Проза

5. Фашизм есть идеализм (мы встретимся снова)

- Земля перенаселена. Все разговоры о семье народов — полная чепуха. Это справедливо только для китайцев, потому что они все друг на друга похожи.

- Теперь каждый четвертый в Китае ездит на велосипеде. Для них это большие перемены, учитывая, что раньше у людей вообще ничего не было. Это то же самое, как у нас в Британии — иметь свой личный самолет.

- Китайцы, на мой взгляд, — воплощение одного и того же национального характера. Они могут сосуществовать без конфликтов, а мы, очевидно, нет.

- Поэтому им не нужен рок-н-ролл. Английские рок-звезды играли в Китае. К ним относились как к каким-то второсортным музыкантам. На концерты приходили старухи, дети, кучки тинейджеров. Никого не хочу обижать, но есть страны, где рок-н-ролл просто не нужен. Население этих государств очень сплочено. В Китае свои герои.

Корреспондент и фельетонист районной газеты «Твой кров» Руслан Рейтузов в настоящий период своей творческой биографии был увлечен написанием сразу двух эпохальных трудов – многозначительного романа-притчи «Сука на» и философского трактата-эссе «Фашизм есть идеализм». Руслан называл собственные труды эпохальными не в пику своей ложной скромности, как и не в стремлении придать им дополнительную значимость. Дело в том, что, по мнению автора, эти работы были адресованы разным эпохам, да и разным поколениям, связанным с ними.

Трактат «Фашизм есть идеализм» хоть и отражал тенденции общества современного, а также содержал анализ и реконструкцию прошлого, но все же основным своим руслом устремлялся в эпоху последующую. Именно следующие поколения, рожденные в эру пост-этно-расовой революции, могли полноправно и по достоинству оценить правдивость и дальновидность схем и прогнозов, заложенных в данной работе и призванных предвосхитить изменения в социально-этнической иерархии человеческого населения Земли. К сожалению для современников автора, немногим из них в силу объективных причин улыбнется удача дожить до времен, к которым апеллируют пророчества эссе. Поэтому, чувствуя ответственность перед собственным поколением, Рейтузов работал также и над актуальной прозой. Роман «Сука на» должен был поведать о непростой, но поучительной судьбе девушки Веры. Повествование начиналось с описания детских лет героини. В возрасте пяти лет маленькую Веру, игравшую в своей комнате с куклами, привлекают необычные звуки из большой комнаты. Там она обнаруживает своего отца, вперившегося в телевизор с мелькающими на экране голыми дядями и тетями и самозабвенно мастурбирующего. Верочка, конечно, не может постичь всего смысла разом представших пред ней неведомых действий, как папиных, так и со стороны героев телепрограммы, но от увиденного она испытывает нечто близкое катарсису. С тех пор Верочка растет не по годам сексуально раскованной. Первый опыт мануальных эротических ласк она получает через несколько месяцев в детском саду с соседом по «тихому часу». Верочка инициирует их, направляя послушного сверстника по неведомым тропам детского петтинга. Когда детсадовский период подходит к концу, невинные любовники понимают, что вместе с детским эдемом они покидают теперь и друг друга. Перед тем, как родители окончательно разведут их за руки в разные микрорайоны мрачного города-завода, Вера успевает ободрить погрустневшего Рому (так звали мальчика), говоря на прощанье: «Мы встретимся снова, мы скажем “привет”, в этом есть что-то...». Нет, не то! Она говорит: «Мы встретимся снова, не знаю - где и когда, но я знаю - мы встретимся снова одним солнечным днем..». Станут ли пророческими эти слова героини, автор пока не решил... В школе Вера учится ни шатко, ни валко. В одиннадцать лет она едва не становится жертвой изнасилования, спасает лишь случай. А в тринадцать она все же прощается с бременем девственности, добровольно, в детском лагере «Солнечный». Вера растет, наливаясь как плод, настоящей красавицей. Ближе к окончанию школы жизнь Верочки в родительском доме из-за отсутствия понимания с матерью становится невыносимой. Бунтарская подростковая душа рвется к приключениям и запретным удовольствиям, а властная и практичная мать лезет из кожи вон, стараясь найти дочери достойную партию, периодически подсовывая к кровинушке подходящих, на ее взгляд, женихов - мажоров-сынков своих респектабельных клиенток из элитного спа-салона. Не шибко умная, но по-женски проницательная, Вера понимает, что мамочке не терпится побыстрее сбагрить ее, выдать замуж - кому, не столь важно, главное - снять с баланса. Верочка не верит уже никому - ни матери, ни отцу, ни ухажерам, верит она только снам. Верочка «залетает». В этот период ей снится первый памятный сон. Во сне она нездорова. Ее тревожит боль физическая, и терзают сомнения - что делать с тем, кто внутри? Чья-то жизнь зародилось вдруг в ней. Во сне к ней является прекрасная женщина, и скоро Вера к своей радости и изумлению понимает, что это она и есть - только старше и опытней. Более зрелая Вера подходит к Верочке юной и кладет на ее живот руку. «Выпусти его завтра, и всё будет легче» - говорит она и разрешает сомнения Верочки. К семнадцати годам на лицевом счету Верочки уже три аборта. Сопливые мажористые сверстники не вызывают глубокой симпатии, поэтому Вера сбегает из дома с наркодилером, старшим ее на девять лет. Вскоре у дилера наступает трудный период – бизнес душат конкуренты в погонах, приходится покинуть родной край и сменить место жительства. Так они оказываются в Петербурге, где неожиданно для себя Вера поступает на географический факультет пединститута. Пока новые связи по старой специальности не налажены, Вера и Витенька (так зовут ее друга-барыгу) пробуют себя на новых поприщах – проституции и сутенерства соответственно. Однако скоро Верочка понимает, что подневольный труд – не ее стезя и, наткнувшись на непонимание и неприятие такой позиции со стороны быстро освоившегося в новой роли Витеньки, порывает с ним. Переведясь на аналогичный факультет в универе, Вера селится в общежитие. Там она отдает всю себя во власть закружившего вихря  беззаботной студенческой жизни. За обольстительной Верочкой пытаются приударить около дюжины ее новых друзей с разных курсов. И половина из них порой пользуется ее благосклонностью, в том числе – и одна однокурсница. Наученная горьким опытом непреднамеренных залетов Верочка старается больше внимания уделять данной теме, и, тем не менее, беременеет опять. При этом даже не догадывается от кого. К счастью, неприятность обнаруживается на начальной стадии, и ее удается безболезненно устранить. В это время ей снится сон: Верочка лежит в ванной, сначала пустой, но затем туда к ней по очереди приходят бывшие в ее жизни мужчины; каждый по разу «спускает» на нее и уходит; в итоге ванна становится полной, и Вера, нежась в ней, размышляет о живой и неживой сперме, которая не смешивается, а образует на поверхности две области разных оттенков, на подобии знака инь-ян. Верочка просыпается с решимостью несколько упорядочить свою жизнь и значительно сократить количество сексуальных связей. Вера выбирает постоянного бойфренда. Им становится местный студент-однокурсник, романтично-циничный начитанный юноша – высокий, худой, с симпатичным лицом и сдержанным темпераментом. Мне с ним интересно – говорит о нем Верочка всем, и сама в это верит. В то же самое время Вера сходится с двумя взбалмошными проказницами, одна из которых тут же влюбляется в Верочку и скоро склоняет ту к близости. Наделенные нетривиальной любвеобильностью три стервы решают открыть свое дело - создать телефонную службу сексуальных услуг «Ночь страстей». Три девушки поочередно дежурят на телефоне, обсуждая с клиентами их интимные чаяния. И хоть это скорее не бизнес, а хобби, дело требует время и силы. В этот период Верочке во сне опять является мудрая прекрасная наставница (или же она сама, только более зрелая), и они обсуждают бойфренда Верочки. «Зачем ты с ним?» - спрашивает с улыбкой наставница. «Мне с ним интересно» - отвечает заученно Верочка. «Да так ли? Он ведь зануда!» - искренне удивляется покровительница и смеется. «Ну да, есть такое, - соглашается Верочка, - Ему не нравятся мои увлечения. Последнее время с ним сложно». «Да и ты ведь не любишь его…». «Да что вам всем далась эта любовь? – с обидой отстраняется Верочка, - Любовь – только слово. Здесь есть лишь кайф, и есть смерть. Смерть послана нам, чтобы знать.. то, что кайф.. это все, для чего стоит жить», - изрекает с расстановкой она, удивляясь при этом сама непривычному слогу. «Ох, ты и глупенькая!» - хохочет, обнажая жемчужные зубы, умудренная жизнью красавица и, смеясь, исчезает в момент пробуждения... И Вера свободна опять – не прошло и полгода. Пати, ночные клубы, одноразовые кавалеры – желанный круговорот развлечений подхватывает Верочку, заскучавшую было в трясине чуждой ей моногамии. В одном из клубов Верочка покоряет молодого дельца, открывающего с партнерами в Москве сеть маленьких ресторанов «Каноэ». Она и так с интересом смотрит в сторону столицы (подруга-землячка, перебравшаяся туда, уже полгода возбуждает ее подробностями невиданных перспектив), и Верочка видит в таком знакомстве руку судьбы. Бросив универ, она уезжает с ресторатором открывать Москву, и даже не может представить, что ждет ее там по замыслу автора…

Руслан стоит у окна и думает о той настоящей «Вере», послужившей его героине живым прототипом. Он смотрит сквозь грязное стекло на пасмурное утро и вспоминает, как на последней странице их долгого запутанного романа после исправно исполненного им кунилингуса она не дает Руслану и прогоняет того на диван. «Вот сссука..» - с шипящим присвистом вырывается подпись к воскрешенной памятью сцене. 

Нужно сказать, художественная версия романа большей частью была лишь в мозгу. Требовалось еще попотеть, воплощая задумки в виде связного текста. Но как же приятно было уже сейчас мысленно перенестись в тот момент, когда книга будет написана и готова к рассмотрению крупнейших издательств страны и жюри всеразличных денежных премий! А там и слава, материальная раскованность, девочки! – продолжал полет мысли Рейтузов. Прозаичность подобных мотивов ничуть не смущала прозаика: «А что? Кто-нибудь отказался?» – вопрошал он невидимых оппонентов и, предвидя смятение тех, утешал их незыблемой истиной: «Ничего, все мы - люди». Рейтузов чувствовал, как в такие минуты в груди росло возбуждение: фантазия автора, предвкушая успех, не знала верхних пределов! «Впрочем, как повезет» - философски вздыхая, опускал себя на землю молодой инженер человеческих душ. Перед его глазами пестрело несколько цветных корешков, к счастью, некогда изданных книг, автором которых являлся неизбалованный славой ни при жизни, ни после ранней кончины, виртуоз изящной словесности, гений метафор, но известный лишь в узких, несоразмерных таланту, кругах, великий русский писатель Егор Адов. Рейтузов взял с полки сборник рассказов, перебрал пальцами необходимое количество страниц, пока наконец не открыл в нужном месте, чтобы в надцатый раз прочитать вдохновляющие строки: «..После жуткого мора, вызванного каким-то разработанным военными вирусом, население планеты резко сократилось, умерли негры, евреи, монголоидная раса – почти вся. И остались одни беловолосые блондины с голубыми глазами…».

Эх, для полной гармонии еще бы арабов ввернуть в список жертв со всеми их черножопыми производными, - мысленно дополнил кумира Руслан, - Впрочем, ладно, Адов – великий, и это хорошо. 

С Зинаидой мы познакомились, когда учились на третьем курсе. Мы оба были активистами студенческой самодеятельности. В школьные годы я посещал кружок народных музыкальных инструментов и теперь могу сносно играть на гитаре, балалайке, бубне и, в принципе, даже на гуслях. Зинаида – высокая статная женщина с выдающимся бюстом обладала сильным красивым вокалом и соответственно являлась главным голосом нашего веселого и находчивого коллектива. Яркая, я бы даже сказал, монументальная внешность Зины, ее голос, ее артистизм были залогом непрестанного внимания как со стороны большей части мужчин нашей труппы, так и прочих, непрестанно крутящихся между ног, назойливых почитателей ее многообразных достоинств. На момент нашей встречи в свои двадцать пять Зинаида уже была разведена. Ее бывший супруг так же обучался в нашем вузе. Но их брак был недолгим и, по словам очевидцев, несчастливым. Спустя полгода после свадьбы молодой муж взял академ по здоровью. Больничному этому, как утверждали злые языки, предшествовал бурный семейный скандал. А еще через полгода супруги развелись, вскоре после чего подлечившийся экс-муженек перевелся в другой институт. «Все нервы мудила мне вымотал» - с горькой гримасой вспоминала времена первого замужества Зинаида. Почему-то тогда мне казалось, что при всей своей твердости, можно даже сказать - жесткости нрава, обладавшая от природы недюжинной физической мощью Зинаида в действительности оставалось удивительным образом беззащитной, где-то даже ранимой и, в то же время, полной нерастраченной любви. Любви, что преломляясь через внутренние блоки, выходила наружу в слегка искаженной, порой даже грубой, но трогательной ипостаси.    

Через три с половиной недели моих настойчивых ухаживаний, Зина ответила великодушным согласием и вскоре переехала ко мне. Начались семейные будни. Тогда вот и выяснилось, что нам не всегда удается решать бытовые проблемы мирным путем, без споров и ругани. Когда мы оба готовились к сессии, становилось понятно, что каждому из нас требуется уединение, с которым в моей однокомнатной квартире были проблемы. Тогда я стал готовиться к предметам в библиотеке, иногда там засиживаясь. А возвращаясь домой поздним вечером, вместо радушия встречал холод и придирки со стороны Зинаиды, третировавшей меня нелепыми расспросами и незаслуженными подозрениями в «кобелизме». Но пока все ограничивалось словами.

Однажды нас позвали однокурсники на двойной День рождения в общежитие. У Зины тогда раскалывалась голова, и она идти отказалась. Не хотела отпускать и меня, но вступились ребята, сумевшие ее убедить, так как я с гитарой уже загодя планировался для музыкального сопровождения праздника. «Чтоб не поздно!» - наказала на прощание Зинаида, да я и сам засиживаться не планировал. Но случилась так, что праздник в общежитии вышел на славу. Венцом чаепития был великолепный торт, а некоторые ребята пили еще и вино. Много интересных хороших людей заходило поздравить именинников. Песни заказывали одну за другой, я играл и был счастлив, так как все они были любимыми, отражавшими полувековой пласт музыкальной культуры – от Визбора до «Голоса Средиземья». А когда я взглянул на часы, то сперва не поверил глазам - было уж за полночь. Спохватившись, я наскоро попрощался с не желавшими меня отпускать ребятами и помчался с гитарой домой. Зина встретила меня молча в прихожей. Налитые слезами глаза ее блестели презреньем и ненавистью. А затем ее широченная ладонь хлестко обрушилась мне на лицо. Удар был столь сильным и внезапным, что меня, от неожиданности выпустившего гитару из рук, отбросило обратно к двери, распахнув ее, настежь. Сам же я вылетел на лестничную клетку под характерный аккомпанемент рухнувшего на пол инструмента.  

После той первой пощечины, акты физического воздействия со стороны Зинаиды стали происходить регулярно. Причины случались различные, но в основном все сводилось к моим «извращенным» и «эгоистичным» наклонностям. С тех пор я был избавлен от долгих нотаций и надрывных увещеваний. Зато вероятность того, что очередной виток вербальных оскорблений на пике гнева будет увенчан подзатыльником, пощечиной или оплеухой, теперь становилась близка к стопроцентной. По характеру ругани я уже научился угадывать – даст ли на этот раз волю рукам Зинаида, или буря пройдет стороной. Если в ее обвинительной тираде всплывала гремучая смесь таких, казалось бы, взаимоисключающих оскорблений как «импотент» и «кобель», молить о пощаде  было бессмысленно... И каким я теперь с ее слов только ни был: был и глупым, и хитрым, и трусливым, и наглым, и на шее ее готовым сидеть до седин, и желавшим быстрее загнать ее в гроб - и все это разом. Бесконечные склоки, разборки, скандалы случались почти каждый день. Я очень тогда уставал от всего, не только телесно, но умственно тоже. И как-то однажды я просто сбежал! Ничего не сказав Зинаиде, отключил телефон и уехал с ребятами на фестиваль авторской песни «Звенящие кедры».

Вернувшись через неделю из подмосковных лесов, окрепший и отдохнувший, я уже вновь морально готовился окунуться в атмосферу психического террора и телесных наказаний. Но к моему удивлению семидневная разлука позитивно повлияла на отношение Зинаиды ко мне. Она действительно была рада моему возвращению и, удовлетворившись коротким отчетом о месте моего пребывания, обошлась без подробных допросов. В нашей семейной жизни наконец наступила долгожданная светлая полоса! Только длилась она не долго. Спустя три дня в голосе Зины появились первые нотки недовольства, и вскоре маховик уже знакомых претензий начал раскручиваться с новыми силами. В арсенале воспитательных мер Зинаиды появились и новые процедуры – теперь она иногда запирала меня в туалете, чтоб «посидел и подумал», или прикладывала головой о стенку. Жесткий психологический прессинг и всеобщий контроль моих действий стали еще более изощренными и изматывающими. Дошло до того, что, чтобы задержаться где-нибудь вечером, мне нужно было за неделю записывать на стене, какого числа, на сколько и по какому поводу я задержусь. Наконец для меня стало ясным, что так продолжаться не может, и выход есть только один – развестись. Как-то вечером я попытался донести до Зинаиды эту грустную для нас обоих, но очевидную, мысль с максимально доступной мне рассудительностью и тактом. Зинаида слушала мои доводы молча и, как казалось, внутренне соглашалась с неизбежностью такого исхода. Через несколько минут моего монолога-анализа наших отношений Зинаида так же безмолвно - жестом - призвала взять паузу и вышла из кухни. Она вернулась из комнаты с моей гитарой в руке, быстро подошла ко мне, все так же сидевшему за столом, и мгновенно обрушила инструмент мне на голову. Как итог нашей беседы – сотрясение 2-й степени моего мозга и полная невосполнимая утрата моей шестиструнной сестры.

После выписки из стационара я решил пока пожить у родителей, отдохнуть и подумать над путями разрешения кризиса. Неожиданно недели через три Зинаида позвонила сама и предложила встретиться у нее, то есть у нас, дома, чтобы там же все и обсудить. Однако я предложил свой вариант – встретиться в людном месте, и Зинаиде пришлось согласиться. Договорились - у хорошо знакомого и близкого нам обоим ДК Энергетиков, там, где раньше репетировал наш коллектив. Когда я пришел, задержавшись на 5-7 минут, она уже была на месте. Мы успели перекинуться буквально парой фраз, после чего Зинаида принялась душить меня прямо на виду у прохожих! К счастью, на рандеву я пришел не один. Два моих товарища, страховавшие неподалеку, вовремя успели вмешаться и ценой подбитого глаза и порванной куртки оттащили мою взбесившуюся «половину».

Вот тогда я и решил обратиться в Центр социальной поддержки мужчин «Мужчины ХХI века». С этого началось реальное решение моей проблемы – я подал в суд. Суд длится уже год, юристы из Центра оказывают мне бесценную помощь. Сейчас над моей бывшей супругой нависла угроза судимости по статье 117 УК (побои).

Дорогие друзья, помните: насилие со временем никуда не исчезает, а только усиливается. Обращайтесь в Центр социальной поддержки – только с ним вы сможете защитить свои права и здоровье.   

- Ну что же, Руслан, - Генриэтта Николаевна Жорж, немолодая женщина с ярким насыщенным макияжем и большой лиловой бородавкой на лбу, уполномоченная должностью редактора районной газеты, протянула листы с распечатанным текстом автору данного материала молодому мужчине лет тридцати пяти, наделенному самобытной небритостью и лукаво блестящими очками, - А название есть?

- Разумеется. «Реальная любовь».

- И куда это все вы хотели?

- Ну как же? Ко дню Валентина. О домашнем насилии.

- Понятно. Ну, видите.. На письмо-то не очень похоже. Что это за лирика в описании первой пощечины? Вообще воды много. Сократить раза в два. Диаграмму придумайте, график «рост насилия в семьях за последние 10 лет». Телефон не забудьте добавить доверия. И действуйте давайте, любезный! Если, конечно, хотите напечатать это у нас. Времени у вас мало. И мой дорогой, есть же эти, как их, освежители.. рта. Я понимаю, творческая личность, все такое. Но вы ж интеллигентный человек, к редактору идете! Ну.. Хоть проветривай все.. а за окном не май месяц. Я помню, что вчера.. Я Шляхина сюда взяла не за тем, чтобы вы его спаивали и на бухло разводили с вашими привальными-отвальными.. Ой ладно, идите, Рейтузов. Идите уже подобру. Не вынуждайте. Ей богу..

Опершись о столик рюмочной «Второе дыхание» и периодически орошая собственную фрилансерскую бородку капающим со шпротного бутерброда растительным маслом, Руслан делился секретами журналистского ремесла с бледным прыщавым обладателем редких сальных волос, стянутых сзади резинкой, со столь же очкастым Эженом Шляхиным, юным дебютантом древнейшей профессии:

 - Да возьми любую тему и обработай, додумай.. хоть из жизни, хоть из телика, хоть из газет. Вот сейчас пел, например, этот.. Галич? Налич? или как там ее, эту гниду госдеповскую.. Ну эта.. Он был старше ее, ла-ла-лА-ла-ла-лА, в ее маленьком теле тоже дырка была.. ну.. например.. Ладно, давай еще по соточке.. деньги есть?.. ну о’кей.. да пора уже мне, ждут.. друзья.. Всё б вам жариться, друзья.. Нет, не трогайте Друзя! – завершил каламбур с характерно драматичной интонацией Рейтузов. Оценивший экспромт Шляхин прыснул и зашелся прерывистым всхлипыванием, обернувшимся скоро икотой.

Рейтузов проснулся у приятеля Александра с пониманием, что и это испытание в виде гнусного блевотворного похмелья он должен принять стоически как истый философ. Александр, словно спрыгнувший с потолка и оказавшийся вдруг перед ним, излучал неуместные сейчас бодрость и оптимизм. «Опохмелился уже?» - лениво подумал Руслан, глядя на него одним глазом.

- Откинь одеяло и встань! – задорно призвал его друг и слегка рванул на себя прикрывавший Рейтузова плед. – Пошли в кабак, пора мутить пивной путч!

- Давай чуть попозже, - проворчал прозаик и подоткнул одеяло обратно.

- Да как же попозже? – не унимался приятель. – Народ ждет своего вождя! Кто поведет людей на баррикады? Или наш фюрер, столь пламенный вечером, утром зассал, испугался народа своего?

- Я не зассал..

- Нет, зассал!

- Ну хорошо, пусть зассал. Отвали только, ладно?

- Как же так? А «русский мужик»? А «народ»?.. в кабаке тебя ждет.. Как же так? Ты зассал?

- Да - зассал! – откинул одеяло Рейтузов и резко сел, опустив ноги на пол, - Да, зассал, - повторил он еще, - И не стыжусь. Кого ж еще бояться, если не народа своего? А тем более, когда народ этот – русский. Кого-кого, а народ наш, скажу я тебе, - сопроводил свои слова Рейтузов покачиванием указательного пальца, - можно смело бояться!..

Рейтузов начинал припоминать, как в ходе вчерашнего нетрезвого обсуждения стала всплывать национально-патриотическая тема, генератором которой, конечно же, был он сам. Все началось с того, что кто-то произнес «интеллигенция».. Контекста Рейтузов не помнил, но разум его, окрепший от выпитого, тут же возбужденно зааплодировал и демонически захохотал.

- Я не могу всерьез воспринимать это слово, - начал он свой спич, - Меня тянет блевать от него почти так же, как и от «толерантности». И как бы я ни ненавидел картавого симбирского упыря, но согласен с ним в том, что интеллигенция в большинстве своем – говно нации...

И беседа пошла в русле насущных для Рейтузова размышлений. Гнилой диссидентствующей прослойке Рейтузов противопоставлял простой народ. Простой русский народ занимал его думы. Посыл был поддержан:

- Русский народ долго терпит, - тяжело вздохнув, вымолвил сидевший напротив Серега, - Он терпит.. И терпеть может долго.. Но когда его терпение лопнет, вот тогда наступит кабздец.. Причем всем.. И никаких чеченцев, никаких дагестанцев, никого не останется.. Этих просто сметет как волной.. Ни узбеков таджикских вокруг, их и близко не будет. Кто успеет сгребсти – тот сгребет.. Всем тогда грянет привет…

И тут какой-то Сливняк взялся за персоналии политического бомонда, взвешивая шансы того или другого стать паханом.   

- Да херня! Херня это все! – кричал на это Рейтузов, - Не верю я ни в Мутина, ни в Херутина, ни в Херального, ни в Херцова, это всё - один хрен.. А верю я в простого русского мужика.. которого не проведешь все равно.. А если и проведешь.. то блин.. им же хуже.. Примут смерть лютую.. А мужик все равно.. Он свое-то возьмет.. Возьмет, вытрет топор о штаны и вернется к хозяйству... 

(Продолжение следует)