиком, расположенным в противоположном углу наискосок через залу, троица нестарых бородачей затянула вдруг песню: «Идет ледокол по имени Красин…». Лицо одного из певунов показалось Рукомойникову знакомым – из недавних студентов? Похоже.

- Ну, так как же, Кирюх? – тряханул Рукомойникова за рукав плаща его новый приятель, вернув тем самым Кирилла Валентиновича в русло беседы, - Есть по жизни она? Или так – только страх да весь хер до копейки?

- Понимаете, Альберт.. как вас по отчеству? Хорошо, хорошо, - заметив протест собеседника, поспешил согласиться Рукомойников. – Понимаете, друг мой, тут ведь как посмотреть.. Кто-то видит одно, кто-то здесь же - другое. В сущности, это вопрос мировоззрения, психологических установок, или, если угодно, здесь вопрос веры. Каждый сам выбирает... Тьфу, бред! – он осекся, поморщившись, - Чушь собачья и бред! Ладно, к черту!  – тема, видно, взволновала Рукомойникова, он заговорил быстрее и злее: - Говорят, что любовь изгоняет страх. Я давно не любил, я не помню.. А теперь только так.. только похоть. Не к жене, разумеется, но.. А моя.., - Рукомойников ощутил, как ершистая смесь в пищеводе устремилась наверх. Он с трудом подавил этот спазм и закашлялся. Новый друг пришел тотчас на помощь, успев нанести два увесистых удара по его спине прежде, чем доцент смог остановить экзекуцию жестом. Совершив пару глубоких вдохов и прислушавшись к внутренним настроениям организма, он продолжил: - Так сложилось, что я с ней давно, со своей.. Нет, живем.. Но зачем? Из-за страха? Чего? Одиночества? Смерти? Да ты знаешь, что я, - снизил голос Кирилл Валентинович, перейдя на ты, - У меня ж и обрез уже есть. У соседа по даче купил за бесценок. Бьет как черт!.. Нет, не смерти боюсь. А чего? – подавшись вперед, он пристально всмотрелся в собеседника, словно ища в нем ответ. - А-а, да что уж теперь, - сокрушенно махнул он рукой, - Потому-то я здесь, а не там, - пояснил педагог и кивнул в сторону неприветливой тьмы за окном. Там тянулся неближний маршрут: до метро, на Московский вокзал, полчаса в пригородной электричке и пешком до дома от станции.

- Ну, будем, - помрачнев и как будто не веря собственному призыву, приподнял Рукомойников стакан с новым «стольником». Опрокинув все залпом, он резко тряхнул головой, придерживая очки, и сильно осипшим голосом вдруг сообщил: – Есть она. Я читал. Не боись.

Альберт бросил взгляд на доцента, отпил пива и замер, не моргая уставившись в свою полуполную кружку. На устах его светлела улыбка.

В коридоре вагона пассажирского поезда Криворожинск - Глухов послышался шум и громкий голос на малоросском наречии русского языка торжественно объявил: «Грамадяне пассажиры! Вас витаэ революционный патруль. Приготовьте свои документы!».

В купе зашли двое. Оба симпатичные, статные, чем-то похожие на известных актеров - один покрупнее, в кепке - на Пореченкова, другой - в закатанной балаклаве - на Гошу Куценко.

- Граждане пассажиры, - декламировал «Гоша», - В непростой для родины час просим вас жертвовать свои деньги ради общего нашего дела, дела святого, граждане - всё на победу нашей освободительной революции! Слава героям! У кого денег нет - примем кольца, серьги, цепочки.. Никто не должен остаться в стороне!.. Так, пожалуйста, будьте любезны.. Нет уж, пожалуйста. Не задерживайте, гражданин..

- Помочь?- с готовностью осведомился «Пореченков».

- Да не надо.. Он сам щас.. Все же сознательные.. правильно я говорю, гражданин? Ну вот, от це дило.

- О! Видал, нет? Весь рот золотой! А ну-ка гражданочка, покажьте товарищу, - схватил «Пореченков» за подбородок немолодую смуглую женщину в пестром восточном платке и, нажав с двух сторон пальцами на впадины на щеках, принудил ее открыть рот. Оттуда сверкнуло «рыжухой».

- Ого! - восхищенно отозвался «Куценко», пригнувшись, чтобы лучше рассмотреть, - Ну и ну, целое достояние.

«Пореченков» отпустил южанку и, склонившись к уху товарища, прошептал: «Может, это.. молотком их? У меня с собой есть, если что». «Да не, больно хлопотно...» - скептически покачал головой «Гоша». «Думаешь тогда..?» - попробовал догадаться «Пореченков», характерно проведя большим пальцем у горла. «Чего?» - в недоумении протянул «Куценко». «Ну, блин, голову взять целиком, чтоб не мучиться здесь!» - теряя терпение, несколько громче, чем нужно, пояснил непонятливому подельнику «Пореченков». «Да ты что! - отмахнулся «Куценко», - О нас тогда плохо могут подумать. Не надо».

Руфат в черной обтягивающей футболке с названием модного итальянского бренда на груди стоял перед зеркалом в ванной и с помощью воды и расчески пытался обуздать природную непокорность собственного волосяного покрова, казалось, еще более чем всегда вздыбленного – возможно, в предвкушении скорого свидания с женщиной. Рядом зеленел его дезодорант. Но запах парфюма Мухи нравился Руфату сильнее. Уделив некоторое время размышлениям, Руфат решил вопрос в пользу своего дезодоранта, предоставив ему передышку. В дело пошел флакон друга - Руфат снял колпачок и выпустил несколько освежающих потоков себе подмышки, за пазуху и за воротник. Затем, дважды чихнув от насыщенных благовоний, он расстегнул черные джинсы и запустил еще одну контрольную струю себе в пах.

Подходя к своему подъезду, Рукомойников заметил сквозь решетку перил сгорбленную мужскую фигуру. Человек, вероятно, мочившийся в угол с дальней стороны крыльца, видно, уловил звук шагов Рукомойникова и обернулся. Быстро закончив дела, оправив брюки и куртку, он покинул укромное место и направился прямиком к опешившему Кириллу Валентиновичу. Подошедший оказался довольно пожилым обладателем красного бугристо-складчатого лица, украшенного по бокам длинными седыми бакенбардами. Его бесцветные, но живые глаза выражали смесь удивления с радостью словно бы от нечаянной встречи. Рукомойников никогда раньше не видел этого человека, однако тот обратился к доценту по имени:

- Понимаешь, Кирюш, - вкрадчиво начал незнакомец, прикоснувшись ладонью к «Кирюшиному» плечу и чуть погладив его, словно бы утешая, - Всё в нашей жизни радостное в нас через усилие получается. Так уж повелось на белом свете. Без усилия нет удовольствий. Всякое затем послабление и есть твое счастье. Грустно тебе – сходи потрудись, дров наруби, травы накоси - сразу отпустит. А если обратно – на печи весь день пролежал – то только печаль преумножил. Спорт этот ваш - не зря же оно. В чем смысл? В напряжении тела и радости последующего отдохновения. Баню возьми. Хорошо, если веничком себя как следует продерешь – то-то благости после! Или от бабы удовольствие получить – что для этого нужно? – Кирилл Валентинович почувствовал, как горлу его вновь начала подступать тошнота. - С бабой-то как полагается, ась? – повторил свой вопрос краснолицый старичок, лукаво подмигнув Рукомойникову, да сам же ответил: - Залезть на нее, попыхтеть, попотеть, постараться. А как же?.. Вот так и смерть. Ну? Чего ж ее бояться? - хмыкнул незнакомец - Ведь это и есть твое главное расслабление опосля напряжения жизни.

Джаз – это круто. Настоящий джаз – это зашибись. Сидя в «Канале» у стойки чуть правее сцены, ты видишь всех музыкантов, но это неважно. Сначала ты слышишь, и это важнее. Ты слышишь их музыку, и картины сами рождаются в твоей голове. Вот лес, темный лес, уже вечер. Сумеречный свет освещает небольшую поляну между мрачных высоких деревьев. Небольшая поляна, и на дальнем конце ее – девушка. Она стоит ко мне спиной. Нет, она движется, она удаляется, лес поглощает ее. Девушка в черной куртке с короткой стрижкой. Девушка в наушниках, обвивающих черными стебельками проводов ее тонкую шею. Девушка из прошлого. Мне ее не догнать – это ясно. Это джаз. Звук несется ракетой вперед или вверх, нам оставляя лишь сполохи, вспышки.. Да, это джаз, и все супер, только седой кучерявый хрыч в очках на соседнем стоечном стуле взялся шебуршить в своем брючном кармане, при этом касаясь моего бедра тоже. Блин, как же этот мудак задолбал там елозить.. Он спецом что ли так? – не пойму. Наконец вынул ушлепок платок. Саксофонист заложил охерительное соло, а этот хрен давай самозабвенно сморкаться, и будто нарочно трясет головой в такт причудливой мелодии, рожденной только что, вот сейчас, в этот миг в этом мире, где даже сам музыкант вероятно не в курсе – чем его детище станет чуть позже, секунд через пять... И вот она летит и уносит нас всех – саксофониста, его коллег по джаз-банду, слушателей, меня, этого мудака, трясущего головой сквозь платок – нас всех, ты сечешь?.. Но мой старый сопливый сосед не дает своими конвульсиями воспарить слишком высоко. Музыкант берет выше, и этот обмудок тоже запрокидывает голову назад, стараясь выдуть побольше слизи из собственной глупой башки…

Пронзительно-настойчивый звук сакса словно острый нож вскрывает потемневшую обветренную поверхность вырезки. И та, чуть прогнувшись под грузом лезвия, через миг решительно распахивает свое алое нутро, выделяя облегчающий трение сок. Скоро то, что останется от туши, повиснет под потолком на S-образном крюке, а аппетитные внутренности лягут на полку бурыми разновеликими кучками вдоль серой стены. А пока.. Пока сакс и клавиши, словно нож и топорик, взмывают и падают вниз, кромсая свежее мясо, сочащееся кровавой росой. О, эта податливость плоти! О, этот живительный родник.. Алая волокнистая колыбель вдохновения! Старый Эрастыч любил этот мир. Мир, где есть всякому кайф. Или рай. Или больше…

Возвращаюсь, поссав, к своему табурету. Сосед, старый хрыч, лыбится. Типа излучает доброту. Но джаз – это нихера не доброта, это жизнь во всей полноте палитры. Это экспромт, импровизация.. Типа хренак по яйцам с ноги неожиданно!.. Вот так - нахер с трона.. А-а, тля, ну и где теперь твои очки, мурамой?..

 Бородатый человек с полотенцем на бедрах шел по ночному безлюдному Малому. Он осторожно ступал на заснеженный тротуар босыми ногами и на ходу растирал широкие озябшие плечи большими ладонями. Хмель отпускал Феликса. С перпендикулярной проспекту линии из-за угла навстречу вынырнул темный горбоносый прохожий. Его развязная нарочито расслабленная походка странным образом сопровождалась недобрым настороженным выражением притаившихся промеж щетины и насупленной моноброви черных колючих глазок. Экипированный в черную шапочку, блестящую короткую куртку того же цвета, черные джинсы и остроносые черные же штиблеты, южанин брезгливым взглядом полоснул по аскетичному вечернему туалету Феликса. Резко развернувшись, Феликс подцепил своей лапищей головной убор гордеца, и, не видя вблизи ни урны, ни лужи, швырнул его просто на проезжую часть. Прохожий, пригнувшись, как ошпаренный отпрыгнул к стене, выставил перед собой наподобие боксерской стойки дрожащие руки и угрожающе зашипел: «Ах-ж, с-сука.. Ох#ел, что ли, #ля?..». Отступать ему было некуда. В спину уже толкал фасад дома, а спереди, выдыхая спиртовые пары, с недоброй ухмылкой, почесывая бороду правой и сжимая-разжимая пальцы левой руки, на него надвигался какой-то античный образ не то человека, не то полубога, изгнанного с Олимпа за пьянство.

Хмель отпускал уже Феликса. Хмель, но не злоба…

Рейтузов прервал клавиатурную дробь и привстал, чтобы сделать погромче радио. Там начинались «новости для души»:

«Ни яд, ни пуля, ни петля не берут профессионального самоубийцу из города Колпино Ленинградской области. 56-летний мужчина уже несколько раз пытался свести счеты с жизнью, но лишь доставлял лишние хлопоты местным врачам. На днях мужчина пульнул себе в висок из самодельного стреляющего устройства, которое приобрел по сходной цене на рынке. Хотя пуля и пробила черепную коробку, она застряла под правым глазом, не повредив даже глазное яблоко. Вместо кладбища снайпер оказался на больничной койке, но жизнь его вне опасности. По мнению медиков, в предыдущие попытки он был гораздо успешнее: мужчина провисел достаточно долгое время в удавке под потолком, но в реанимации его все же откачали. Полный облом у бедняги и с таблетками – он неоднократно проглатывал горстями самые сильнодействующие средства, однако достижению цели всегда мешали врачи скорой помощи, которые успевали вовремя поставить ему клизму».

- Короче, тема такая. Еду в метро с Просвета на Невский. Вагон полупустой. На Озерках заходят три муслимши, в платках, балахонах – в общем, все как положено. С полными сумками. Лет 30-40 наверно. Может, 20-25 – их хрен поймешь. И садятся рядом со мной, слева. Глянул мельком на них, смотрю, лица какие-то отрешенные. Думаю, а если шахидки? Сумки в ногах, а что в них – поди отгадай. Стремно как-то рядом сидеть. Приезжаем к Удельной. Народу входит мало. Остаемся сидеть на своих местах. Хотя я бы уже кому-нибудь уступил, и свалил бы подальше - в другой конец.. На Пионерской тоже немного народу прибавилось, но свободных мест уже не осталось. Даже тетка какая-то надо мною нависла, но не сильно старая. Думал сперва уступить, да не стал – вдруг обидится. В общем, остаюсь на переднем крае. И тут же на Пионерской заходят три паренька с инструментами и усилком. Один с гитарой, второй с барабаном, а третий типа с металлофоном, что ли. Начинают играть. И играют довольно прикольно. Как-то сразу вспомнилась песня THE CURE – жаль, не помню название.. Смотрю, мои шахидки тоже заслушались. А потом звук мощнее пошел, низы зазвучали как надо, и вижу: занервничали муслимши – молчат, но переглядываются как-то беспокойно, да на сумки тревожные взгляды бросают. И тут я секу: там же, в сумках, реально взрывчатка, а эти, видно, боятся, что сдетонирует от звука раньше времени, не успеют до центра доехать! И тут как..  вскакивает одна. Я сам чуть не подскочил! И едет к музыкантам.. Подходит к тому, что с барабаном. Стоит секунд пять, а после – мол, дай поиграть. Пацаны прикололись – играй. Та присела и как давай наяривать! И в тему еще так! Тот, что был с барабаном, достал погремуху какую-то и стал ей трясти, остальные продолжают на своих инструментах. Муслимша реально включилась как профи. Короче было трио, а стал такой квартет, понял? Все офигели – пацаны, пассажиры вокруг чуть ли не аплодируют. Тормозим, подъезжаем к Черной речке. Чел с погремухой деньги пошел собирать – я тоже хотел дать полтос, но сдержался.. А эта не садится обратно, понял, трет о чем-то с парнями.. Потом раз – махнула своим, что-то крикнула им по-чурбански, подняла барабан и пошла с музыкантами дальше, в следующий вагон.

- Да, прикольно. А дальше?

- Не помню. Помню – шум был потом, ну и всё.

*THE RAVEONETTES – Last Dance*

*OLIGARKH – Forgive Us*

Он сидел на большом чурбане, повернувшись к полоске зари, растянутой вдоль всего горизонта не то на западе, не то на востоке.

Сидел так уж некое время, тихо и почти недвижимо. Затем нагнулся, надавил на что-то правой рукой и, породив тихий скрип, вдруг извлек из лежавшего рядом бревна крупный топор... В соседнем дворе, звякнув цепью, дважды гавкнула и вслед зарычала собака. С другой стороны отозвался петух, то ли запоздало, то ли преждевременно прорезав безделовскую тьму хриплым кличем. А там дальше, через пару дворов, тревожно заржал чей-то конь... Человек прислушался, переложил топор в левую руку, взявшись поближе к металлу, а большим пальцем правой слегка надавил на лезвие. Потом повертел его так и сяк, подставляя стальную поверхность к скудному свету, снова попробовал лезвие пальцем, хмыкнул и тихо промолвил: «Сгодится»